Запущенный сад

— Ну. Где-то с полгода, как всё это… — Эзра поискал слово… — вся эта… пыль… стала бросаться в глаза. И вся эта… вода стоячая. Вчера сказал старухе…

— Ноа?

— Ей… Сказал, что хочу растопить во всех комнатах камины и высушить наконец всею эту плесень. Окна раскрыть. И еще внес ряд ценных предложений. Знаешь, что она мне ответила?

— М-м?

— Ничего. Посмотрела своими рыбьими глазами, развернулась и пошла.

Фидель потер висок.

— Но это не повод на всех ополчаться… Ну, не понимают ни тебя, ни меня, ну так что с них взять. Мы вырастем, дети, подростки — и поменяем все, как считаем нужным. А как ты вчера Назару грубил — прости Боже! Да за такое они тебя не то что слушать не станут, а живьем съедят.

— Не съедят. Они просто не слушают. И мешают. Стал растапливать камины, один растопил, второй, возвращаюсь через ту комнату, где камин горит — гляжу, одна зола, угли потухшие, и Ребекка к двери идет, смотрит сквозь меня, будто ничего ни я не делал, ни она не делала… Молодая вроде, а такая же пустоглазая, как этот сморщенный кожаный мешок…

— И все-таки я бы не советовал сцепляться со старшими.

Эзра потянулся, и Фидель почувствовал, как напрягается струной тело товарища. Как кошка в стойке. И глаза прищуренные.

— В гробу я видал твои советы об уважении старших, — сообщил Эзра.

— Как хочешь, — взгляд Фиделя скользнул по залу, остановился на полустертых буквах стенной мозаики. — Элизиум… забавно наши предки называли помещения. Я бы просто сказал: бассейн. А они, гляди-ка — Элизиум…

— Элизиум? — встрепенулся Эзра. — А ты не помнишь, что написано на стене столовой?

— А я там когда был? — неожиданный вопрос выбил Фиделя из колеи. В темном, багровом зале без окон, носившим гордое название «Трапезная», редко собиралось больше восьми — девяти человек, и те сливались с тенями, жались по углам огромного зала.

— Что-то вдруг меня заинтересовали надписи в наших многочисленных комнатах, — сказал Эзра. — Вообще замечаю за собой, что меня стали интересовать вещи, на которые раньше я и внимания не обращал. Так что написано на стене столовой?

— Надо посмотреть, — ответил Фидель.

— Вот на камине в библиотеке написано «Quod non habet principium non habet ginem». Ни конца нам, ни начала… На воротах, там, на покосившейся табличке на входе… то есть выходе, — Эзра замялся и сглотнул, — написано «Оставь»…, дальше стерто. В большом подвальном зале — «Pulvis et umbra sumus»…

— Забавно, — хмыкнул Фидель.

— Да уж, — неожиданно легко согласился Эзра. — Мы прах и тень. Гораций был тот еще юморист.

Товарищи замолчали, пытаясь привести в стройную систему озвученную Эзрой информацию.

— Фрески, мозаики… — мечтательно Фидель. — Обновить их, заставить сверкать! Душа моя, элизиум теней…

— Снести и построить светлый, радостный дом! — оборвал Эзра. — Без мрачных, затхлых каменных мешков!

— Это же наш дом!

— Это гробница!

Громовые раскаты очередной ссоры разнеслись под потолком, заставив задребезжать стекла узких бойниц.

— Ты ничего не понимаешь в архитектуре! Не дам ломать!

— Ну и черт с тобой! — крикнул Эзра, и, круто развернувшись, выбежал из зала.

Глава 3. Хель.

Эзра обиженно сидел в небольшой каминной комнате — у негреющего камина. Эзра его растопил, но огонь разгораться не желал. Сырость не отступала. И все это было вдвойне обидно: и что угли почти не тлели, и что Фидель ретроград.

«Такой же, как Авва и Ноа, — подумал Эзра. — Все бы ему по-старому. Гад».

Эзра посмотрел на Аби в уголке, на скачущее в ее руках веретено. Будущая жена, почти невеста. Эзра специально пришел комнату, в которой обычно пряла Аби. А у Фиделя нет невесты, он хотел бы назвать женой Суламифь, а Суламифь видит только Давида. Она уже взрослая, и Фидель ничего не сможет добиться. Жаль. Он хоть и враг, но все равно хотелось бы, чтоб он женился на Суламифи.

Странно. Почему-то все мальчики Нового Эдема с детства знали, кто на ком женится. А у Фиделя нет пары. Очень странно. Как он живет, не зная, с кем разделит судьбу? Как же так жить, заранее зная, что останешься одинок?

Эзра пошевелил вычурной кочергой затухающие угли в камине. Кочерга была витая, со зверушками на рукоятке. И очень старая.

А как он, Эзра, живет, зная, что его ждет завтра?

Аби. Прядет и прядет. Словно слепая, смотрит и не видит его, Эзру. Ей все равно, что он станет ей мужем. А ему не все равно. Где союз сердец? Где родство душ? Аби, ты в лучшем случае — тень, одна из многих в этом доме. А он, Эзра?

Как там говорил Фидель?

Все души — тени? Или душа моя — тень? Как же звали того поэта…

Искры окончательно угасли, и камин, так и не разогревшись, из живого, дышащего существа вновь превратился в мертвую каменную глыбу.