Спрятанный

Проходя мимо них, Марк мельком взглянул на две черные узорчатые стрелки, застывшие на золотистом диске циферблата, в круг изящных римских цифр. Тик-так! — говорили часы вслед мальчику — предупреждали? напоминали о чем-то?

Войдя в свою комнату, Марк сразу подошел к комоду, чтобы достать свое сокровище — альбом с коллекцией марок, и поэтому не сразу увидел то, что лежало на его кровати. А когда он обернулся, альбом выпал из его ослабших пальцев, мальчик замер на месте. Затем неуверенно шагнул вперед, потянулся рукой за этой вещью, но сразу же отдернул ее с ужасом и отвращением. На кровати, на мятом сине-зеленом покрывале, лежала кукла, обычная лоскутная кукла, выигранная Марком на давнишнем празднике. Кукла улыбалась ярко-алыми, тряпичным ртом, только к чему ей улыбаться, ведь она вся была жестоко, насквозь пронзена десятком длинных острых спиц. А к ее мышку булавкой был приколот листок бумаги, на котором красным карандашом, кривыми каракулями было написано: «СЭДЖВИК».

— Миссис Сэджвик! — заорал Марк, распахивая дверь и пулей вылетая из комнаты.

— Я здесь, Марк, я уже иду к тебе, — донесся голос старушки из другого конца коридора. — Я бы хотела с тобой поговорить о …

— Уходите! Скорей уходите отсюда!

Миссис Сэджвик остановилась с недоуменной улыбкой на губах, возле дедушкиных часов. А сзади часов, положив ладони на их лакированную поверхность, стоял Спрятанный — он собирался толкнуть их. Уродливый карлик взглянул через плечо на бегущего мальчика и скривил рожу в безумной, истинно гномьей улыбке.

— Отойдите от часов! — закричал Марк, молясь чтобы миссис Сэджвик ему поверила, и чтобы он успел оттолкнуть монстра от часов.

Но удивленная учительница шагнула навстречу Марку, протягивая к нему руки, а Спрятанный навалился на часы. В последнем, отчаянном рывке Марк кинулся на него, пытаясь перехватить его серые когтистые пальцы.

Тик-так! — грозно сказали часы, безжалостно и точно отмеряя время, которого Марку так и не хватило. Если бы время чуть помедлило, чуть приостановилось… но нет, минутная стрелка неумолимо сдвинулась на одно деление вниз, пальцы Марка поймали воздух. Спрятанный успел нырнуть куда-то, напоследок толкнув часы. В этот момент миссис Сэджвик сдавленно вскрикнула и преобразилась в лице, не из-за падающих часов, не, а из-за того, что увидела Спрятанного! Марк прочел это в ее широко открытых глазах, в которых вспыхнули ужас и безграничное удивление.

А затем упали громоздкие часы, подмяв под себя старую учительницу. Раздался страшный грохот, и во все стороны брызнули стеклянные осколки. Один из них оцарапал до крови руку Марка, но мальчик не обращая внимания на бусинки крови, стекающие по пальцам. Вздрагивая от судорожных всхлипов, он старался не смотреть в сторону упавших, разбитых часов. Вместо этого, сквозь мутную пелену слез, Марк смотрел на лестницу, по которой катилась, подскакивая на ступеньках, по россыпи осколков стекла, маленькая розовая шляпка с бантом.

Накрапывал мелкий холодный дождик, хмурое небо сыпало колючими каплями. Было зябко и сыро, весь воздух был пропитан холодной сыростью, казалось, его можно было выжимать. На отрывном календаре 14 октября — день похорон мисс Сэджвик. Почти все Кинни поехали на кладбище — проводить старую учительницу в последний путь. В доме остались лишь бабушка Кинни (здоровье ее подорвалось после этого происшествия, и она была слишком слаба) и Марк, которого оставили, дома, чтобы лишний раз не мучить его. Ведь нелегко, наверное, было бы одиннадцатилетнему мальчику на похоронах человека, который погиб у него на глазах.

Эмма Кинни сидела в своем любимом кресле, нахохлившись и завернувшись в шерстяной плед. Ее взгляд, из-под припухших старческих век, был устремлен на окно, по которому, словно слезы, стекали капли дождя.

Марк стоял рядом, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Бедная бабушка! Седые волосы собраны в тугой пучок на затылке, усталое лицо изрезано сетью морщин, всегда суетливые руки, теперь безвольно лежат на резных подлокотниках кресла. Как будто что-то точит ее изнутри, ни на минуту не давая покоя. У бабушки Кинни такой вид, будто она все время порывается что-то сказать, и не говорить, пряча боль в себе. Теперь она вздрагивала при каждом шорохе, словно боялась чего-то незримого, опасного, затаившегося.

— Я могу заварить тебе чай, — предложил Марк. — Или сделать кофе, дядя Ричард уже принес нашу кофеварку от Толлетов.

— Нет, не надо, милый. Наверное, единственное, что сможет сейчас прочистить мои бедные мозги и согреть мои старые кости — это глоточек крепкого, неразбавленного виски. Стой, стой, Марк, не надо никуда бежать, ты что!

— Я знаю, где стоит бутылка, — с готовностью сказал мальчик, на кухне, в буфете, на самой высокой полке.

— Ах, глядите, мы уже знаем, где спрятано спиртное! — всплеснула руками Эмма, но потом, снова погрустнела.