Заварушка в логове Трутня

Да и о каких может идти речь технологиях в наше-то время! Глупцы они! — я им так и сказал. Но они полагали, что они умные. Полагали, что всё сделают, всё вспомнят. Воссоздадут!

— Это я во всем виноват. Я убил их. Всех. Всё прекратил. Может я этим спас мир? Хотя что его спасать, он и так уже почти что труп.

…

— Они не знали, что один, как они любили выражаться, «образец», уцелел. Каким-то чудом, но ведь уцелел. Я нашел ее там — ну, там, — вскоре после Судного Дня. Все эти годы я прятал её. Никто не знал о ней. Ты знаешь, Лёша, что я держу ядерную бомбу у себя в кармане? Я держу в кармане ядерную бомбу. Представляешь? А?

Я молчал. Трутень вновь умолк. Голова его повисла. Бывалый подошел к нему, тронул его за плечо.

— Пошли, что-ли, Петрович?

В ответ он заорал так, что мы все вздрогнули:

— Прочь!

Обхватил голову и застонал. Бывалый пробормотал:

— Говорил ведь, не надо. Нашваркался по самые уши. — Он перевел взгляд на меня. — Чё смотришь, мясо?

Я вытаращил глаза и обмер. Мясом ведь называют заказанных, то есть тех, кого надо убить. Это взбесило меня. Я вскочил и толкнул этого тщедушного козла в плечо. Он отлетел на пару метров, врезался в стену. Свечу уронил. Падая, огонек потух. Услышал его пронзительный вопль:

— Держи его, Сопливый!

Сопливый растерянно мялся на пороге — я сшиб его с ног. В коридоре было темно. Побежал по нему вперед, наугад. Ввалился куда-то, надеясь, что это гостиная Трутня. Запер за собой дверь. Растопырив руки, начал шарить в кромешной мгле, наткнулся на что-то, кажется на стол.

В дверь забарабанили.

— Открой, мудило!

К счастью, я не ошибся дверью. Подсвечник стоял на столе. И спички.

— … выломаю, блять!

Я наверное, не осознавал до конца, что делаю. Гнев охватил меня. Постоял несколько секунд, упиваясь безумной мыслью, пришедшей в мою голову.

Я решил освободить ее.

Но первым делом, пока бойцы Трутня не снесли дверь, надо отыскать арбалет, кивер, тесак, рюкзак. Я поспешил исполнить это, так как дверь уже угрожающе трещала, а за ней слышались сумасшедшие вопли Бывалого. Так кричат только ненормальные, а я так и знал, что он ненормальный. К счастью, мои вещи, как и подарок Бархана, быстро отыскались — они были свалены здесь же, в гостиной, в углу.

Только я успел одеть рюкзак, зарядить арбалет, как дверь с шумом распахнулась и в гостиную ворвался Бывалый. И тут же остановился. Рука с ножом замерла на взмахе.

— Сам ты мясо, — сказал я и нажал на спусковой крючок. Стрела угодила ему в кадык и прошила шею насквозь. Он упал на спину, изо рта и шеи хлестанула кровь. Потом я услышал тихий возглас Сопливого. Он стоял и ошарашено смотрел то на меня, то на Бывалого. Это длилось какие-то мгновения, затем я неловким, судорожным движением метнул в него свой армейский нож. Неосознанно, автоматически. Не думал, что у меня так хорошо получится. Не хотел его убивать. Я даже не понял, как это получилось.

Нож угодил ему прямо в сердце.

Я сел на пол. Не знаю, сколько прошло времени, но очнувшись, я бросился в комнату, к пленнице, не забыв вынуть нож и стрелу.

Стеклянный куб был абсолютно герметичен. Стекло пуленепробиваемое. И всё.

«Как же она дышит?» — подумал я, и осёкся. Она смотрела на меня. Но никакого сходства с Психом в этом взгляде не уже замечалось. Она… нет, это вообще ни на что не похоже. Это что-то неземное. Меня охватил ужас. Нет, надо смываться. Нечего даже думать о том, чтобы привести ее к Субъекту. Шёл бы он куда подальше.

Откинув ширму, я столкнулся с Трутнем лицом к лицу. Он тяжело опирался о стену и мотал головой, как будто пытаясь избавится чего-то.

— Лёша? — неуверенно спросил он.

Я уже выставил перед собой нож, который даже не вытер. Кровь на нём в тусклом свете свечи казалась черной. Трутень неловким движением протер глаза и опять спросил:

— Лёша?

И тут я понял. Он же ослеп! Слепота — не редкость среди тех, кто сидит на жижке. И мне стало его жалко. Я опустил нож. Сказал:

— Я ухожу, Петрович.

Он усмехнулся.

— Плевать. Уходи. Там кто-то валяется, — это ты пришил их? Какой ты шустрый, Лёша. Помоги мне сесть.

Я повиновался и помог ему. Трутень откинул голову на спинку дивана и закрыл глаза.

— Знаешь, Лёша. Ты иди.

— А ты что?

— Я? А что я? Сам виноват, доигрался. Только вот… что я думаю…

Он повернул в мою сторону лицо.

— Знаешь, как ее освободить?

— Нет.

— Главное — это… подойти к ней.

— Как это?

— Захочешь, поймешь. Только…

— Что «только»?

Он ответил едва слышно:

— Не надо, Лёша. Не надо.

Я вышел на улицу. Ночь. Тишина, привычная, на нее не обращаешь внимания.