Добавить в моё избранное
40 мин, 35 сек 7925
Лишь один человек остался в стороне и с ужасом взирал на происходящее, не в силах сделать даже малейшего шажочка — этим человеком был сам Пётр Алексеевич. И если бы ему удалось сдвинуть своё тело скованное невероятным ужасом, то в отличии от своих коллег, бросившихся к телу профессора, он без разбора бежал бы отсюда прочь, потому что что-то в его голове, повизгивая от страха, словно до смерти перепуганное дитя, кричало ему о том, что сейчас произойдёт нечто настолько страшное, ужасное, непоправимое, что ему лучше забиться в какой-то тёмный уголок и там ожидать своей, без всякого сомнения, жуткой гибели, поскольку спасения от этого уже не будет.
Именно в этот миг его самые жуткие опасения начали воплощаться в жизнь — тонкая и сухая, как ветка мёртвого дерева, рука профессора, ухватив за шею одного из санитаров, не смотря на то, что парень был довольно крепок, с поразительной лёгкостью притянула его горло к лицу Девятова. Жёлтые зубы профессора без видимых усилий погрузились в плоть. Санитар, собрав все силы, в ужасе отпрянул, при этом оставив здоровенный кусок гортани в зубах обезумевшего профессора. Кровь, заливая всё вокруг, неистовым напором ударила из обезображенного горла санитара. Пытаясь удержать чудовищный напор, парень закрыл жуткую рану обеими руками, но кровь всё также стремительно продолжала покидать его тело, струясь меж дрожащих пальцев. Простояв так ещё мгновение, парень, лишившись сознания от стремительной потери крови, не сгибаясь, прямо, словно подпиленный столб, рухнул на кафельный пол.
Тем временем борьба между командой врачей и взбесившимся профессором переросла в неистовое противоборство. Осознав степень опасности, исходившей от профессора, люди старались держаться подальше от зубов обезумевшего Девятова. Однако это было не так-то просто — демонстрируя просто поразительное проворство, Девятов уже успел нанести рваные раны рук почти всем команде медиков.
Минуту спустя израненные и утомлённые борьбой люди оставили попытки усмирить невероятно проворного и сильного, как дикое животное, профессора и по одному стали ретироваться к выходу, зажимая глубокие обильно кровоточащие раны.
Последнему из тех, кто всё ещё боролся с профессором, повезло меньше всех.
Фигурка щуплого профессора, казавшаяся крошечной по сравнению с могучим телом медика, повергла мужчину на спину. И вновь зубы профессора впились в незащищённое горло. На сей раз, уже никто не помешал безумному профессору, и Пётр Алексеевич, оцепеневший от ужаса, беспомощно наблюдал за тем, как Девятов жадно лакает кровь своёй жертвы.
Наконец Пётр Алексеевич почувствовал, что вновь может двигаться. И пусть в его движениях не было былой силы, но всё же он мог, пусть ползком, но выбраться из этой комнаты, наполненной ужасами.
Как только Пётр стал ползти к выходу из палаты, оставив бездыханное тело медика, на него начал неспешно надвигаться профессор.
Заскулив от осознания того, что теперь ему уже ни за что не сбежать от этого монстра, Петр стал ползти в дальний угол комнаты, нелепо извиваясь всем телом. Девятов неспешно, мягкими пружинящими шагами, следовал за ним по пятам.
Как только Пётр достиг угла, то вжался в него так плотно, словно пытаясь раствориться в стене.
Мучительное мгновение спустя Девятов навис над Петром, в ужасе сжавшимся в комочек. Его окровавленное лицо вплотную приблизилось к лицу Петра Алексеевича. Тот хотел зажмуриться, отвернуться от чудовища, представшего перед ним в облике давнего друга, но всё что он мог сделать — это беспомощно глядеть в мутные глаза беспощадного безумца. Внезапно он заметил едва уловимую перемену в облике профессора. Казалось что-то внутри этого жуткого существа изменилось, сдвинулось, и словно он, прежний Девятов, вновь взял контроль над взбунтовавшимся телом в свои руки, и теперь всеми силами пытался удержаться в «кресле пилота».
И хотя Пётр Алексеевич был парализован ужасом, но мозг его работал кристально чётко, и сейчас он готов был поклясться, что профессор пытается донести до него что-то настолько важное, что его не могут остановить ни безумие, ни смерть.
— Уничтожь… моё… тело… — наконец ни своим голосом прохрипел Девятов, и замер, видимо борясь с чудовищем, отныне разделяющим с ним, некогда единолично занимаемую им телесную оболочку. Пётр в самых мельчайших подробностях видел, как чудовищно напряглись жилы на шее профессора от тех неимоверных усилий, которые он прилагал для того, чтобы сказать ему ещё что-то. Пётр весь превратился в слух, но в этот миг, так некстати, на передний план вышел стук собственного бешено стучащего сердца.
Пётр снизу вверх, глядел на профессора, всё ещё удерживающего зверя, притаившегося внутри него. Девятов заговорил вновь, но звуки сердцебиения, переросшие в нестерпимый грохот, заглушали все остальные звуки, и Пётр беспомощно смотрел на то, как профессор беззвучно открывает окровавленный рот.
Именно в этот миг его самые жуткие опасения начали воплощаться в жизнь — тонкая и сухая, как ветка мёртвого дерева, рука профессора, ухватив за шею одного из санитаров, не смотря на то, что парень был довольно крепок, с поразительной лёгкостью притянула его горло к лицу Девятова. Жёлтые зубы профессора без видимых усилий погрузились в плоть. Санитар, собрав все силы, в ужасе отпрянул, при этом оставив здоровенный кусок гортани в зубах обезумевшего профессора. Кровь, заливая всё вокруг, неистовым напором ударила из обезображенного горла санитара. Пытаясь удержать чудовищный напор, парень закрыл жуткую рану обеими руками, но кровь всё также стремительно продолжала покидать его тело, струясь меж дрожащих пальцев. Простояв так ещё мгновение, парень, лишившись сознания от стремительной потери крови, не сгибаясь, прямо, словно подпиленный столб, рухнул на кафельный пол.
Тем временем борьба между командой врачей и взбесившимся профессором переросла в неистовое противоборство. Осознав степень опасности, исходившей от профессора, люди старались держаться подальше от зубов обезумевшего Девятова. Однако это было не так-то просто — демонстрируя просто поразительное проворство, Девятов уже успел нанести рваные раны рук почти всем команде медиков.
Минуту спустя израненные и утомлённые борьбой люди оставили попытки усмирить невероятно проворного и сильного, как дикое животное, профессора и по одному стали ретироваться к выходу, зажимая глубокие обильно кровоточащие раны.
Последнему из тех, кто всё ещё боролся с профессором, повезло меньше всех.
Фигурка щуплого профессора, казавшаяся крошечной по сравнению с могучим телом медика, повергла мужчину на спину. И вновь зубы профессора впились в незащищённое горло. На сей раз, уже никто не помешал безумному профессору, и Пётр Алексеевич, оцепеневший от ужаса, беспомощно наблюдал за тем, как Девятов жадно лакает кровь своёй жертвы.
Наконец Пётр Алексеевич почувствовал, что вновь может двигаться. И пусть в его движениях не было былой силы, но всё же он мог, пусть ползком, но выбраться из этой комнаты, наполненной ужасами.
Как только Пётр стал ползти к выходу из палаты, оставив бездыханное тело медика, на него начал неспешно надвигаться профессор.
Заскулив от осознания того, что теперь ему уже ни за что не сбежать от этого монстра, Петр стал ползти в дальний угол комнаты, нелепо извиваясь всем телом. Девятов неспешно, мягкими пружинящими шагами, следовал за ним по пятам.
Как только Пётр достиг угла, то вжался в него так плотно, словно пытаясь раствориться в стене.
Мучительное мгновение спустя Девятов навис над Петром, в ужасе сжавшимся в комочек. Его окровавленное лицо вплотную приблизилось к лицу Петра Алексеевича. Тот хотел зажмуриться, отвернуться от чудовища, представшего перед ним в облике давнего друга, но всё что он мог сделать — это беспомощно глядеть в мутные глаза беспощадного безумца. Внезапно он заметил едва уловимую перемену в облике профессора. Казалось что-то внутри этого жуткого существа изменилось, сдвинулось, и словно он, прежний Девятов, вновь взял контроль над взбунтовавшимся телом в свои руки, и теперь всеми силами пытался удержаться в «кресле пилота».
И хотя Пётр Алексеевич был парализован ужасом, но мозг его работал кристально чётко, и сейчас он готов был поклясться, что профессор пытается донести до него что-то настолько важное, что его не могут остановить ни безумие, ни смерть.
— Уничтожь… моё… тело… — наконец ни своим голосом прохрипел Девятов, и замер, видимо борясь с чудовищем, отныне разделяющим с ним, некогда единолично занимаемую им телесную оболочку. Пётр в самых мельчайших подробностях видел, как чудовищно напряглись жилы на шее профессора от тех неимоверных усилий, которые он прилагал для того, чтобы сказать ему ещё что-то. Пётр весь превратился в слух, но в этот миг, так некстати, на передний план вышел стук собственного бешено стучащего сердца.
Пётр снизу вверх, глядел на профессора, всё ещё удерживающего зверя, притаившегося внутри него. Девятов заговорил вновь, но звуки сердцебиения, переросшие в нестерпимый грохот, заглушали все остальные звуки, и Пётр беспомощно смотрел на то, как профессор беззвучно открывает окровавленный рот.
Страница
7 из 13
7 из 13
