Добавить в моё избранное
37 мин, 33 сек 3273
Сама же Анисья занималась тем, что завещала ей делать бабка — ворожила, устраивала и расстраивала свадьбы, насылала и снимала порчу с суеверных жителей поселка, а также приезжих, которые, несмотря на бытовавший в стране официальный атеизм, иной раз добирались со своими проблемами из Бийска и даже Рубцовска. Последнее, между прочим, означало необходимость выкроить два свободных дня и трястись по колдобинам шестьсот километров в медлительном и чадящем междугороднем автобусе.
Анисья бессребреницей не была, денег за свою работу брала немало, но куда девала накопления, неизвестно, жила же скромно все в той же норовящей развалиться избенке, разве что дерн на крыше сменился крашеным железным листом.
По молодости Васька дважды едва не загремел в тюрьму и, как говаривали, только с помощью тетки сумел избежать неминуемых сроков — первый маячил за драку, второй за какую-то темную историю с кражей из городского универсама. В восемнадцать лет непутевый племянник был призван в армию, а спустя два года, счастливо избежав выполнения интернационального долга в братском Афганистане, вернулся домой и опять же по большому чуду пристроился в автомастерской. В эпоху дефицита запасных частей эта работа считалась не только престижной, но и денежной. На поселке Ваську теперь уважали не только одногодки, но и редкие автовладельцы. А для пущей важности он приобрел старенький рыжий «Москвич», на котором нередко приезжал пофорсить перед поселковыми.
Анисья все, что делал племянник, одобряла, изредка пришептывая: «Гуляй, сынок, гуляй, но главное не загуливайся». Даже когда Васька с компанией таких же обормотов, как и он, завез на своем «Москвиче» в рощу дочку библиотекарши, после чего девчонка вернулась домой вся в слезах и чуть было не наложила на себя руки, Анисья лишь пожала плечами — дело молодое. Когда же в дверь бабки постучала сама библиотекарша, сопровождаемая щупленьким безмолвным мужем, и, сверкая толстыми лицами очков стала что-то лепетать про заявление в милицию, Анисья злобно плюнула, зыркнула косым глазом и обложила библиотекаршину дочку такими словами, которые в книгах не встречаются. Библиотекарша разрыдалась, муж, забормотал что-то невнятное, обнимая жену за плечи.
— Не боись! — сжалилась напоследок Анисья. — Не требо нам твое отродье. Не родит она! А ты в милицию не ходи. Ничего не докажешь, а тебя на весь Барнаул ославлю.
Та история как-то забылась, библиотекаршина дочка вскоре вышла замуж за проезжего офицера и уехала куда-то то ли на Дальний Восток, то ли в Казахстан. Во всяком случае, в поселке она больше не появилась, и даже на смерть матери ограничилась лишь отправкой односложной телеграммы: «Соболезную».
Все, чего касалась Анисья, рушилось. Ее наговоры были сильны и действенны, ведьмина злоба находила свою жертву и жалила жестоко и беспощадно, но вот заговоры на любовь и на семью, за которыми иной раз являлись к Анисье отчаявшиеся выйти замуж женщины, заканчивались крахом. Соединенная ведовством пара жила вместе не более трех лет, после чего заполученный обманом парень или спивался, или уходил из семьи. Не помогали ни крики, ни слезы, ни скоропалительно заведенный ребенок. Если, случалось, что брошенная жена прибегала в домик Анисьи, то на ее мольбы вернуть мужа ведьма лишь приговаривала: «Я тебя предупреждала! Три года — моя власть, далее твоя. Нет твоей власти, знамо, а потому сгинь и не мозоль глаза!»
Несмотря на неудачи в любовной магии, когда Ваське исполнилось двадцать два, Анисья решила приворожить девку и для него Однажды весной тысяча девятьсот девяносто первого, когда снег на обочинах уже покрылся твердой черной коркой, а небо из зимне-серого обрело ярко-голубой цвет, Васька появился в поселке. Был он на этот раз пешком — «Москвич» барахлил, и упорно не желал ехать в распутицу. Напившись чаю, Васька заявил тетке, что сейчас же отправится отмечать день рождения кого-то из своих поселковых дружков, но Анисья остановила племянника.
— Обожди. — сказала она. — Разговор есть!
— Да чего нам разговоры разговаривать! Дела у меня.
— Обожди. — повторила Анисья. — Ты, сынок, каких девок больше любишь?
— Я, тетя, девок не люблю, — засмеялся Васька, — это они меня любят! А я люблю машины!
— Машины? — Анисья не очень-то удивилась. — Это «Жигули» и «Волги» что ли?
— Нет, тетя! Я сегодня в Барнауле такой автомобиль видал… — Васька мечтательно прикрыл глаза. — Не наш, а импортный! Немецкий!
Если жители Москвы и Ленинграда уже были знакомы с импортным автопромом, то в Барнаул, хотя и был он по численности двадцатым городом России, инвалютные автомобили только начали поступать. По улицам уже ездила первая праворульная «Тойота», но куда большим почетом пользовались старенькие «Мерседесы» и «Фольксвагены», прибывающие на Алтай вместе с покидающим ГДР советским гарнизоном.
— И чья же это машина такая? — спросила Анисья.
— Чья-чья!
Анисья бессребреницей не была, денег за свою работу брала немало, но куда девала накопления, неизвестно, жила же скромно все в той же норовящей развалиться избенке, разве что дерн на крыше сменился крашеным железным листом.
По молодости Васька дважды едва не загремел в тюрьму и, как говаривали, только с помощью тетки сумел избежать неминуемых сроков — первый маячил за драку, второй за какую-то темную историю с кражей из городского универсама. В восемнадцать лет непутевый племянник был призван в армию, а спустя два года, счастливо избежав выполнения интернационального долга в братском Афганистане, вернулся домой и опять же по большому чуду пристроился в автомастерской. В эпоху дефицита запасных частей эта работа считалась не только престижной, но и денежной. На поселке Ваську теперь уважали не только одногодки, но и редкие автовладельцы. А для пущей важности он приобрел старенький рыжий «Москвич», на котором нередко приезжал пофорсить перед поселковыми.
Анисья все, что делал племянник, одобряла, изредка пришептывая: «Гуляй, сынок, гуляй, но главное не загуливайся». Даже когда Васька с компанией таких же обормотов, как и он, завез на своем «Москвиче» в рощу дочку библиотекарши, после чего девчонка вернулась домой вся в слезах и чуть было не наложила на себя руки, Анисья лишь пожала плечами — дело молодое. Когда же в дверь бабки постучала сама библиотекарша, сопровождаемая щупленьким безмолвным мужем, и, сверкая толстыми лицами очков стала что-то лепетать про заявление в милицию, Анисья злобно плюнула, зыркнула косым глазом и обложила библиотекаршину дочку такими словами, которые в книгах не встречаются. Библиотекарша разрыдалась, муж, забормотал что-то невнятное, обнимая жену за плечи.
— Не боись! — сжалилась напоследок Анисья. — Не требо нам твое отродье. Не родит она! А ты в милицию не ходи. Ничего не докажешь, а тебя на весь Барнаул ославлю.
Та история как-то забылась, библиотекаршина дочка вскоре вышла замуж за проезжего офицера и уехала куда-то то ли на Дальний Восток, то ли в Казахстан. Во всяком случае, в поселке она больше не появилась, и даже на смерть матери ограничилась лишь отправкой односложной телеграммы: «Соболезную».
Все, чего касалась Анисья, рушилось. Ее наговоры были сильны и действенны, ведьмина злоба находила свою жертву и жалила жестоко и беспощадно, но вот заговоры на любовь и на семью, за которыми иной раз являлись к Анисье отчаявшиеся выйти замуж женщины, заканчивались крахом. Соединенная ведовством пара жила вместе не более трех лет, после чего заполученный обманом парень или спивался, или уходил из семьи. Не помогали ни крики, ни слезы, ни скоропалительно заведенный ребенок. Если, случалось, что брошенная жена прибегала в домик Анисьи, то на ее мольбы вернуть мужа ведьма лишь приговаривала: «Я тебя предупреждала! Три года — моя власть, далее твоя. Нет твоей власти, знамо, а потому сгинь и не мозоль глаза!»
Несмотря на неудачи в любовной магии, когда Ваське исполнилось двадцать два, Анисья решила приворожить девку и для него Однажды весной тысяча девятьсот девяносто первого, когда снег на обочинах уже покрылся твердой черной коркой, а небо из зимне-серого обрело ярко-голубой цвет, Васька появился в поселке. Был он на этот раз пешком — «Москвич» барахлил, и упорно не желал ехать в распутицу. Напившись чаю, Васька заявил тетке, что сейчас же отправится отмечать день рождения кого-то из своих поселковых дружков, но Анисья остановила племянника.
— Обожди. — сказала она. — Разговор есть!
— Да чего нам разговоры разговаривать! Дела у меня.
— Обожди. — повторила Анисья. — Ты, сынок, каких девок больше любишь?
— Я, тетя, девок не люблю, — засмеялся Васька, — это они меня любят! А я люблю машины!
— Машины? — Анисья не очень-то удивилась. — Это «Жигули» и «Волги» что ли?
— Нет, тетя! Я сегодня в Барнауле такой автомобиль видал… — Васька мечтательно прикрыл глаза. — Не наш, а импортный! Немецкий!
Если жители Москвы и Ленинграда уже были знакомы с импортным автопромом, то в Барнаул, хотя и был он по численности двадцатым городом России, инвалютные автомобили только начали поступать. По улицам уже ездила первая праворульная «Тойота», но куда большим почетом пользовались старенькие «Мерседесы» и «Фольксвагены», прибывающие на Алтай вместе с покидающим ГДР советским гарнизоном.
— И чья же это машина такая? — спросила Анисья.
— Чья-чья!
Страница
3 из 11
3 из 11
