Добавить в моё избранное
40 мин, 34 сек 10297
Чтоб кто-нибудь хотя бы объяснил по-человечески, во что я тогда вляпалась, — сказала Настя, покривив душой: «помочь» — звучало очень соблазнительно. — Зови, конечно.
— Что сможем, сделаем. Сейчас вернусь, устраивайся тут пока, — Северин пошел к двери.
— Еще, если осталось, вина захвати — рассказывать придется долго, — вдогонку ему крикнула Настя.
Звуки старого проигрывателя, прикосновения мягкой кошачьей шерсти, легкомысленные предложения помощи задели, разбудили что-то внутри. Она чувствовала, что хочет выговориться, выложить все от и до.
— Я не москвичка. Сейчас квартиру в Чехове снимаю, а раньше одно время с матерью в пригородным поселке жила, в Николаевке. У нас там в наследство от деда дом остался… Из которого я, пока еще в школе училась, удирала постоянно. Иногда в Москву, где зависала по впискам неделями, иногда стопом или собаками уезжала в гребеня, иногда ходила в походы — но это летом больше. А так, обычно просто часами по окрестностям шаталась, — начала сбивчиво рассказывать Настя.
Ирина сидела полуотвернувшись, в компьютерном кресле, Северин — рядом, на диване. Сперва монолог давался тяжело, но скоро слова пошли свободным потоком.
— Рядом с Николаевкой лес, речка, остатки старой ракетной части, пионерлагерь заброшенный. Короче, есть где тайком бухнуть и нащелкать депрессивных фоток, — она смущенно улыбнулась, вспомнив себя-четырнадцатилетнюю. — Но фотика своего у меня, к счастью, не была тогда. Лагерь мне не особо нравился — грязно, стекол куча битых, и всякие мутные личности там иногда шлялись. Зато рядом с ним, на поляне за перелеском, был парк аттракционов. Тоже, конечно, заброшенный, но люди туда не забредали — ни разу никого не видела. Да там и сохранилось-то всего ничего — будка в виде мухомора, маленький поезд-гусеница и завалившаяся на бок карусель: все ржавое, раздолбанное, для хозяйства не схабаришь. А я парк обожала. Часами там просиживала, перед экзаменами туда всегда приходила — на удачу, вроде того.
В комнату вальяжно зашел Том и улегся прямо у двери, уставившись на Настю глазами-блюдцами.
— Школу я закончила, мать нашла мне работу на фирмочке у друзей в Чехове. В то время я уже крутила со своим бывшим… Он турист-водник был шизанутый, да и до сих пор такой, не сомневаюсь. Старше меня на десятку почти, с севера родом. В Москву приехал учиться, а поселился в Чехове в итоге… Вовка Сабаров, кликуха — «Дон». Вы с ним, случаем, не знакомы?
Ирина покачала головой.
— Среди знакомых водников таких не помню. А ты, Сева?
— Вроде, нет, — ответил Северин, чуть помедлив.
— В общем, мы с Доном постоянно ездили на сплавы, по Ладоге на байдах ходили. Потом пришлось на вокзале альбом покупать, такой, вроде путеводителя, чтоб матери рассказать, как мы, типа, неделю изучали Эрмитаж. Весело было, да. А когда на порогах в Карелии, на Шуе, чуть по дурости не угробились, у него видать в голове что-то щелкнуло — вот и предложил расписаться… Я тогда от радости, разве что, не прыгала — влюблена была по уши, что в него, что в экстрим. Свадьбу отмечали так, что неделю потом квартиру в порядок приводили. Все шло хорошо. Чтоб мне до работы поближе, новую хату на двоих сняли в городе. Вещи почти все из Николаевки туда перевезла… И тут меня угораздило.
Настя отхлебнула вина. «Угораздило» — это было мягко сказано…
— Дескать, как так, раньше в парк день через день ходила, а теперь не бываю там почти, перееду — и еще реже бывать буду. Работа, сплавы, семья, дом, все время на виду, потом дети появятся — уборка, стирка, щи-борщи… Никакой романтики, ничего принципиально нового, ничего такого, чтоб было только мое и ничье больше. Вроде и понимаю, что к лучшему все складывается, мужа люблю, быта не боюсь — но тоскливо, хоть вой. Решила, что надо хотя бы по-хорошему с родным местом попрощаться, объясниться, что-почему. Но как? Бывший мой — скептик и атеист упертый, из тех, мечтают травкой после смерти прорасти. А я еще когда на Чистяках обреталась, разного наслушалась. Ну и придумала себе ритуал, или как правильно такое назвать. Нарисовала на листе А-3 круг с алфавитом, взяла кусок яшмы из старого кулона, квадратный такой, и пошла в парк. Зажгла свечу, бутылку вина вылила на землю, как жертву. Так, вроде, принято… Произнесла, став лицом на восток, пафосную речь, про свое житье-бытье и все прочее. Подождала пару минут и стала кидать яшму на круг через плечо, не глядя. Ну, затем, чтоб дух парка мог ответ написать, а не я сама себе за него выдумывала… Понимаете, да?
— Ты все нормально сделала, — мягко сказал Северин. — И что получилось?
— «Я-у-т-а-п-л-ю-т-е-б-я». Именно так, с ошибкой. Когда набралась эта «яута», я еще подумала — обидно, мол, не вышло ничего. Но решила продолжить, вдруг ответит все-таки… И тут вдруг такое. Я переругалась дико, побежала к поселку, на опушке ножом, как смогла, яму вырыла, круг в ней подожгла и пепел, вместе с тем кусокм яшмы, закопала.
— Что сможем, сделаем. Сейчас вернусь, устраивайся тут пока, — Северин пошел к двери.
— Еще, если осталось, вина захвати — рассказывать придется долго, — вдогонку ему крикнула Настя.
Звуки старого проигрывателя, прикосновения мягкой кошачьей шерсти, легкомысленные предложения помощи задели, разбудили что-то внутри. Она чувствовала, что хочет выговориться, выложить все от и до.
— Я не москвичка. Сейчас квартиру в Чехове снимаю, а раньше одно время с матерью в пригородным поселке жила, в Николаевке. У нас там в наследство от деда дом остался… Из которого я, пока еще в школе училась, удирала постоянно. Иногда в Москву, где зависала по впискам неделями, иногда стопом или собаками уезжала в гребеня, иногда ходила в походы — но это летом больше. А так, обычно просто часами по окрестностям шаталась, — начала сбивчиво рассказывать Настя.
Ирина сидела полуотвернувшись, в компьютерном кресле, Северин — рядом, на диване. Сперва монолог давался тяжело, но скоро слова пошли свободным потоком.
— Рядом с Николаевкой лес, речка, остатки старой ракетной части, пионерлагерь заброшенный. Короче, есть где тайком бухнуть и нащелкать депрессивных фоток, — она смущенно улыбнулась, вспомнив себя-четырнадцатилетнюю. — Но фотика своего у меня, к счастью, не была тогда. Лагерь мне не особо нравился — грязно, стекол куча битых, и всякие мутные личности там иногда шлялись. Зато рядом с ним, на поляне за перелеском, был парк аттракционов. Тоже, конечно, заброшенный, но люди туда не забредали — ни разу никого не видела. Да там и сохранилось-то всего ничего — будка в виде мухомора, маленький поезд-гусеница и завалившаяся на бок карусель: все ржавое, раздолбанное, для хозяйства не схабаришь. А я парк обожала. Часами там просиживала, перед экзаменами туда всегда приходила — на удачу, вроде того.
В комнату вальяжно зашел Том и улегся прямо у двери, уставившись на Настю глазами-блюдцами.
— Школу я закончила, мать нашла мне работу на фирмочке у друзей в Чехове. В то время я уже крутила со своим бывшим… Он турист-водник был шизанутый, да и до сих пор такой, не сомневаюсь. Старше меня на десятку почти, с севера родом. В Москву приехал учиться, а поселился в Чехове в итоге… Вовка Сабаров, кликуха — «Дон». Вы с ним, случаем, не знакомы?
Ирина покачала головой.
— Среди знакомых водников таких не помню. А ты, Сева?
— Вроде, нет, — ответил Северин, чуть помедлив.
— В общем, мы с Доном постоянно ездили на сплавы, по Ладоге на байдах ходили. Потом пришлось на вокзале альбом покупать, такой, вроде путеводителя, чтоб матери рассказать, как мы, типа, неделю изучали Эрмитаж. Весело было, да. А когда на порогах в Карелии, на Шуе, чуть по дурости не угробились, у него видать в голове что-то щелкнуло — вот и предложил расписаться… Я тогда от радости, разве что, не прыгала — влюблена была по уши, что в него, что в экстрим. Свадьбу отмечали так, что неделю потом квартиру в порядок приводили. Все шло хорошо. Чтоб мне до работы поближе, новую хату на двоих сняли в городе. Вещи почти все из Николаевки туда перевезла… И тут меня угораздило.
Настя отхлебнула вина. «Угораздило» — это было мягко сказано…
— Дескать, как так, раньше в парк день через день ходила, а теперь не бываю там почти, перееду — и еще реже бывать буду. Работа, сплавы, семья, дом, все время на виду, потом дети появятся — уборка, стирка, щи-борщи… Никакой романтики, ничего принципиально нового, ничего такого, чтоб было только мое и ничье больше. Вроде и понимаю, что к лучшему все складывается, мужа люблю, быта не боюсь — но тоскливо, хоть вой. Решила, что надо хотя бы по-хорошему с родным местом попрощаться, объясниться, что-почему. Но как? Бывший мой — скептик и атеист упертый, из тех, мечтают травкой после смерти прорасти. А я еще когда на Чистяках обреталась, разного наслушалась. Ну и придумала себе ритуал, или как правильно такое назвать. Нарисовала на листе А-3 круг с алфавитом, взяла кусок яшмы из старого кулона, квадратный такой, и пошла в парк. Зажгла свечу, бутылку вина вылила на землю, как жертву. Так, вроде, принято… Произнесла, став лицом на восток, пафосную речь, про свое житье-бытье и все прочее. Подождала пару минут и стала кидать яшму на круг через плечо, не глядя. Ну, затем, чтоб дух парка мог ответ написать, а не я сама себе за него выдумывала… Понимаете, да?
— Ты все нормально сделала, — мягко сказал Северин. — И что получилось?
— «Я-у-т-а-п-л-ю-т-е-б-я». Именно так, с ошибкой. Когда набралась эта «яута», я еще подумала — обидно, мол, не вышло ничего. Но решила продолжить, вдруг ответит все-таки… И тут вдруг такое. Я переругалась дико, побежала к поселку, на опушке ножом, как смогла, яму вырыла, круг в ней подожгла и пепел, вместе с тем кусокм яшмы, закопала.
Страница
8 из 12
8 из 12
