Клетка на пороге

Многоквартирные дома его не привлекали: из зарослей они казались точной копией тех, в которых он жил, только окна в подъездах были не круглыми, а полукруглыми. И он побежал к холму, ощущая себя до предела одичавшим.

На макушке холма не было даже пустых бутылок и обычных для городского пейзажа упаковок из-под чипсов. Коттеджный район, похожий на чёрную яму с жёлтыми квадратными окнами казался глазами волка совершенно небольшим и неинтересным. Точь-в-точь напротив его лап поднималась аккуратная башня серого коттеджа, нанизанная на инфракрасную молнию газопровода. Три окна горели на третьем этаже и одно, среднее, на первом, образую настолько похожую букву «Т», что Никарт невольно вспомнил обстоятельства своей прежней жизни.

«Интересно, можно ли превращаться обратно?— задумался Никарт. Инстинкт на этот счёт молчал. Судя по сказкам — всегда пожалуйста, но отсюда, из волчьей шкуры, всё казалось немного другим. Легенды не упоминали ни об инфракрасных тенях, ни о пёстром потоке звуков и запахов; похоже, их авторы судили о жизни оборотней в основном по своим собственным домыслам. Говорят, некоторые из них превращаются по своей воле, а другие — в зависимости от луны, приятельницы собак; были ещё неприличные намёки на обратный переход в человека из-за сильного полового возбуждения. Он, похоже, относился ко вторым: мыслей о том, чтобы сделаться волком, у него не возникало даже в детстве.

Одно он знал точно: быть оборотнем (даже если превращаешься в невинного хомячка) или ё вампиром (даже если кровь не пьёшь, разрушая помаленьку своё вечное здоровье) было строжайшим образом запрещено и если бы не неумолимая природа, их давно бы признали несуществующими.

— Да ничего они не услышат.

— Ясно.

Голос он узнал: расцвеченный блёстками новых ощущений, это был тот самый голос, в который он вслушивался весь последний месяц. Она сидела через одну парту, и прежде казалось ему скучной избалованной девушкой, от которой нельзя добиться ни улыбки, ни помощи. Но почему-то она начала его интересовать. У него уже было пара влюблённостей, тяжёлых и мимолётных, от которых оставались неотправленные письма и тяжёлые воспоминания о том, как он пытался узнать, что она за человек, а она говорила, что он ей надоел и она занята, извини, всё.

Он и сам не знал, почему ей увлёкся и иногда корил себя догадкой, что это не больше, чем банальное желание самоутвердиться за счёт победы над той, которая ему по большому счёту и не нужна. Он очень хорошо представлял, как поцелует её, когда она скажет «да», но почему-то совершенно не хотел думать, что он ей скажет после этого поцелуя.

«А всё потому, что я сволочь и соблазнитель», — убеждал он себя, хотя и не смог бы назвать ни единой жертвы этой вот соблазнительности.

Сейчас, из волчьей шкуры, все эти игры казались на удивление глупыми, а девушка вместе со всеми чувствами к ней — объектом изучения, ненамного важнее лабораторной мыши.

Он подкрался поближе, наслаждаясь волчьей незаметностью. Любопытство горело внутри, словно крошечный огненный цветок и каждый шажок в сторону дома подбрасывал топлива.

Парень был старше её, с неразличимым, довольно грубым лицом. Он беспрерывно жевал жвачку и ни на что не обращал внимания. Голову заполонили мысли о том, с какой стороны лучше вцепиться, но Никарт напомнил себе, что ему больше не нужна эта девушка и мысли тут же растаяли, уступив место лёгкой тревоге. А потом добавилась обида: неужели его чувства были такими несерьёзными, что исчезли вместе с человеческим обликом.

Открыть калитку лапами не получилось: он мог наваливаться, но не мог ухватиться пальцами. Да, овладеть новым организмом будет непросто. В том, чтобы управляться с четырьмя лапами вместо двух не оказалось ничего сложного, он смог ходить в первую же секунду, когда ещё даже не понимал, что с ним случилось. Позже выяснилось, что он умеет и бегать, переходя с перебирания лапами на быстрые прыжки галопа — он просто командовал, и ноги слушались сами, автоматически подстраиваясь под нужную скорость. А вот привыкнуть к утрате чего-то из человеческих возможностей было непросто: он раз за разом бросался на калитку, но так и не мог её ухватить и только легонько ей лязгал.

К счастью, его никто не замечал: ярко освещённые окна были заперты (можно было разглядеть синие всполохи работающего телевизора), а те двое, что пробирались в дом, думали только друг о друге.

В конце концов он ухватился за прут зубами и потянул на себя, а потом нырнул в щель и точно так же, зубами, прикрыл калитку обратно. Уже внутри он догадался, что можно было просто перепрыгнуть через ограду.

«Я ещё слишком человек», — подумал он, тихо-тихо перебирая лапами по керамическим плиткам дорожки. Голоса парочки были уже далеко, они уже входили в дом через чёрную дверь парадного входа.

«А как я войду?»— задумался Никарт. Ответа не было.