Добавить в моё избранное
37 мин, 50 сек 9469
Жена бережно опустила в люльку наследника.
— А-а-а-а! Баю-бай! — улегшись в кровать, запела она, качая люльку. Не прошло и минуты, колыбельная сменилась ровным раскатистым храпом здорового человека со спокойной совестью. Белая пухлая рука спящей в дрожащем пламени свечи напоминала фарфоровую куклу. Кукла двигалась, словно в сценке из кукольного спектакля, качала — как бы независимо от тела — люльку.
Не спалось. Лежал с открытыми глазами, вглядываясь в темноту, вслушиваясь в незнакомые звуки нового жилища. «Сплю на новом месте, как на духу, приснись невеста жениху!» — шутливо загадал, но тотчас вздрогнул, представив, что приснится Клотильда: сны были моей территорией, не хватало, чтобы та, опостылевшая, которая властвовала в яви, овладела и ими.
Я перевалив через тело жены, отправился бродить по дому. Куда шел, зачем, вряд ли тогда знал. Я брел как лунатик, действия мои были почти бесконтрольны, единственное, за что отвечаю полностью: я был в здравом рассудке. Я шел по коридору, открывал двери в комнаты, заставленные сундуками и комодами, заваленные тюками и ящиками и не заметил сразу, что комнат почему-то стало больше, чем днем. «Кругами хожу!». — подумал я, но в неверном свете свечи не обнаруживал собственных — по многолетней толстой как снег пыли — следов. Я разыскивал «бухгалтерию» — «Отец, верно, не спит, его мучит сушняк и бессонница!» — не хотелось быть одному. Узкий коридор петлял своротками, я уже беспокоился, что потерялся в его лабиринтах, когда очутился перед нужной дверью. Я приоткрыл ее.
Совсем трезвый отец сидел за столом рядом с матерью, они разговаривали.
— Вы что полуночничаете? — спросил я, тут только заметив еще одного человека — у окна.
Дядя! — воскликнул я. — Приехал! Ну посыльный! Ну прохвост! — хотел броситься ему в объятья, но остановила неуловимая необычность происходящего. Была ночь, но в комнате переливчато струился яркий свет. Свеча стала ненужной. Молодые лица родителей одухотворенно озарялись невидимым источником света, но нигде не было видно ни включенных лампочек, ни каких-либо других осветительных приборов. Дядя был непривычно юн и красив, его лицо — ангелоподобно. Они оживленно беседовали, меня не замечая, а я их не слышал.
Мама! — крикнул я снова. Но сидящая за столом женщина, судя по возрасту, еще не стала моей матерью. Ей что-то померещилось, почудилось, подуло сквознячком от двери, она взглянула удивленно в мою сторону, но крик моей души, не обретшей еще плоть не распознала Я бросился вон из комнаты, бежал коридорами и единственное пульсировало в мозгу : «Меня нет!» В темноте стукнулся лбом о низкий потолок. В голове прояснилось: «Больно, значит, существую!»» «Так что же я такое?»-спрашивал сам себя, вспомнив, что оставил в бухгалтерии свечу.
Возвращаться не хотелось, но опасаясь пожара, я все таки повернул назад. С чувством мыша, добровольно шагающего в мышеловку, открывал дверь в бухгалтерию. Смутно надеялся, что отвечу на мучивший, как вскочившая шишка на лбу, вопрос. Но в комнате не было ни отца, ни матери, ни дяди Паши. Свеча мерцала там, где я ее оставил. Екнуло сердце — я спутал ее с огонечком. За столом печатала на пишущей машинке женщина, с волосами, стянутыми в пучок. В разбитое окно влезла ветка бузины. Женщина повернула ко мне голову, что-то произнесла. Я опять не слышал, но понял по губам: «Тебе чего, мальчик?»
Я вспомнил последнее посещение дяди в больнице.?-Помнишь, тетю Зину?» -спросил он. — Мы приезжали с тобой. Бухгалтер. — И сам себе ответил: Вряд ли. Она перед смертью вспомнила тебя.
— Меня? — я еще жил прошлым, воспоминания смутными образами не тревожили
— Ты зашел и спросил, где туалет? Помнишь? Она сказала, что думала о тебе с тех пор часто, и сама немогла уяснить, почему. То мгновенье, когда ты вошел в бухгалтерию, а она печатала и спросила: «Тебе чего мальчик?, стало казаться ей прекраснейшим в жизни.
— Удивительно… — пробормотал я
Дядя помолчал.
— Я рассказал ей историю дома, объяснил, что ты наследник рода Ольявидовых. «Потому я и счастлива!» — успокоено вздохнула тетя Зина, выслушав мой рассказ. — Я увидала наследника дома, в котором проработала всю жизнь. Жизнь не на смарку — сказала она. Это были ее последние слова, вечером она угасла …
— Тетя Зина! Тетя Зина! — позвал я — и от голоса, от дуновения слов огарок свечи потух, но в бухгалтерии не стало темней, напротив, возле цветка столетника, расцветали два красных, как кровь, огонечка…
Выронив из рук свечку, я опять ломанулся коридором, прочь, прочь из этой ужасной бухгалтерии. Я искал детскую, где спала жена и мой ребенок. На пути выросла старуха с пустым ведром и веником. Я промчался мимо, думая, что сшибу ее с ног. Но старуха верно, ловко увернулась, так как я почувствовал лишь обратный порыв воздуха, будто пробежал сквозь нее. Коридор укоротился, я без труда отыскал свою комнату, перелез через жаркое жирное тело Клотильды и лежал тихо-тихо, пока не заснул больным сном.
— А-а-а-а! Баю-бай! — улегшись в кровать, запела она, качая люльку. Не прошло и минуты, колыбельная сменилась ровным раскатистым храпом здорового человека со спокойной совестью. Белая пухлая рука спящей в дрожащем пламени свечи напоминала фарфоровую куклу. Кукла двигалась, словно в сценке из кукольного спектакля, качала — как бы независимо от тела — люльку.
Не спалось. Лежал с открытыми глазами, вглядываясь в темноту, вслушиваясь в незнакомые звуки нового жилища. «Сплю на новом месте, как на духу, приснись невеста жениху!» — шутливо загадал, но тотчас вздрогнул, представив, что приснится Клотильда: сны были моей территорией, не хватало, чтобы та, опостылевшая, которая властвовала в яви, овладела и ими.
Я перевалив через тело жены, отправился бродить по дому. Куда шел, зачем, вряд ли тогда знал. Я брел как лунатик, действия мои были почти бесконтрольны, единственное, за что отвечаю полностью: я был в здравом рассудке. Я шел по коридору, открывал двери в комнаты, заставленные сундуками и комодами, заваленные тюками и ящиками и не заметил сразу, что комнат почему-то стало больше, чем днем. «Кругами хожу!». — подумал я, но в неверном свете свечи не обнаруживал собственных — по многолетней толстой как снег пыли — следов. Я разыскивал «бухгалтерию» — «Отец, верно, не спит, его мучит сушняк и бессонница!» — не хотелось быть одному. Узкий коридор петлял своротками, я уже беспокоился, что потерялся в его лабиринтах, когда очутился перед нужной дверью. Я приоткрыл ее.
Совсем трезвый отец сидел за столом рядом с матерью, они разговаривали.
— Вы что полуночничаете? — спросил я, тут только заметив еще одного человека — у окна.
Дядя! — воскликнул я. — Приехал! Ну посыльный! Ну прохвост! — хотел броситься ему в объятья, но остановила неуловимая необычность происходящего. Была ночь, но в комнате переливчато струился яркий свет. Свеча стала ненужной. Молодые лица родителей одухотворенно озарялись невидимым источником света, но нигде не было видно ни включенных лампочек, ни каких-либо других осветительных приборов. Дядя был непривычно юн и красив, его лицо — ангелоподобно. Они оживленно беседовали, меня не замечая, а я их не слышал.
Мама! — крикнул я снова. Но сидящая за столом женщина, судя по возрасту, еще не стала моей матерью. Ей что-то померещилось, почудилось, подуло сквознячком от двери, она взглянула удивленно в мою сторону, но крик моей души, не обретшей еще плоть не распознала Я бросился вон из комнаты, бежал коридорами и единственное пульсировало в мозгу : «Меня нет!» В темноте стукнулся лбом о низкий потолок. В голове прояснилось: «Больно, значит, существую!»» «Так что же я такое?»-спрашивал сам себя, вспомнив, что оставил в бухгалтерии свечу.
Возвращаться не хотелось, но опасаясь пожара, я все таки повернул назад. С чувством мыша, добровольно шагающего в мышеловку, открывал дверь в бухгалтерию. Смутно надеялся, что отвечу на мучивший, как вскочившая шишка на лбу, вопрос. Но в комнате не было ни отца, ни матери, ни дяди Паши. Свеча мерцала там, где я ее оставил. Екнуло сердце — я спутал ее с огонечком. За столом печатала на пишущей машинке женщина, с волосами, стянутыми в пучок. В разбитое окно влезла ветка бузины. Женщина повернула ко мне голову, что-то произнесла. Я опять не слышал, но понял по губам: «Тебе чего, мальчик?»
Я вспомнил последнее посещение дяди в больнице.?-Помнишь, тетю Зину?» -спросил он. — Мы приезжали с тобой. Бухгалтер. — И сам себе ответил: Вряд ли. Она перед смертью вспомнила тебя.
— Меня? — я еще жил прошлым, воспоминания смутными образами не тревожили
— Ты зашел и спросил, где туалет? Помнишь? Она сказала, что думала о тебе с тех пор часто, и сама немогла уяснить, почему. То мгновенье, когда ты вошел в бухгалтерию, а она печатала и спросила: «Тебе чего мальчик?, стало казаться ей прекраснейшим в жизни.
— Удивительно… — пробормотал я
Дядя помолчал.
— Я рассказал ей историю дома, объяснил, что ты наследник рода Ольявидовых. «Потому я и счастлива!» — успокоено вздохнула тетя Зина, выслушав мой рассказ. — Я увидала наследника дома, в котором проработала всю жизнь. Жизнь не на смарку — сказала она. Это были ее последние слова, вечером она угасла …
— Тетя Зина! Тетя Зина! — позвал я — и от голоса, от дуновения слов огарок свечи потух, но в бухгалтерии не стало темней, напротив, возле цветка столетника, расцветали два красных, как кровь, огонечка…
Выронив из рук свечку, я опять ломанулся коридором, прочь, прочь из этой ужасной бухгалтерии. Я искал детскую, где спала жена и мой ребенок. На пути выросла старуха с пустым ведром и веником. Я промчался мимо, думая, что сшибу ее с ног. Но старуха верно, ловко увернулась, так как я почувствовал лишь обратный порыв воздуха, будто пробежал сквозь нее. Коридор укоротился, я без труда отыскал свою комнату, перелез через жаркое жирное тело Клотильды и лежал тихо-тихо, пока не заснул больным сном.
Страница
5 из 11
5 из 11
