Добавить в моё избранное
39 мин, 47 сек 14986
В носу будто взорвалась граната. Эзра не знал, как на самом деле взрываются гранаты, но было очень больно. Из последних сил он извернулся и ударил обидчика палкой в лоб. Фидель отшатнулся, капли крови стекали по лбу, как от тернового венца.
— Я не дам тебе уничтожить наш дом, — прошипел он, поднимая Эзру на ноги.
Эзра вывернулся, упал на землю и отползал от надвигающегося врага, пока не уперся в стену. И со всей силы ударил ботинком в живот бывшего друга.
Тот скорчился и захрипел. Но уже слышен был топот ног (и откуда их столько?), и кто-то хватал Эзру, и тащил, и он услышал сдавленное:
— Я успел предупре…
Чертов иуда!
Эзра застонал и закрыл глаза. Чувствовал, как его поднимают, едва ли не волочат за собой, потом наступила тьма и только жаль было несвершившихся жерминалей.
Глава 12. До врача и палача.
В разных сторонах сарая на кучах соломы лежали два подростка, можно сказать, два молодых человека, разукрашенных царапинами и синяками. Сквозь щели в крыше побивались яркие лучи дневного солнца. Фидель, откинув голову, молча наблюдал за Эзрой. Как обычно, пахло пылью, сыростью и еще — соломой. Солома не была ни сырой, ни пыльной, и неожиданно пахла полевой свежестью.
— Утешительно иметь товарищей по несчастью! — хохот Эзры, неуместный и неожиданный, резко разорвал прелую тишину сарая.
— Amicitiae immortals, mortals inimicitiae esse debent, — спокойно ответил Фидель, откинувшись на спину и закусив соломинку. — Дружба должна быть бессмертной, вражда — смертной.
— Кто сказал?
— Тит Ливий. Вроде бы.
— Какая разница.
— Уже никакой.
Покусывая, лежал и глядел в потолок, сквозь щели. Словно там было что-то, кроме неба.
— Что ты имеешь в виду? — вдруг встрепенулся Эзра.
Фидель выпрямился, сел, широко расставив ноги, сжал перед собой ладони. Глаза смотрели жестко и невесело.
— Думаю, нам устроят казнь без пролития крови. Так, во всяком случае, Авва выразился.
— Нам? То есть… и тебя? Ты ведь заложил…
— Боюсь, мягкие реформаторы им тоже не нравятся.
Фидель говорил все это внешне спокойно, а у Эзры к горлу ком подкатывал.
— Ненавижу, — пробормотал он.
— Взаимно, — пожал плечами Фидель.
Молчание… Ни еды, ни воды. Хотя это не особо важно — есть не хотелось, голову занимали только мысли о том, что будет дальше. Эзре вдруг стало жутко весело.
— Ну что, — сказал Эзра уже скорее с насмешкой. — Заложить, значит, все-таки успел?
— Успел, — хмыкнул Фидель.
— Ну радуйся, победитель, — подмигнул Эзра.
— Радуюсь.
— Ага. Ну вот и пожинай теперь, Пирр несчастный. Что он там, Авва этот, пердун старый, сказал? Наказать без пролития крови? Надеюсь, нас все-таки не на костер потащат?
— С них станется, — сказал Фидель.
— Вот я над тобой посмеюсь.
— Боюсь, смеяться тебе не захочется.
Опять надолго замолчали. Эзра принципиально решил не мириться.
— Да нет, — сказал наконец Эзра. — Не могут они. Да они и книжек не читали, откуда им знать, что означает формулировка «без пролития крови»?
— А у них фантазия, — ответил Фидель. — В конце концов, под эту формулировку не только потехи святой инквизиции подходят. Растолченным алмазом, я думаю, кормить нас не будут (не видел я у нас толченых алмазов, да и нетолченых не видел), а вот забить по-королевски в бархатном пыльном мешке…
— Пыльном… — протянул Эзра и захохотал. — Допрыгались! Доборолись! Ну что, съел? Консерватор чертов!
— Революционер недоделанный, — тоже засмеялся Фидель. — Да не бойся, Эзра, выпорют они нас, да и отпустят. Что с дураков взять? Женят еще, наверное — чтоб не бесились…
— Тебя-то на ком? — засмеялся Эзра. — Разве что на Ноа!
… Опустился вечер, но спать не хотелось. В душе поселилась какая-то глупая грусть. Хотело плакать и радоваться одновременно.
— А о чем ты мечтаешь больше всего? — тихо спросил Эзра. — Я о том, чтобы пришло лето. Загорать хочу, и чтобы цветы. Я нарву, и подарю и маме, и Аби, и Айе, и даже старой Ноа подарю…
— А я мороз, хочу, Эзра — зимний, свежий, хрустящий…
Звезды тихо светили сквозь щели.
— Ничего, Эзра, будет у нас и огонь, и зима, — неожиданно твердо сказал Фидель, и уверенность, звучавшая в его голосе, поразила Эзру. — Ты видел глаза детей? Не всех, но у многих — они, глаза, уже немного другие! Все равно другие! Кто-то приходит первым, и кого-то не слушают и толкают в толпе, но она все равно вертится, и все равно придет зима, а потом весна, а потом лето! И осень придет — живая, грустная, болезненная до слез в сердце осень!
Эзра поразился такому порыву страсти во всегда уравновешенном Фиделе.
— Я… Знаешь, Эзра, о чем я мечтаю?
— Я не дам тебе уничтожить наш дом, — прошипел он, поднимая Эзру на ноги.
Эзра вывернулся, упал на землю и отползал от надвигающегося врага, пока не уперся в стену. И со всей силы ударил ботинком в живот бывшего друга.
Тот скорчился и захрипел. Но уже слышен был топот ног (и откуда их столько?), и кто-то хватал Эзру, и тащил, и он услышал сдавленное:
— Я успел предупре…
Чертов иуда!
Эзра застонал и закрыл глаза. Чувствовал, как его поднимают, едва ли не волочат за собой, потом наступила тьма и только жаль было несвершившихся жерминалей.
Глава 12. До врача и палача.
В разных сторонах сарая на кучах соломы лежали два подростка, можно сказать, два молодых человека, разукрашенных царапинами и синяками. Сквозь щели в крыше побивались яркие лучи дневного солнца. Фидель, откинув голову, молча наблюдал за Эзрой. Как обычно, пахло пылью, сыростью и еще — соломой. Солома не была ни сырой, ни пыльной, и неожиданно пахла полевой свежестью.
— Утешительно иметь товарищей по несчастью! — хохот Эзры, неуместный и неожиданный, резко разорвал прелую тишину сарая.
— Amicitiae immortals, mortals inimicitiae esse debent, — спокойно ответил Фидель, откинувшись на спину и закусив соломинку. — Дружба должна быть бессмертной, вражда — смертной.
— Кто сказал?
— Тит Ливий. Вроде бы.
— Какая разница.
— Уже никакой.
Покусывая, лежал и глядел в потолок, сквозь щели. Словно там было что-то, кроме неба.
— Что ты имеешь в виду? — вдруг встрепенулся Эзра.
Фидель выпрямился, сел, широко расставив ноги, сжал перед собой ладони. Глаза смотрели жестко и невесело.
— Думаю, нам устроят казнь без пролития крови. Так, во всяком случае, Авва выразился.
— Нам? То есть… и тебя? Ты ведь заложил…
— Боюсь, мягкие реформаторы им тоже не нравятся.
Фидель говорил все это внешне спокойно, а у Эзры к горлу ком подкатывал.
— Ненавижу, — пробормотал он.
— Взаимно, — пожал плечами Фидель.
Молчание… Ни еды, ни воды. Хотя это не особо важно — есть не хотелось, голову занимали только мысли о том, что будет дальше. Эзре вдруг стало жутко весело.
— Ну что, — сказал Эзра уже скорее с насмешкой. — Заложить, значит, все-таки успел?
— Успел, — хмыкнул Фидель.
— Ну радуйся, победитель, — подмигнул Эзра.
— Радуюсь.
— Ага. Ну вот и пожинай теперь, Пирр несчастный. Что он там, Авва этот, пердун старый, сказал? Наказать без пролития крови? Надеюсь, нас все-таки не на костер потащат?
— С них станется, — сказал Фидель.
— Вот я над тобой посмеюсь.
— Боюсь, смеяться тебе не захочется.
Опять надолго замолчали. Эзра принципиально решил не мириться.
— Да нет, — сказал наконец Эзра. — Не могут они. Да они и книжек не читали, откуда им знать, что означает формулировка «без пролития крови»?
— А у них фантазия, — ответил Фидель. — В конце концов, под эту формулировку не только потехи святой инквизиции подходят. Растолченным алмазом, я думаю, кормить нас не будут (не видел я у нас толченых алмазов, да и нетолченых не видел), а вот забить по-королевски в бархатном пыльном мешке…
— Пыльном… — протянул Эзра и захохотал. — Допрыгались! Доборолись! Ну что, съел? Консерватор чертов!
— Революционер недоделанный, — тоже засмеялся Фидель. — Да не бойся, Эзра, выпорют они нас, да и отпустят. Что с дураков взять? Женят еще, наверное — чтоб не бесились…
— Тебя-то на ком? — засмеялся Эзра. — Разве что на Ноа!
… Опустился вечер, но спать не хотелось. В душе поселилась какая-то глупая грусть. Хотело плакать и радоваться одновременно.
— А о чем ты мечтаешь больше всего? — тихо спросил Эзра. — Я о том, чтобы пришло лето. Загорать хочу, и чтобы цветы. Я нарву, и подарю и маме, и Аби, и Айе, и даже старой Ноа подарю…
— А я мороз, хочу, Эзра — зимний, свежий, хрустящий…
Звезды тихо светили сквозь щели.
— Ничего, Эзра, будет у нас и огонь, и зима, — неожиданно твердо сказал Фидель, и уверенность, звучавшая в его голосе, поразила Эзру. — Ты видел глаза детей? Не всех, но у многих — они, глаза, уже немного другие! Все равно другие! Кто-то приходит первым, и кого-то не слушают и толкают в толпе, но она все равно вертится, и все равно придет зима, а потом весна, а потом лето! И осень придет — живая, грустная, болезненная до слез в сердце осень!
Эзра поразился такому порыву страсти во всегда уравновешенном Фиделе.
— Я… Знаешь, Эзра, о чем я мечтаю?
Страница
10 из 12
10 из 12
