Добавить в моё избранное
37 мин, 21 сек 4533
… ах, как же это смертельно важно для всех маленьких и мелких: ощущать себя ФАКТОРОМ!
Требовалось отмыть этот наносной ил, дабы добраться до местообитаний сущностей. Постепенно, издалека, появлялись сперва мутные огни подсветки… пучок бледно-зелёного, пятно гнилостно-жёлтого… сгусток коричнево-багрового… Они высвечивали самих себя, внешнюю форму, внутреннюю структуру, материю свою и место в пространстве, взамоотношения друг с другом.
Я учился их распознавать и расшифровывать. Скоро я уже знал, что зелёный цвет жизни, принявший ядовито-болотную окраску говорит о болезни, но не о сиюмитной болезни тела, — какой бы серьёзной та ни была, не о той, из-за которой пришёл человек этот к врачу, — а о болезни духа иль души, некоей базисной ущербности, присущей самой его основе. А различные оттенки, их интенсивность и конфигурация, говорили о нюансах: о степени и глубине заболевания, о тех или иных затронутых им участках души. Спектр жёлтого говорил об эмоциях и чем больше тяготел он к зелёному, — тем были они пассивнее, интравертнее, а чем больше к красному — тем активнее и экстравертнее. Иными словами, жёлтое было регулятором зелёного и красного: подёрнутое зелёным, оно несло вред самому человеку, высвеченное красным — несло вред во вне, окружающим.
Была ещё сине-фиолетовая гамма — область интеллектуальных сущностей, лишённая в чистом виде какой бы то ни было эмоциональной подпитки, да она и не нуждалась в ней, будучи вполне самодостаточной. Соотношения световых пятен, превалирование тех или иных гамм, говорили мне о строении личности человека, о полюсах его гнева и страха, мстительности, агрессивности и изворотливости, лени и корыстолюбии…
Разумеется, не всё и не всегда было так плохо. Нередко встречались яркие, чистые и сильные пятна цветов, целые цветочные поляны, ничем не замутнённые лучи и озёра. Они рассказывали мне о великодушии и доброте, любви и самопожертвовании, почитании ближнего и дальнего, служении идеалам, игре ума, пытливости сознанья…
Однако, была и третья, наиболее возвышенная категория расцветок: тонкие, воздушные оттенки, прозрачные почти до полной своей неуловимости… Они говорили о настоящей духовности, жизни во благо общего, о неуёмной устремлённости к вечному и беспредельному, к дальним мирам, к всеобъятности мирозданья. Взаиморасположение и форма таких очагов, соразмерность оттенков, — всё излучало неизбывные красоту и гармонию, озаряя внутреннее естество человека, а оттуда и его тело.
Я заметил, что такие попадали в поликлиники, либо ввиду всевозможных травм, нанесенных им средой, либо как следствие нервных стрессов: духовным людям, ведь, далеко не просто жить в этом мире и главная задача для многих из них как раз и заключается в способности научиться соотносить гармонию внутреннюю с внешними несовершенствами. И пока не научатся — страдают…
Поначалу, мне доставляло несказанное удовольствие познавать природу огней, очагов и полюсов духовного пространства людей. Но достаточно быстро я понял, что и это ещё не предел, что лучи и цветовые пятна являютя, по сути своей не более, чем прожекторами, маяками, освещающими путь, и что, если правильно понять их язык и проследовать вдоль указательных знаков, то придёшь к… Как определить это на земном языке? Зёрнышкам? Ядрам? Клубням сути?
Как правило, их бывало несколько, но немного, они далеко отстояли друг от друга, никак, казалось бы, не соприкасаясь физически и, тем не менее, находясь в сложной зависимости от прочно соединяющих их нитей… полей… не знаю, как назвать это, но я чётко ощущал натяжение. Иногда по ним проходила многоступенчатая серия пульсаций, иногда — некий мерный, надзвучный гуд, как на линиях высокого напряжения, но чаще — не было даже этого, всё, вроде бы, было тихо, неслышно, но… энергия, излучаемая этими «ядрами» полнила разделяющее их пространство, подразумевая мощь и потенциал. И совсем уж редко оказывалось, что у того или иного человека есть лишь одно ядро, один клубень сути, чаще всего — монолитный и непроницаемый по своей структуре, настоящая «вещь в себе».
Проникновение в такие ядра, познаванье их внутренней природы, стали для меня на долгое время настоящим испытанием на чуткость, требовавшее полной мобилизации всех способностей…
Но время шло, постепенно я шлифовал и убыстрял процесс распознаванья… Вот уже сижу я против насупленного дяденьки в зелёном, плотно запахнутом пальто и шляпе коричневого войлока, тоже крепко насаженной на продолговатую голову (я знал, что форма его черепа не соответствует форме шляпы, что он (череп) более вытянут в стороны, яйцеобразен, а потому, насаживая на него шляпу потуже, человек создаёт, тем самым, лёгкую двойную деформацию: самой шляпы и височных вен). Вроде бы несильное, но постоянное давление ободом охватывает его голову и минут через 15-20 порождает смутное чувство некоей настойчивой требовательности. Человек понимает, что на него что-то «давит», пока ещё не сильно, но неотступно.
Требовалось отмыть этот наносной ил, дабы добраться до местообитаний сущностей. Постепенно, издалека, появлялись сперва мутные огни подсветки… пучок бледно-зелёного, пятно гнилостно-жёлтого… сгусток коричнево-багрового… Они высвечивали самих себя, внешнюю форму, внутреннюю структуру, материю свою и место в пространстве, взамоотношения друг с другом.
Я учился их распознавать и расшифровывать. Скоро я уже знал, что зелёный цвет жизни, принявший ядовито-болотную окраску говорит о болезни, но не о сиюмитной болезни тела, — какой бы серьёзной та ни была, не о той, из-за которой пришёл человек этот к врачу, — а о болезни духа иль души, некоей базисной ущербности, присущей самой его основе. А различные оттенки, их интенсивность и конфигурация, говорили о нюансах: о степени и глубине заболевания, о тех или иных затронутых им участках души. Спектр жёлтого говорил об эмоциях и чем больше тяготел он к зелёному, — тем были они пассивнее, интравертнее, а чем больше к красному — тем активнее и экстравертнее. Иными словами, жёлтое было регулятором зелёного и красного: подёрнутое зелёным, оно несло вред самому человеку, высвеченное красным — несло вред во вне, окружающим.
Была ещё сине-фиолетовая гамма — область интеллектуальных сущностей, лишённая в чистом виде какой бы то ни было эмоциональной подпитки, да она и не нуждалась в ней, будучи вполне самодостаточной. Соотношения световых пятен, превалирование тех или иных гамм, говорили мне о строении личности человека, о полюсах его гнева и страха, мстительности, агрессивности и изворотливости, лени и корыстолюбии…
Разумеется, не всё и не всегда было так плохо. Нередко встречались яркие, чистые и сильные пятна цветов, целые цветочные поляны, ничем не замутнённые лучи и озёра. Они рассказывали мне о великодушии и доброте, любви и самопожертвовании, почитании ближнего и дальнего, служении идеалам, игре ума, пытливости сознанья…
Однако, была и третья, наиболее возвышенная категория расцветок: тонкие, воздушные оттенки, прозрачные почти до полной своей неуловимости… Они говорили о настоящей духовности, жизни во благо общего, о неуёмной устремлённости к вечному и беспредельному, к дальним мирам, к всеобъятности мирозданья. Взаиморасположение и форма таких очагов, соразмерность оттенков, — всё излучало неизбывные красоту и гармонию, озаряя внутреннее естество человека, а оттуда и его тело.
Я заметил, что такие попадали в поликлиники, либо ввиду всевозможных травм, нанесенных им средой, либо как следствие нервных стрессов: духовным людям, ведь, далеко не просто жить в этом мире и главная задача для многих из них как раз и заключается в способности научиться соотносить гармонию внутреннюю с внешними несовершенствами. И пока не научатся — страдают…
Поначалу, мне доставляло несказанное удовольствие познавать природу огней, очагов и полюсов духовного пространства людей. Но достаточно быстро я понял, что и это ещё не предел, что лучи и цветовые пятна являютя, по сути своей не более, чем прожекторами, маяками, освещающими путь, и что, если правильно понять их язык и проследовать вдоль указательных знаков, то придёшь к… Как определить это на земном языке? Зёрнышкам? Ядрам? Клубням сути?
Как правило, их бывало несколько, но немного, они далеко отстояли друг от друга, никак, казалось бы, не соприкасаясь физически и, тем не менее, находясь в сложной зависимости от прочно соединяющих их нитей… полей… не знаю, как назвать это, но я чётко ощущал натяжение. Иногда по ним проходила многоступенчатая серия пульсаций, иногда — некий мерный, надзвучный гуд, как на линиях высокого напряжения, но чаще — не было даже этого, всё, вроде бы, было тихо, неслышно, но… энергия, излучаемая этими «ядрами» полнила разделяющее их пространство, подразумевая мощь и потенциал. И совсем уж редко оказывалось, что у того или иного человека есть лишь одно ядро, один клубень сути, чаще всего — монолитный и непроницаемый по своей структуре, настоящая «вещь в себе».
Проникновение в такие ядра, познаванье их внутренней природы, стали для меня на долгое время настоящим испытанием на чуткость, требовавшее полной мобилизации всех способностей…
Но время шло, постепенно я шлифовал и убыстрял процесс распознаванья… Вот уже сижу я против насупленного дяденьки в зелёном, плотно запахнутом пальто и шляпе коричневого войлока, тоже крепко насаженной на продолговатую голову (я знал, что форма его черепа не соответствует форме шляпы, что он (череп) более вытянут в стороны, яйцеобразен, а потому, насаживая на него шляпу потуже, человек создаёт, тем самым, лёгкую двойную деформацию: самой шляпы и височных вен). Вроде бы несильное, но постоянное давление ободом охватывает его голову и минут через 15-20 порождает смутное чувство некоей настойчивой требовательности. Человек понимает, что на него что-то «давит», пока ещё не сильно, но неотступно.
Страница
2 из 11
2 из 11
