Запущенный сад

— Если бы вертелась, давно бы пришла весна. Или сначала зима. Лето тоже было бы. А не эта вечная бесплодная осень!

Иона промолчал.

— Вы же сами это знаете! Почему вы не отвечаете правду?! Зачем вам надо убеждать нас в том, что где-то существуют какие-то мифические города и страны, Лондоны и Петербурги?! Зачем нам эта махровая чушь?! И почему мы должны всему этому верить?! Magister dixit? Учитель сказал — вопрос исчерпан? Аристотель — авторитет непререкаемый? Уста Ионы вещают великое?!

— Эзра, — мягко сказал Иона, — если ты хочешь убедиться в том, что другие города существуют, просто пойди и посмотри.

— А вы сами ходили?

Иона покачал головой.

— Я… не мог.

— А может, и нет всего? Может, это только иллюзия? И все это — декорации, а проститутки-то — русские, а Парижа-то — и нет?

Фидель дернул Эзру за рукав. Но тот, закипев, остывал медленно.

— Я думаю, тебе надо меньше глупых книг читать, — ответил учитель. — Если у тебя есть пластинки, на которых записан французский язык, это еще не значит, что Парижа нет. Логика понятна?

— Софизируем? — прищурился Эзра.

— Он есть. И Елисейские поля…

— Да, в зале, где тени, — пробормотал Фидель. — Зачем тебе Париж, Эзра, если здесь такая дыра, что ее отстраивать и отстраивать? Дел, что ли, больше нет, нечем заняться? Сначала давай приберемся здесь, а потом поедем в Париж. Я тоже поеду, но сначала надо Новый Эдем сделать эдемом, а не покинутым погостом… Школу вниз, хотя бы, перенести. Ионе трудно забираться на четвертый этаж…

Подростки, не сговариваясь, посмотрели на искалеченные ноги Ионы, и Эзра, не подумав, ляпнул:

— Поэтому и не дошел? — и тут же прикусил себе язык. Наглость наглостью, но обижать учителя Эзре не хотелось.

Иона грустно посмотрел и вздохнул:

— Мой дед не раз говаривал: «Жизнь удивительно коротка. Она теперь так сжалась в моих воспоминаниях, что я, например, с трудом понимаю, как может какой-нибудь молодой человек решиться поехать в соседнюю деревню, не боясь того, что — не говоря уж о несчастных случаях — даже времени обычной, счастливо протекающей жизни далеко не хватит для такой поездки».

— Учитель, учитель, — закричал маленький Самуил. — Посмотрите, какой сад я нарисовал! Как у нас, черный и желтый! А вы все с ними разговариваете, и не обращаете на меня внимания! Почему вы с ними болтаете, почему Эзра задает столько вопросов?!

— Я думаю, ему уже мало одной трапеции… — невпопад ответил Иона.

Глава 5. Сны.

« … Какое же сегодня число? У нас нет календаря… Основатели сказали, что в Новом Эдеме не нужен календарь. И я не могу представить — как это — отмечать время. И дневник у меня — без дат. Словно все это происходит сегодня и вне времени.

А собственно, разницы нет. Все равно эти сны преследуют меня постоянно. Сегодня, завтра, вчера. Одного для них нет времени — никогда. А так хотелось бы…

Я иду по тропинкам сада, но они сворачиваются и пересекаются друг с другом. Я иду, и иду, но не выхожу из сада, а хожу кругами и спиралями, прямоугольниками и треугольниками, иду и прохожу мимо дерева, которое за спиной, и по мосту над ручьем, которые перешел в другой стороне… Хуже того — иногда я не могу не только выйти из сада, но и вернуться к дому. Я чувствую, что дом где-то здесь, рядом, за стеной ветвей, я иногда даже вижу его крышу и мансардные окна, но выйти к нему не могу.

Этот сон, наверное, вечен; я схожу с ума, но не могу не спать, и поэтому вижу его почти каждую ночь.

Но этот сон лучше, чем тот, в доме. Дом небольшой. Пара комнат, квадратный четырехметровый коридор, кухня. Бордовый бархат застилает не только стены, но и окна. Тяжелые портьеры: в складках пласты пыли. Все заперто. Двери деревянные, на замке. Я бьюсь об двери, царапаю шторы, срываю ткани, бросаюсь из комнаты в комнату, скребусь о стекло, за которым чернота… я не могу отсюда выбраться.

Этот сон мне снится с трех лет. Я уверен, что в три года не знал слова «гроб». Может, это память о прошлой жизни? Может, я был таким же несчастным, как этот Гоголь? Может, я просто вспоминаю?

И я просыпаюсь, и вижу сад… он желтый, словно рожь или пшеница, но это не зерна жизни, а лоскуты смерти… я иду, по колено в листве, тону в ней по шею, по уши, листья во рту, листья в глазах… иду снова по тропинкам, и не могу найти не только выхода из этого сада, но и к дому. Какому дому? Надеюсь, что к моему. К тому, маленькому, в темных бархатных портьерах цвета бордо.

Я просыпаюсь и вижу, что заполнена новая страница дневника, и понимаю, что ночью я опять провел не в постели.

А за окном снова сад, и снова тропинки, ведущие в себя и в никуда, и дом за спиной, и еще один дом… Я не знаю, в котором проснусь.

Я боюсь просыпаться».

Глава 6. Императорское послание.