Добавить в моё избранное
42 мин, 28 сек 11235
Белые полосы пришли в движение, складываясь новой фигурой и он уже чувствовал, что начинает сходить с ума, когда шорох шагов вернул его к реальности. Нет, комната не научилась превращаться и трансформироваться: просто открылась дверь и в комнату вошёл Авекерс с большой фаянсовой чашкой и какой-то чумазой баночкой.
— На. Пей, согревайся.
В чашке плескалось горячее какао с молоком. Никарт пил большими глотками и никак не мог решить, пришёлся ли бы ему этот напиток по вкусу, останься он волком. Он был уверен, что нет: язык, бывший у него во рту двадцать минут назад, не выносил сладкого, а любая, даже самая нежная пряность опалила бы его, словно драконий огонь. Вкус волка был устроен по-другому, он воспринимал даже оттенки, возникшие в зависимости от того, насколько перепугана жертва и с какой из сторон света дует ветер во время трапезы. С такими приправами можно в полной мере насладиться даже ежедневным сырым мясом.
— Я никому про тебя не скажу, — сказал Авекерс, усаживаясь рядом, — Не будешь кусаться — всё будет в порядке. Но за молчание надо платить, ты сам понимаешь.
Никарт опрокинул в рот остаток какао, облизнулся и поставил чашку на стол. Должно быть, предстоит пообещать, что он больше никогда даже не посмотрит на его драгоценную младшую сестрёнку. Ну и не буду смотреть! Всё равно смотреть не на что. Он и к дому-то побежал больше из любопытства и желания проверить, что умеют чувствовать его новые нос и уши. У неё ведь кто-то уже есть, правильно? Вот пускай и будут себе счастливы.
— Что за цена?
Он спросил, уже не чувствуя страха.
Вместо ответа Авекерс схватил его за плечи и поцеловал в рот.
Поцелуй Никарту не понравился: пропитанный ужасом и неожиданностью, он всё равно не впечатлял: словно теста в рот напихали. Ни привкуса весеннего ветра, ни страсти, внезапной, как удар молнии, он так и не почувствовал.
«Неужели с девушкой точно так же?»— испугался он, а потом сразу же себя пристыдил. Одно дело — целоваться с любимой и совсем другое — с парнем, который пользуется (и наслаждается) твоей беспомощностью.
(Конечно, это смотрелось довольно нелепо — стыдить себя за грязные мысли, когда ты раздет и целуешься с незнакомым парнем, сидя на его кровати. Похоже, сознанию просто хотелось как-то отвлечься от происходящего. И надо сказать, это не особенно ему удавалось.)
— Побудь немного девчонкой, — попросил Авекерс, — Я совсем не такой, но хочу попробовать. Да и тебе будет небесполезно.
Никарт покрылся мурашками. Больше всего его испугало даже не то, что должно было сейчас произойти, а полное отсутствие хоть какого-то чувства во всём этом. Он был уже не личностью, а испуганным и потным телом, он задыхался от ужаса и не чувствовал ни рук, ни ног: и ему предстояло испытать то, что всегда связывалось в сознании с приятным волнением и большими чувствами. Почему-то этот вакуум чувств пугал его намного больше, чем то, что он будет делать это с парнем — и от этого несоответствия страх возрастал в несколько десятков раз.
«Неужели мне такое нравится?»— спрашивал он себя и не находил ответа. Он ни разу не влюблялся в юношей — но ведь есть же люди, которые начинают строить отношения и в семнадцать, и в восемнадцать, и в двадцать. И разве не был он все последние два месяца увлечён девушкой, хотя прекрасно знал, что не испытывает к ней ничего, кроме равнодушия?
— Приподними, — попросил хозяин комнаты, легонько хлопнув его по ягодицам, — А лучше, встань на четвереньки.
Он подчинился и почувствовал, как холодные пальцы смазывают его анус холодной смазкой, очень грубо и неумело. «Он, наверное, трогает это место первый раз в жизни, — подумал Никарт, — даже на себе не пробовал» — и тут же почувствовал, что краснеет вплоть до кончиков ушей. Сонными осенними вечерами, когда ложишься на кровать «немного полежать, а потом уроки» и вдруг, увлёкшись потоком самых разных мыслей, чувствуешь, что надо дать себе выход, он иногда ласкал себя и там, считая эту забаву довольно невинной и мечтая, что если у него появится подружка и у них дойдёт и до этого, то он обязательно попросит её поласкать и там. Потом, после эякуляции и обязательного приступа стыда, он всегда чувствовал себя грязным извращенцем и клялся себе ограничиться мечтами и действиями, которые положены всем нормальным одиноким мальчикам. При одной мысли о том, что первая ночь с девушкой закончится пощёчиной и расставанием навсегда, ему хотелось спрятаться под кровать и тихо там выть.
А потом проходил день, организм накапливал соки, снова приходило возбуждение, пропитанное испорченностью, словно торт, пропитанный ароматным слабоалкогольным соком, и он снова забирался туда, куда хорошим мальчикам забираться не следует.
Никарт поёжился — в комнате вдруг стало довольно холодно.
— Может, сначала поласкаем друг друга, — предложил он.
— На. Пей, согревайся.
В чашке плескалось горячее какао с молоком. Никарт пил большими глотками и никак не мог решить, пришёлся ли бы ему этот напиток по вкусу, останься он волком. Он был уверен, что нет: язык, бывший у него во рту двадцать минут назад, не выносил сладкого, а любая, даже самая нежная пряность опалила бы его, словно драконий огонь. Вкус волка был устроен по-другому, он воспринимал даже оттенки, возникшие в зависимости от того, насколько перепугана жертва и с какой из сторон света дует ветер во время трапезы. С такими приправами можно в полной мере насладиться даже ежедневным сырым мясом.
— Я никому про тебя не скажу, — сказал Авекерс, усаживаясь рядом, — Не будешь кусаться — всё будет в порядке. Но за молчание надо платить, ты сам понимаешь.
Никарт опрокинул в рот остаток какао, облизнулся и поставил чашку на стол. Должно быть, предстоит пообещать, что он больше никогда даже не посмотрит на его драгоценную младшую сестрёнку. Ну и не буду смотреть! Всё равно смотреть не на что. Он и к дому-то побежал больше из любопытства и желания проверить, что умеют чувствовать его новые нос и уши. У неё ведь кто-то уже есть, правильно? Вот пускай и будут себе счастливы.
— Что за цена?
Он спросил, уже не чувствуя страха.
Вместо ответа Авекерс схватил его за плечи и поцеловал в рот.
Поцелуй Никарту не понравился: пропитанный ужасом и неожиданностью, он всё равно не впечатлял: словно теста в рот напихали. Ни привкуса весеннего ветра, ни страсти, внезапной, как удар молнии, он так и не почувствовал.
«Неужели с девушкой точно так же?»— испугался он, а потом сразу же себя пристыдил. Одно дело — целоваться с любимой и совсем другое — с парнем, который пользуется (и наслаждается) твоей беспомощностью.
(Конечно, это смотрелось довольно нелепо — стыдить себя за грязные мысли, когда ты раздет и целуешься с незнакомым парнем, сидя на его кровати. Похоже, сознанию просто хотелось как-то отвлечься от происходящего. И надо сказать, это не особенно ему удавалось.)
— Побудь немного девчонкой, — попросил Авекерс, — Я совсем не такой, но хочу попробовать. Да и тебе будет небесполезно.
Никарт покрылся мурашками. Больше всего его испугало даже не то, что должно было сейчас произойти, а полное отсутствие хоть какого-то чувства во всём этом. Он был уже не личностью, а испуганным и потным телом, он задыхался от ужаса и не чувствовал ни рук, ни ног: и ему предстояло испытать то, что всегда связывалось в сознании с приятным волнением и большими чувствами. Почему-то этот вакуум чувств пугал его намного больше, чем то, что он будет делать это с парнем — и от этого несоответствия страх возрастал в несколько десятков раз.
«Неужели мне такое нравится?»— спрашивал он себя и не находил ответа. Он ни разу не влюблялся в юношей — но ведь есть же люди, которые начинают строить отношения и в семнадцать, и в восемнадцать, и в двадцать. И разве не был он все последние два месяца увлечён девушкой, хотя прекрасно знал, что не испытывает к ней ничего, кроме равнодушия?
— Приподними, — попросил хозяин комнаты, легонько хлопнув его по ягодицам, — А лучше, встань на четвереньки.
Он подчинился и почувствовал, как холодные пальцы смазывают его анус холодной смазкой, очень грубо и неумело. «Он, наверное, трогает это место первый раз в жизни, — подумал Никарт, — даже на себе не пробовал» — и тут же почувствовал, что краснеет вплоть до кончиков ушей. Сонными осенними вечерами, когда ложишься на кровать «немного полежать, а потом уроки» и вдруг, увлёкшись потоком самых разных мыслей, чувствуешь, что надо дать себе выход, он иногда ласкал себя и там, считая эту забаву довольно невинной и мечтая, что если у него появится подружка и у них дойдёт и до этого, то он обязательно попросит её поласкать и там. Потом, после эякуляции и обязательного приступа стыда, он всегда чувствовал себя грязным извращенцем и клялся себе ограничиться мечтами и действиями, которые положены всем нормальным одиноким мальчикам. При одной мысли о том, что первая ночь с девушкой закончится пощёчиной и расставанием навсегда, ему хотелось спрятаться под кровать и тихо там выть.
А потом проходил день, организм накапливал соки, снова приходило возбуждение, пропитанное испорченностью, словно торт, пропитанный ароматным слабоалкогольным соком, и он снова забирался туда, куда хорошим мальчикам забираться не следует.
Никарт поёжился — в комнате вдруг стало довольно холодно.
— Может, сначала поласкаем друг друга, — предложил он.
Страница
5 из 12
5 из 12
