Добавить в моё избранное
37 мин, 22 сек 6234
»
— Отпустите.
«Повторяется. Сцена в магазине. Отпустить. Прочь — из Кросс-Плейнс, плевать на деньги и концерт. Я — трус, «кролик», какие там еще эпитеты, Штеф, но мне-здесь-плохо!»
Он встал. Четыре светящихся из-за окружающих всполохов, глаза сверлили его.
Он подумал, что близнецы сейчас разорвут его в клочья: осмелился нарушить замышленный ритуал.
Услыхал шаги сверху. По ступеням спускались Штефан и Тео.
— Я понял, Тео. Все правильно. Да свершится, — прежде, чем спрыгнуть с оставшихся трех ступеней, выговорил Штефан.
Накладывать грим приходилось в полумраке, и это частично возвращало к вечеру, с которого все началось. Вчера — и в параллельном мире.
«Жаль, что я не порвал приглашение», — Бруно захлопнул тюбик с губной помадой, рассеянно уронил его на столик рядом с тональным кремом и разноцветными карандашами.
А Штефан уже ждал. И торопил.
Давно он так не рвался выступать. Бруно искоса взглянул на него. Искусно взъерошенные лаком волосы, полуобнаженная фигура напоминает костюм для триллера из-за нарисованных язв на белом тальковом фоне. Подергивается кадык на длинной шее: волнение.
«А может, правильно не порвал. Для Штефана важен этот концерт, и я не в силах вообразить — насколько. Лишь догадываться. Ну и хорошо. Хоть единожды в жизни я поступил не эгоистично».
— Штеф. Что происходит?
— Бруно, поторопись.
— Я не имею права знать? — макияж завершен; он приближается к напарнику — шелковой тенью, сотворенной природой без острых углов и неплавных линий — в противоположность второй половинке дуэта. Они всегда дополняли друг друга, а теперь Бруно напрасно смыкает стершиеся шестеренки механизма. — О чем вы… говорили с Тео, Штеф?
— Ты все поймешь, обещаю. Но не сейчас.
— Хоть намекни, пожалуйста? Штеф… это нечестно.
— Об истине, Бруно. О предназначении. Ты поймешь, обещаю, — повторение фразы — заклинание.
«Ты слабое существо, Бруно — не из тех, кто приносит людям огонь по собственной инициативе, но из тех, кого на подвиг толкают другие. Ты — платина: благородный, но, по сути своей, инертный металл. Позволь же решать за тебя. О да, ты поймешь — когда нельзя будет рвануть прочь с корабля».
— Нам пора.
Бруно подчинился.
Их уже ожидали; толпа — под искрасна-черным покрывалом освещения, необходимая техника, включая знаменитую «установку», подражающую кресту, — на сцене.
Тео, исполняющий роль второго клавишника, занял позицию по левую руку Штефана — там, где обычно находился Дэниэль Гальда или кто-нибудь еще из сессионных музыкантов. Из тех, кто получал свои «пятнадцать минут» славы, не прилагая усилий, вроде сочинения музыки или стихов.
«Третий — лишний: Das Ich — дуэт. Так-было-всегда».
Но понятие «всегда» истерлось, будто старые башмаки.
Синтезатор приглашающе открыл пасть, вожделея пальцев клавишника.
Бруно передернуло от взгляда Тео — жадного, обрекающего.
«На что?»
Штефан обещал разъяснить. Что ж. Начнем.
По негласной команде он и Тео запустили интро. Толпа в зале заревела.
«Все-как-полагается».
Обоюдоострый меч музыки занесся над американским клубом, и герой-Антихрист принял оружие, и вступил в бой — проклиная и крича о ненависти, о боли и смерти; а из зала ползло совместное дыхание сотни избранных — немного народу, куда меньше, чем на других концертах, но все жизненные силы выкраивались и выхлестывались из Штефана; и плелась паутина — звездой-полынью, числом Зверя и цокотом копыт коней всадников Апокалипсиса.
Бруно вскинул голову: его била дрожь. Он едва попадал по клавишам, держа ритм лишь благодаря профессионализму. Что-то происходит.
Все концерты за десять лет, все гастроли и репетиции — пыль по сравнению с сегодняшним…
Что-то происходит, настолько глобальное, что Штефан похож на пророка, и его истеричные выкрики — не традиционный фирменный стиль, но экстаз, словно он и впрямь на Страшном Суде — швыряет обвинения самому Богу, а Архангелы нацелили стрелы золоченых луков в дерзкого проповедника Тьмы.
«Слишком… быстро, Штеф. Я… не успеваю», — Бруно дрожит, ощущая, как мерзлый пот струится по лбу, стекает за шиворот.
Наркотик. Рецидив опиумных сигарет или зелья Шивы. У Бруно ломка — не вовремя, да, но…
«Крамм, довольно иллюзий. Формулировка «ничего-страшного-не-происходит» истерта до ветоши. Красно-черные полынные небеса твердят о другом, и Штефан — тоже».
Не ломка.
Происходит.
Так надрывно. Так…
Решающе?
«Ты все поймешь, Бруно. Обещаю», — в зрачках Штефана рубиновая заря, пелена — безумия, откровения? — и команда.
— Отпустите.
«Повторяется. Сцена в магазине. Отпустить. Прочь — из Кросс-Плейнс, плевать на деньги и концерт. Я — трус, «кролик», какие там еще эпитеты, Штеф, но мне-здесь-плохо!»
Он встал. Четыре светящихся из-за окружающих всполохов, глаза сверлили его.
Он подумал, что близнецы сейчас разорвут его в клочья: осмелился нарушить замышленный ритуал.
Услыхал шаги сверху. По ступеням спускались Штефан и Тео.
— Я понял, Тео. Все правильно. Да свершится, — прежде, чем спрыгнуть с оставшихся трех ступеней, выговорил Штефан.
Накладывать грим приходилось в полумраке, и это частично возвращало к вечеру, с которого все началось. Вчера — и в параллельном мире.
«Жаль, что я не порвал приглашение», — Бруно захлопнул тюбик с губной помадой, рассеянно уронил его на столик рядом с тональным кремом и разноцветными карандашами.
А Штефан уже ждал. И торопил.
Давно он так не рвался выступать. Бруно искоса взглянул на него. Искусно взъерошенные лаком волосы, полуобнаженная фигура напоминает костюм для триллера из-за нарисованных язв на белом тальковом фоне. Подергивается кадык на длинной шее: волнение.
«А может, правильно не порвал. Для Штефана важен этот концерт, и я не в силах вообразить — насколько. Лишь догадываться. Ну и хорошо. Хоть единожды в жизни я поступил не эгоистично».
— Штеф. Что происходит?
— Бруно, поторопись.
— Я не имею права знать? — макияж завершен; он приближается к напарнику — шелковой тенью, сотворенной природой без острых углов и неплавных линий — в противоположность второй половинке дуэта. Они всегда дополняли друг друга, а теперь Бруно напрасно смыкает стершиеся шестеренки механизма. — О чем вы… говорили с Тео, Штеф?
— Ты все поймешь, обещаю. Но не сейчас.
— Хоть намекни, пожалуйста? Штеф… это нечестно.
— Об истине, Бруно. О предназначении. Ты поймешь, обещаю, — повторение фразы — заклинание.
«Ты слабое существо, Бруно — не из тех, кто приносит людям огонь по собственной инициативе, но из тех, кого на подвиг толкают другие. Ты — платина: благородный, но, по сути своей, инертный металл. Позволь же решать за тебя. О да, ты поймешь — когда нельзя будет рвануть прочь с корабля».
— Нам пора.
Бруно подчинился.
Их уже ожидали; толпа — под искрасна-черным покрывалом освещения, необходимая техника, включая знаменитую «установку», подражающую кресту, — на сцене.
Тео, исполняющий роль второго клавишника, занял позицию по левую руку Штефана — там, где обычно находился Дэниэль Гальда или кто-нибудь еще из сессионных музыкантов. Из тех, кто получал свои «пятнадцать минут» славы, не прилагая усилий, вроде сочинения музыки или стихов.
«Третий — лишний: Das Ich — дуэт. Так-было-всегда».
Но понятие «всегда» истерлось, будто старые башмаки.
Синтезатор приглашающе открыл пасть, вожделея пальцев клавишника.
Бруно передернуло от взгляда Тео — жадного, обрекающего.
«На что?»
Штефан обещал разъяснить. Что ж. Начнем.
По негласной команде он и Тео запустили интро. Толпа в зале заревела.
«Все-как-полагается».
Обоюдоострый меч музыки занесся над американским клубом, и герой-Антихрист принял оружие, и вступил в бой — проклиная и крича о ненависти, о боли и смерти; а из зала ползло совместное дыхание сотни избранных — немного народу, куда меньше, чем на других концертах, но все жизненные силы выкраивались и выхлестывались из Штефана; и плелась паутина — звездой-полынью, числом Зверя и цокотом копыт коней всадников Апокалипсиса.
Бруно вскинул голову: его била дрожь. Он едва попадал по клавишам, держа ритм лишь благодаря профессионализму. Что-то происходит.
Все концерты за десять лет, все гастроли и репетиции — пыль по сравнению с сегодняшним…
Что-то происходит, настолько глобальное, что Штефан похож на пророка, и его истеричные выкрики — не традиционный фирменный стиль, но экстаз, словно он и впрямь на Страшном Суде — швыряет обвинения самому Богу, а Архангелы нацелили стрелы золоченых луков в дерзкого проповедника Тьмы.
«Слишком… быстро, Штеф. Я… не успеваю», — Бруно дрожит, ощущая, как мерзлый пот струится по лбу, стекает за шиворот.
Наркотик. Рецидив опиумных сигарет или зелья Шивы. У Бруно ломка — не вовремя, да, но…
«Крамм, довольно иллюзий. Формулировка «ничего-страшного-не-происходит» истерта до ветоши. Красно-черные полынные небеса твердят о другом, и Штефан — тоже».
Не ломка.
Происходит.
Так надрывно. Так…
Решающе?
«Ты все поймешь, Бруно. Обещаю», — в зрачках Штефана рубиновая заря, пелена — безумия, откровения? — и команда.
Страница
10 из 13
10 из 13
