Добавить в моё избранное
37 мин, 33 сек 3275
Большого человека! — важно ответил Васька.
— Ученого что ли?
— Бери выше, тетя!
— Директора завода?
— Нет! Машину эту своей дочке высокий партийный чин купил. Прокурор!
— Вот как? — теперь Анисья была в некотором замешательстве.
Она раскинула по столу горсть пшеничных зерен и что-то забормотала. Васька, привыкший видеть теткину ворожбу с юных лет, смотрел на происходящее без особого интереса.
— Совсем стыд потеряли! — вдруг сказала Аниься. — Ох, помяни мое слово, грядут большие перемены, если уж эти не стесняются неправедным богатством кичиться!
— Да с чего же неправедным-то? — спросил легкомысленный Васька.
— С того, милый, с того. — Анисья задумалась. — Бог даст поймешь в свое время.
— А девка-то эта хороша собой, что ли? — спросила она чуть погодя.
— Да хороша, хороша, тетя! — засмеялся Васька. — Только машина лучше.
— Ладно, будет тебе машина. — сказала Анисья. — Тебе машина, а мне на воспитание дочку вашу отдашь, когда родится.
— Да ты что! Я в семейный хомут лезть не собираюсь! — запротестовал Васька.
— Да не придется тебе! — махнула рукой Анисья. — Вы мне только дочку родите и разбегайтесь! Внучка мне нужна. Наследница! Я уж ее сама воспитаю, вас не обременю.
— Ну, как знаешь! — сказал Васька. — Так-то девка самое то. Если ненадолго с ней замутить, то я согласен. А, дай-ка мне пару красненьких на бутылочку, да я пойду с ребятами посижу.
Анисья извлекла из замызганного кошелька несколько хрустящих десятирублевок и положила на стол. Васька, привыкший к манере тетки никогда не брать и не передавать деньги из рук в руки, подхватил новенькие банкноты, с удовольствием втянул широкими ноздрями запах свежей краски, а затем накинул потертую кожаную куртку и вышел из темной избы в теплый мартовский день. Анисья же вынула из шкафа тяжелые темные свечи, натопленные из собачьего жира, достала из шкатулки пучки сухих трав и, начертив на черных отполированных до блеска досках стола меловой круг, принялась за колдовство. После того, как ведьма произнесла первые слова, успевший наполнить комнату душистый аромат, сменился запахом подвальной сырости и плесени. За мутным оконцем мелькнула черная тень, и в комнате потемнело. Сами по себе заскрипели половицы, а в печной трубе что-то ухнуло. От налетевшего порывом ветра распахнулась и громко хлопнула дверь. Соседские собаки, начавшие было беспокоиться и лаять, забились в свои конурки и тряслись мелкой дрожью.
— Проси! — гулким утробным голосом произнесло нечто, чье присутствие вдруг стало вполне ощутимым в маленькой избе.
— Скрой дурнину, дай лик молодецкий! — сказала ведьма.
Ночью над поселком разразилась нежданная и необычная для марта гроза. Громыхал гром, сверкали молнии, с неба били ледяные струи дождя. Буйство стихии продолжалось недолго, вскоре резко похолодало, так что к утру улицы и окрестные дороги превратились в сплошной ледяной каток. Скорая помощь, вызванная из города к заболевшему и мечущемуся в бреду ребенку не смогла преодолеть спуск с кольцевой поселковой дороги, и, улетев в кювет, увязла среди рыхлого, покрывшегося тонкой ледяной коркой черного снега. Не дождавшийся помощи ребенок умер, его тельце скрючилось и посинело, на губах засохла малиновая пена.
Таким уж было колдовство ведьмы Анисьи. Чем дороже оказывалось желаемое, тем больше была жертва, требуемая черными силами, но даже гибель младенца не уберегла ведьму от лежавшего над ее заговорами проклятья. Пытаясь приворожить девку, столь нужную для рождения наследницы ведьминых сил, Анисья, сама того не ведая, вступила в столкновение с куда более могущественным миром номенклатурного аппарата — с людьми, давно отказавшимися от древних суеверий и обретшими могущественную силу, питаемую атеизмом.
До середины апреля Васька в поселке не появлялся. Поговаривали, что он здорово поднялся, курит «Мальборо», называется модным словом «рэкетир» и трясет повыползавших изо всех щелей после достопамятного указа о кооперативах торговцев. Другие достоверно утверждали, что Васька задружил с ментами, ходит под их крышей и собирает дань с людей куда более серьезных, чем мелкий кооператорский сброд — с тех, кто ручкается с директорами пригревших кооператоров заводов и регулярно привозит им чемоданы денег. Не были правы ни первые, ни вторые. Васька, разжившись деньгами у тетки, работу в автосервисе почти забросил и бесцельно шатался по кинотеатрам и видеосалонам. Вдыхая запахи барнаульской весны, он вдруг понял, что влюбился. Влюбился страстно и трепетно, да ни в какую-нибудь городскую шмару, а в ту самую дочку прокурора на почти новом немецком автомобиле.
А ведь она была нереально крута! В годы, когда владелец японской «десятилетки» почитался в Барнауле за мультимиллионера, поймавшего удачу за хвост, прокурорская дочка ездила на «Ауди V8» 1989 года выпуска.
— Ученого что ли?
— Бери выше, тетя!
— Директора завода?
— Нет! Машину эту своей дочке высокий партийный чин купил. Прокурор!
— Вот как? — теперь Анисья была в некотором замешательстве.
Она раскинула по столу горсть пшеничных зерен и что-то забормотала. Васька, привыкший видеть теткину ворожбу с юных лет, смотрел на происходящее без особого интереса.
— Совсем стыд потеряли! — вдруг сказала Аниься. — Ох, помяни мое слово, грядут большие перемены, если уж эти не стесняются неправедным богатством кичиться!
— Да с чего же неправедным-то? — спросил легкомысленный Васька.
— С того, милый, с того. — Анисья задумалась. — Бог даст поймешь в свое время.
— А девка-то эта хороша собой, что ли? — спросила она чуть погодя.
— Да хороша, хороша, тетя! — засмеялся Васька. — Только машина лучше.
— Ладно, будет тебе машина. — сказала Анисья. — Тебе машина, а мне на воспитание дочку вашу отдашь, когда родится.
— Да ты что! Я в семейный хомут лезть не собираюсь! — запротестовал Васька.
— Да не придется тебе! — махнула рукой Анисья. — Вы мне только дочку родите и разбегайтесь! Внучка мне нужна. Наследница! Я уж ее сама воспитаю, вас не обременю.
— Ну, как знаешь! — сказал Васька. — Так-то девка самое то. Если ненадолго с ней замутить, то я согласен. А, дай-ка мне пару красненьких на бутылочку, да я пойду с ребятами посижу.
Анисья извлекла из замызганного кошелька несколько хрустящих десятирублевок и положила на стол. Васька, привыкший к манере тетки никогда не брать и не передавать деньги из рук в руки, подхватил новенькие банкноты, с удовольствием втянул широкими ноздрями запах свежей краски, а затем накинул потертую кожаную куртку и вышел из темной избы в теплый мартовский день. Анисья же вынула из шкафа тяжелые темные свечи, натопленные из собачьего жира, достала из шкатулки пучки сухих трав и, начертив на черных отполированных до блеска досках стола меловой круг, принялась за колдовство. После того, как ведьма произнесла первые слова, успевший наполнить комнату душистый аромат, сменился запахом подвальной сырости и плесени. За мутным оконцем мелькнула черная тень, и в комнате потемнело. Сами по себе заскрипели половицы, а в печной трубе что-то ухнуло. От налетевшего порывом ветра распахнулась и громко хлопнула дверь. Соседские собаки, начавшие было беспокоиться и лаять, забились в свои конурки и тряслись мелкой дрожью.
— Проси! — гулким утробным голосом произнесло нечто, чье присутствие вдруг стало вполне ощутимым в маленькой избе.
— Скрой дурнину, дай лик молодецкий! — сказала ведьма.
Ночью над поселком разразилась нежданная и необычная для марта гроза. Громыхал гром, сверкали молнии, с неба били ледяные струи дождя. Буйство стихии продолжалось недолго, вскоре резко похолодало, так что к утру улицы и окрестные дороги превратились в сплошной ледяной каток. Скорая помощь, вызванная из города к заболевшему и мечущемуся в бреду ребенку не смогла преодолеть спуск с кольцевой поселковой дороги, и, улетев в кювет, увязла среди рыхлого, покрывшегося тонкой ледяной коркой черного снега. Не дождавшийся помощи ребенок умер, его тельце скрючилось и посинело, на губах засохла малиновая пена.
Таким уж было колдовство ведьмы Анисьи. Чем дороже оказывалось желаемое, тем больше была жертва, требуемая черными силами, но даже гибель младенца не уберегла ведьму от лежавшего над ее заговорами проклятья. Пытаясь приворожить девку, столь нужную для рождения наследницы ведьминых сил, Анисья, сама того не ведая, вступила в столкновение с куда более могущественным миром номенклатурного аппарата — с людьми, давно отказавшимися от древних суеверий и обретшими могущественную силу, питаемую атеизмом.
До середины апреля Васька в поселке не появлялся. Поговаривали, что он здорово поднялся, курит «Мальборо», называется модным словом «рэкетир» и трясет повыползавших изо всех щелей после достопамятного указа о кооперативах торговцев. Другие достоверно утверждали, что Васька задружил с ментами, ходит под их крышей и собирает дань с людей куда более серьезных, чем мелкий кооператорский сброд — с тех, кто ручкается с директорами пригревших кооператоров заводов и регулярно привозит им чемоданы денег. Не были правы ни первые, ни вторые. Васька, разжившись деньгами у тетки, работу в автосервисе почти забросил и бесцельно шатался по кинотеатрам и видеосалонам. Вдыхая запахи барнаульской весны, он вдруг понял, что влюбился. Влюбился страстно и трепетно, да ни в какую-нибудь городскую шмару, а в ту самую дочку прокурора на почти новом немецком автомобиле.
А ведь она была нереально крута! В годы, когда владелец японской «десятилетки» почитался в Барнауле за мультимиллионера, поймавшего удачу за хвост, прокурорская дочка ездила на «Ауди V8» 1989 года выпуска.
Страница
4 из 11
4 из 11
