Вещество

Бывало, Олеся не отвечала на звонки, и тогда я начинала умирать от страха за неё, и в голову лезли жуткие мысли, где моя дочь и что с ней. К счастью, на этот раз Олеся сразу ответила.

— Да, мам?

— Олеся, ты где? — спросила я, стараясь говорить как можно спокойнее.

— Да мы тут, на спиртзаводе. Мы играем!

У меня упало сердце. «Спиртзавод» — это старая винокурня, расположенная у речки на пустыре в двух кварталах отсюда. Двухэтажное каменное здание, построенное в конце девятнадцатого века, уже много лет стояло заброшенное, служа пристанищем для бомжей и местной пьяни. На моей памяти тут дважды случались пожары — первый удалось быстро потушить, а во время второго винокурня полностью выгорела изнутри и теперь стояла чёрная, страшная, зияя провалами окон. В позапрошлом году здание объявили исторической ценностью и взяли на реставрацию. Винокурню обнесли строительными лесами, и на этом реставрационные работы закончились — бюджет, наверное, вышел. Деревянные леса, которые понемногу гнили и разваливались, успели стать любимым аттракционом для местной шпаны — я нередко видела, как дети-ровесники моей дочери, забравшись на узкую деревянную площадку, не имевшую никаких перил, бегали на высоте второго этажа, и гнилые доски скрипели и проседали у них под ногами. Я каждый раз останавливалась и кричала, чтобы они немедленно спускались. Меня, как правило, не слушали. Я знала, что когда-нибудь прогнившие леса рухнут, и случится несчастье.

— Олеся, я же не разрешаю тебе ходить на винокурню. Почему ты меня не слушаешь? — я всё ещё пыталась говорить спокойно.

— Мам, да мы тут с Лёней. Мы от дяди Саши прячемся, он опять водку пил. Мы поиграем ещё немножко, хорошо? Пока!

В трубке запищали гудки. «Чёрт! — произнесла я вполголоса. — Чёрт, чёрт!» Потом, накинув куртку, я выбежала из дома. Не помню, как я добежала до винокурни. Обойдя чёрное закопченное здание, я увидела Олесю и Лёню. Они сидели на узкой дощатой площадке на высоте второго этажа, свесив ноги, и играли с кошкой — слава Богу, с живой. Лёня держал кошку на коленях, а Олеся гладила её по пёстрой спинке.

— Олеся, а ну-ка быстренько спускайся! — крикнула я.

— Ну ма-а-м, тут так классно! — заканючила она.

— Олеся, там бабушка приехала. Гостинцев привезла, — соврала я.

— Бабушка?

Бабушку Олеся очень любила и всегда радовалась, когда она приезжала. Я увидела, что она что-то говорит Лёне вполголоса. Если она не спустится, подумала я, я сама заберусь на эти чёртовы леса и за шиворот стащу её вниз. Потом Олеся поднялась на ноги и двинулась к лестнице — рассохшиеся доски скрипели и раскачивались под ней.

— Олеся, осторожно! — крикнула я.

Когда она спустилась вниз, я схватила её за руку и потащила прочь от винокурни. Лёня остался на площадке — он сидел, держа на коленях кошку, и молча смотрел нам вслед. Я почувствовала, что готова его пристукнуть.

По дороге домой я заскочила в магазинчик «за углом», попросив Олесю подождать на улице, и купила коробку конфет и упаковку её любимого печенья с миндалём. Покупки я спрятала под курткой. Дома скажу, что бабушка уже уехала и оставила нам гостинцы — конфеты и печенье. Я не люблю врать своей дочери, но выхода у меня не было.

Потом мы с Олесей сидели на кухне и пили чай, на столе стояли открытые коробки с «бабушкиными гостинцами». Олеся отложила в сторону горсть конфет и несколько печенин, сложив их пирамидкой.

— Я потом Лёне отнесу, — сообщила она. — Он домой больше не вернётся. Он сказал, что теперь на улице будет жить.

— Что значит «не вернётся»? Что он ещё придумал? — спросила я.

Олеся отхлебнула из чашки сладкий чай, надкусила печенину.

— Знаешь, там дядя Саша дядю Серёжу убил, — сказала она буднично.

Я выронила ложечку.

— Че-го?!

Она кивнула.

— Ага. Мне Лёня рассказал. Они с дядей Серёжей сначала пили водку, а потом начали ругаться. И тогда дядя Саша взял топор и по голове ему как даст! Дядя Серёжа упал на пол, а дядя Саша его опять топором по голове — раз! И голова у него раскололась напополам, как арбуз, Лёня сам видел. А потом Лёня убежал, и домой он больше не вернётся, вот так. А ещё он сказал, что надо про всё рассказать милиционерам, потому что он задолбался уже бояться.

— Олеся, не надо так говорить. Это грубые слова, — произнесла я с трудом.

Стоит ли говорить, что творилось у меня в мыслях. Убили — Сергея убили? Он не заехал за мной вечером… А если Лёня врёт? Да врёт конечно, он же с отклонениями… Или всё-таки пойти в милицию? Отправив Олесю спать, я сама улеглась в постель. Спала я плохо, меня мучили кошмары. Снилось, что я бегу по узкой дощатой площадке, лишённой перил, а свет вокруг начинает меркнуть, или это я постепенно теряю зрение — и вот я уже бегу в абсолютной темноте, чувствуя шаткие доски под ногами; я знаю, что где-то впереди должна быть лестница, главное, её не пропустить — и в то же мгновение я делаю шаг в пустоту и лечу головой вниз… Я проснулась в холодном поту.