Добавить в моё избранное
41 мин, 25 сек 10895
Сердце его заколотилось с неистовой быстротою, в голову ударила болезненная пульсация, дыхание участилось — он был пойман в ловушку, преданный своим злосчастным любопытством, он самостоятельно пришел сюда, в этот древний склеп, чтобы оказаться запечатанным здесь вместе с истлевшими останками такого же проклятого существа как и он сам…
Он взглянул на надпись на клинке: «СИЛА-ВОЛЯ-ВЕРНОСТЬ»… Он развернул лезвие другой стороною: «ЧЕСТЬ-ЖЕРТВЕННОСТЬ-ДОЛГ»…
«Ах! Будь проклят этот злополучный ученый и его бестолковый дневник!» — Готрим разразился воплем, полным злости и безысходности…
VI
Отчаяние и безнадежность — вот что извивалось бесконечными спиралями в его мыслях. Мрачный холодный склеп, зловеще тихий и неприятно сырой, стал его последним пристанищем, стал издевательской и коварной ловушкой судьбы для одинокого неосмотрительного отшельника… Он выкурил все свои травы, размышляя о способах спасения из этой темной погребальной камеры, которая, судя по всему, стремилась еще раз подтвердить свое зловещее название. Он отдавал себе отчет в том, насколько бедственным было его теперешнее положение — в одиночку сдвинуть массивные камни весом в несколько тонн ему не удалось бы даже с помощью хитроумных рычагов… Которых у него нет…
Ничто не смогло бы унять нарастающего уныния, скользкими цепкими щупальцами обвившего его душу…
Целый мир остался за пределами этих стен. Он там, наверху, за завалом из огромных глыб, за чередою крутых ступенек и за каменной плитою входной двери… Он вошел сюда и оставил весь мир позади… И теперь ход закрыт…
Здесь не видно ни восхода, ни заката, здесь только мрак и затхлость и незримая, но неумолимо приближающаяся погибель… Здесь он не видел ни яркого солнца, ни бледных чарующих лун, однако ему казалось, что с момента рокового обвала прошло уже несколько дней. Его факел давно погас и он сидел в давящей темноте, поглощенный мрачными мыслями, или бродил по кругу, перебирая пальцами, вырезанные на стенах руны. Ему хотелось есть и пить, ему очень хотелось вернуться в свой уютный домик на холме, где камин и книги и сладкая наливка с зернами из еловых шишек… Но все же этот голод был еще не настолько страшен… не настолько страшен как тот, который придет… И в таких условиях, когда отсутствует вообще всякая пища, он настанет намного раньше… Будет жжение в груди и разум наполнится страшными мыслями… Конечно, он будет держаться… Долго… Он научился держаться долго за века… Но что с того, когда продолжительность не имеет значения… Он не может выйти отсюда… Он никак не сможет освободиться… Это не та комната с деревянной дверью и ненадежными окнами, в которой он себя когда-то закрыл. Из этой комнаты он не может выйти… И не смотря на свой многовековой опыт, он не сможет удерживать свою личность бесконечно, в конце концов она поблекнет, размажется, уступив место натуре зверя… Он сотрет свои когти о камень в бездумном стремлении выбраться и утолить жажду. Он будет биться о стены в безнадежном бешенстве. «И снова, — подумал Готрим, — эта мрачная волна захлеснет и лишит меня ясности… В конце концов сознание все равно отступит… Этого демона нельзя победить»… Он будет грызть старые кости героя… «О… Безумие и трагическая нелепость»… Героя… Такого же чудовища как и он сам… «Болезненное, мучительное смятение»… А все таки героя… И умрет здесь… Его останки будут тоже лежать в этом склепе… Но прежде… Прежде пройдут года… Целые года неистовства и угасания…
«Это маленькое подобие самой жизни… — подумал Готрим, присев на край саркофага и склонив голову в кромешной темноте. — Возможно, не моей жизни, но тех жизней, которые я отбирал… Ведь в конце концов даже весь мир в чем-то подобен этому склепу. Конечно, он большой… Огромный… Но все равно ограниченный… И враждебный… И существо, в нем заточенное, в этой огромной ловушке, безнадежно страдает от ее разрушительных влияний всю свою жизнь, зная, что рано или поздно оно и вовсе от них погибнет… Но я… Я мог бы жить вечно… Я — противоестественное чудовище, в судьбе которого сплелись благословение и проклятие… Я мог бы жить вечно, но здесь, в этой мрачной каменной клетке, я низведен до состояния бедного ограниченного существа, подобного тем, плоть которых я вкушал веками»…
Его собственная жизнь была далеко не столь коротка, как жизнь смертных, не тронутых роковой дланью проклятия, но все же мир был ловушкой и для него… Пребывая в ней, он сеял страдания и страдал сам, безвольно подчиняясь своим темным инстинктам. Его руки, его когти были в крови виновных и невинных, в крови убийц, грабителей, дезертиров, путешественников, торговцев, охотников, горожан и крестьян, мужчин и женщин, взрослых и даже маленьких детей… Готрим поморщился, вспоминая об этом… Их теплая солоноватая кровь для него была сладкой. Их свежая плоть наполняла его кощунственным блаженством. Он пожирал их с наслаждением, с ликованием, но, прежде всего, он сам был пожираем своим внутренним демоном.
Он взглянул на надпись на клинке: «СИЛА-ВОЛЯ-ВЕРНОСТЬ»… Он развернул лезвие другой стороною: «ЧЕСТЬ-ЖЕРТВЕННОСТЬ-ДОЛГ»…
«Ах! Будь проклят этот злополучный ученый и его бестолковый дневник!» — Готрим разразился воплем, полным злости и безысходности…
VI
Отчаяние и безнадежность — вот что извивалось бесконечными спиралями в его мыслях. Мрачный холодный склеп, зловеще тихий и неприятно сырой, стал его последним пристанищем, стал издевательской и коварной ловушкой судьбы для одинокого неосмотрительного отшельника… Он выкурил все свои травы, размышляя о способах спасения из этой темной погребальной камеры, которая, судя по всему, стремилась еще раз подтвердить свое зловещее название. Он отдавал себе отчет в том, насколько бедственным было его теперешнее положение — в одиночку сдвинуть массивные камни весом в несколько тонн ему не удалось бы даже с помощью хитроумных рычагов… Которых у него нет…
Ничто не смогло бы унять нарастающего уныния, скользкими цепкими щупальцами обвившего его душу…
Целый мир остался за пределами этих стен. Он там, наверху, за завалом из огромных глыб, за чередою крутых ступенек и за каменной плитою входной двери… Он вошел сюда и оставил весь мир позади… И теперь ход закрыт…
Здесь не видно ни восхода, ни заката, здесь только мрак и затхлость и незримая, но неумолимо приближающаяся погибель… Здесь он не видел ни яркого солнца, ни бледных чарующих лун, однако ему казалось, что с момента рокового обвала прошло уже несколько дней. Его факел давно погас и он сидел в давящей темноте, поглощенный мрачными мыслями, или бродил по кругу, перебирая пальцами, вырезанные на стенах руны. Ему хотелось есть и пить, ему очень хотелось вернуться в свой уютный домик на холме, где камин и книги и сладкая наливка с зернами из еловых шишек… Но все же этот голод был еще не настолько страшен… не настолько страшен как тот, который придет… И в таких условиях, когда отсутствует вообще всякая пища, он настанет намного раньше… Будет жжение в груди и разум наполнится страшными мыслями… Конечно, он будет держаться… Долго… Он научился держаться долго за века… Но что с того, когда продолжительность не имеет значения… Он не может выйти отсюда… Он никак не сможет освободиться… Это не та комната с деревянной дверью и ненадежными окнами, в которой он себя когда-то закрыл. Из этой комнаты он не может выйти… И не смотря на свой многовековой опыт, он не сможет удерживать свою личность бесконечно, в конце концов она поблекнет, размажется, уступив место натуре зверя… Он сотрет свои когти о камень в бездумном стремлении выбраться и утолить жажду. Он будет биться о стены в безнадежном бешенстве. «И снова, — подумал Готрим, — эта мрачная волна захлеснет и лишит меня ясности… В конце концов сознание все равно отступит… Этого демона нельзя победить»… Он будет грызть старые кости героя… «О… Безумие и трагическая нелепость»… Героя… Такого же чудовища как и он сам… «Болезненное, мучительное смятение»… А все таки героя… И умрет здесь… Его останки будут тоже лежать в этом склепе… Но прежде… Прежде пройдут года… Целые года неистовства и угасания…
«Это маленькое подобие самой жизни… — подумал Готрим, присев на край саркофага и склонив голову в кромешной темноте. — Возможно, не моей жизни, но тех жизней, которые я отбирал… Ведь в конце концов даже весь мир в чем-то подобен этому склепу. Конечно, он большой… Огромный… Но все равно ограниченный… И враждебный… И существо, в нем заточенное, в этой огромной ловушке, безнадежно страдает от ее разрушительных влияний всю свою жизнь, зная, что рано или поздно оно и вовсе от них погибнет… Но я… Я мог бы жить вечно… Я — противоестественное чудовище, в судьбе которого сплелись благословение и проклятие… Я мог бы жить вечно, но здесь, в этой мрачной каменной клетке, я низведен до состояния бедного ограниченного существа, подобного тем, плоть которых я вкушал веками»…
Его собственная жизнь была далеко не столь коротка, как жизнь смертных, не тронутых роковой дланью проклятия, но все же мир был ловушкой и для него… Пребывая в ней, он сеял страдания и страдал сам, безвольно подчиняясь своим темным инстинктам. Его руки, его когти были в крови виновных и невинных, в крови убийц, грабителей, дезертиров, путешественников, торговцев, охотников, горожан и крестьян, мужчин и женщин, взрослых и даже маленьких детей… Готрим поморщился, вспоминая об этом… Их теплая солоноватая кровь для него была сладкой. Их свежая плоть наполняла его кощунственным блаженством. Он пожирал их с наслаждением, с ликованием, но, прежде всего, он сам был пожираем своим внутренним демоном.
Страница
9 из 12
9 из 12
