Добавить в моё избранное
37 мин, 3 сек 12928
Приведу еще один пример: «Из ранних источников, например, — пишет А. Э.Уэйт, — книга Кратета гласит, что медь, подобно человеку, имеет дух, душу и тело», термин «медь применяется символически и используется для обозначения этапа алхимического труда. Но нигде в Turba мы не встречаем концепции философского камня как средства для металлов, а это ключевая идея поздней латинской алхимии, и снова цитируем мистера Уэйта, «не кажется, что концепция философского камня как снадобья для металлов и людей, была известна греческой алхимии» (Там же, стр. 71).
Как мне кажется, все это способствует тому, что я настаиваю своей точки зрения по поводу происхождения алхимии, согласно которой особенный христианский мистицизм необходим лишь для концепции философского камня в ее наиболее полно выраженной форме. Во всяком случае, видно, что развитие алхимических идей происходило одновременно с развитием мистической теологии и философии. Тех, кто не готов увидеть данную причину и то, как она действовала, можно попросить не только сформулировать другое предположение об истоках алхимии, но и привести факты, сопутствующие развитию.
С точки зрения трансцендентной теории алхимии признавалось, что «язык мистической теологии, казалось, был малопригоден для выражения (на чем я настаиваю) или сокрытия алхимических идей, как язык точной и уважаемой науки совсем не подходил для выражения смутных и символических процессов возрождения человека» (Филипп С. Уэлби, в «Журнале алхимического общества», т. ii (1914), стр. 104). Но надо учитывать, что подобные заявления были возможны лишь в последние дни существования алхимии, когда уже была в наличии такая наука, как химия, ясная и пользующаяся уважением.
Химия, надо помнить, не развивалась отдельно от алхимии, она выросла из нее. До того, как эта эволюция совершилась, будет недалеким от истины сказать, что теология с ее доктриной возрождения души имела положение «точной и уважаемой науки», в то время как химия была окутана завесой глубочайшей тайны и окрашены всеми оттенками, относящимися к магии. Если говорить об истоках алхимии, аргумент пригодности языка свидетельствует в пользу моей теории, и можно предположить, что в поздний период алхимии химическую номенклатуру и химические теории некоторые писатели использовали для того, чтобы замаскировать неортодоксальные религиозные доктрины. Недавно еще один писатель обращался к данной теме, мой друг, покойный Абдул-Али, он отмечал, что «в сознании алхимика было нечто большее, чем аналогия трансформации металлов и души, обо всем этом можно говорить лишь в категории невыразимого и трансцендентного Единства. Это Единство охватывает все: душу и тело, материю и дух, мистические видения и пробуждающуюся жизнь, четкое метафизическое разграничение между тем, что относилось к сфере психики, и тем, что ей не принадлежало, столь явно выраженное в истории философии, этими ранними исследователями в сфере природы не рассматривалось. Существовало лишь чувство, возможно, смутное, что не только один Закон, но и вся субстанция Вселенной, была едина, что разум везде встречает то, что родственно ему, что трансмутация металлов, так сказать, могла бы говорить о трансмутации души, сигнализировать о ней и символизировать ее». (Сиджиль Абдул-Али, Журнал алхимического сообщества, т. ii. (1914), стр. 102).
Я во многом согласен с этой точкой зрения. Мистеру Абдулу-Али не нравится термин «аналогии», и, если он применяется исключительно применительно к внешнему сходству, конечно, он меня не удовлетворяет, хотя мне неизвестно, какие еще слова можно использовать. Термин Сведенборга «соответствие» подходит для моих целей лучше, как тот, что устанавливает сущностное соответствие между духом и материей, основанное на их взаимной причинно-следственной связи. Но даже если Сведенборг верил, что материя и дух были очень тесно связаны, тем не менее, у него была конкретная идея об их отличиях, которую он сформулировал в Доктрине Степеней — действительно, очень точной метафизической доктрине. С другой стороны, алхимики по этому поводу не имели столь же ясных идей. Было бы еще более абсурдным приписывать им картезианский дуализм. С их образом мышления было в любом случае невозможно постигнуть духовные сущности вещей, так что сейчас мы должны это назвать химическими манипуляциями. Для них газ до сих пор — призрак и дух воздуха. Можно привести множество страниц, свидетельствующих о том, я лишь процитирую несколько мест из Turba, древность книги делает ее крайне ценной, в любом случае, она у меня под рукой: «Постоянная вода, будучи раздроблена телом, — говорится нам, — волей Божьей превращает тело в дух». В другом месте мы читаем: «Философы говорили: если вы не превращали тела в бестелесные вещи, а бестелесные вещи — в тела, вы бы не открыли правила действий» (Указ. соч., стр.,. 65 и 110, ср. стр. 154… Каждый, кто мог бы написать это и поверить в это, не мог считать различными дух и тело. Но столь же очевидно, что запрет превращать тело в дух, а дух в тело, является бессмысленным, если тело и дух идентичны.
Как мне кажется, все это способствует тому, что я настаиваю своей точки зрения по поводу происхождения алхимии, согласно которой особенный христианский мистицизм необходим лишь для концепции философского камня в ее наиболее полно выраженной форме. Во всяком случае, видно, что развитие алхимических идей происходило одновременно с развитием мистической теологии и философии. Тех, кто не готов увидеть данную причину и то, как она действовала, можно попросить не только сформулировать другое предположение об истоках алхимии, но и привести факты, сопутствующие развитию.
С точки зрения трансцендентной теории алхимии признавалось, что «язык мистической теологии, казалось, был малопригоден для выражения (на чем я настаиваю) или сокрытия алхимических идей, как язык точной и уважаемой науки совсем не подходил для выражения смутных и символических процессов возрождения человека» (Филипп С. Уэлби, в «Журнале алхимического общества», т. ii (1914), стр. 104). Но надо учитывать, что подобные заявления были возможны лишь в последние дни существования алхимии, когда уже была в наличии такая наука, как химия, ясная и пользующаяся уважением.
Химия, надо помнить, не развивалась отдельно от алхимии, она выросла из нее. До того, как эта эволюция совершилась, будет недалеким от истины сказать, что теология с ее доктриной возрождения души имела положение «точной и уважаемой науки», в то время как химия была окутана завесой глубочайшей тайны и окрашены всеми оттенками, относящимися к магии. Если говорить об истоках алхимии, аргумент пригодности языка свидетельствует в пользу моей теории, и можно предположить, что в поздний период алхимии химическую номенклатуру и химические теории некоторые писатели использовали для того, чтобы замаскировать неортодоксальные религиозные доктрины. Недавно еще один писатель обращался к данной теме, мой друг, покойный Абдул-Али, он отмечал, что «в сознании алхимика было нечто большее, чем аналогия трансформации металлов и души, обо всем этом можно говорить лишь в категории невыразимого и трансцендентного Единства. Это Единство охватывает все: душу и тело, материю и дух, мистические видения и пробуждающуюся жизнь, четкое метафизическое разграничение между тем, что относилось к сфере психики, и тем, что ей не принадлежало, столь явно выраженное в истории философии, этими ранними исследователями в сфере природы не рассматривалось. Существовало лишь чувство, возможно, смутное, что не только один Закон, но и вся субстанция Вселенной, была едина, что разум везде встречает то, что родственно ему, что трансмутация металлов, так сказать, могла бы говорить о трансмутации души, сигнализировать о ней и символизировать ее». (Сиджиль Абдул-Али, Журнал алхимического сообщества, т. ii. (1914), стр. 102).
Я во многом согласен с этой точкой зрения. Мистеру Абдулу-Али не нравится термин «аналогии», и, если он применяется исключительно применительно к внешнему сходству, конечно, он меня не удовлетворяет, хотя мне неизвестно, какие еще слова можно использовать. Термин Сведенборга «соответствие» подходит для моих целей лучше, как тот, что устанавливает сущностное соответствие между духом и материей, основанное на их взаимной причинно-следственной связи. Но даже если Сведенборг верил, что материя и дух были очень тесно связаны, тем не менее, у него была конкретная идея об их отличиях, которую он сформулировал в Доктрине Степеней — действительно, очень точной метафизической доктрине. С другой стороны, алхимики по этому поводу не имели столь же ясных идей. Было бы еще более абсурдным приписывать им картезианский дуализм. С их образом мышления было в любом случае невозможно постигнуть духовные сущности вещей, так что сейчас мы должны это назвать химическими манипуляциями. Для них газ до сих пор — призрак и дух воздуха. Можно привести множество страниц, свидетельствующих о том, я лишь процитирую несколько мест из Turba, древность книги делает ее крайне ценной, в любом случае, она у меня под рукой: «Постоянная вода, будучи раздроблена телом, — говорится нам, — волей Божьей превращает тело в дух». В другом месте мы читаем: «Философы говорили: если вы не превращали тела в бестелесные вещи, а бестелесные вещи — в тела, вы бы не открыли правила действий» (Указ. соч., стр.,. 65 и 110, ср. стр. 154… Каждый, кто мог бы написать это и поверить в это, не мог считать различными дух и тело. Но столь же очевидно, что запрет превращать тело в дух, а дух в тело, является бессмысленным, если тело и дух идентичны.
Страница
2 из 13
2 из 13
