Испытатель

— Что там? — потянулся Андрей, с удовольствием отрываясь от ненавистного отчёта.

— Суицид вроде. На березё повесился. В Сосновке.

— В Сосновке, а на берёзе, — сказал Андрей Добриков, которого все упорно величали Бобриковым за его прекрасные передние зубы — крупные, острые, на зависть бобрам.

— Ну, будем считать, что пошутил, — хмыкнул Кононов. — Машина подана, товарищ Петросян.

В служебной «Ладе» уже скучал Паша Порошенко — юный, но мрачный судмедэксперт. Паша прижимал к груди здоровый чемодан, собираясь, по всей видимости, на освидетельствование погибшей роты десантников. Прежнему эксперту, вышедшему недавно на пенсию, обычно хватало крохотного ящичка.

Продравшись сквозь молодую поросль рябины и колючий малинник, одолев несколько ручейков и поваленных стволов, бригада вслед за дедком, вызвавшем полицию, вышла на укромную поляну. Там дедок ткнул пальцем:

— Вон он, — и отвернулся.

Показывать, впрочем, было не обязательно, ибо не заметить висящего на суку человека в характерной позе было невозможно. Добриков-Бобриков окинул взглядом фигуру и вздохнул: молодой ещё парень. Ботиночки лакированные. Дурак. Неужели есть на свете причины, заставляющие лезть в петлю? Правый ботинок неожиданно пополз со ступни и свалился на землю. Андрей вздрогнул.

— Всё понятно, — сообщил Паша густым басом опытного батюшки. — Ещё один несчастный не вынес бренности бытия.

Он уложил свой сундук с сокровищами на траву и выдвинулся на осмотр. Миша взялся за фотоаппарат, а Добриков обратился к сознательному деду:

— Расскажите-ка, уважаемый, что повело Вас сюда и почему Вам не гулялось по культурным местам.

— Дак я это, — потупился пенсионер, — карту составляю. Имею желание все тропиночки на план нанести.

— Зачем?

— Чтобы было, — твёрдо пояснил дед. — Сосновка — она только кажется парком. А на самом деле это лес. Ежели особенно с Северного проспекта зайти. Тут у нас и болотце имеется, и пруды. На болотце, между прочим, кулик обитает, сам видел. И куропатка. Но та ближе к Поклонной горе. А уж соек — не счесть! И помимо белок, клянусь, бурундука лицезреть однажды выдалось…

Андрей кашлянул. Дед виновато остановился.

— Понял, товарищ милиционер. Перехожу к делу. Я этот район не очень хорошо разведал, так, лишь в общих чертах. Вижу — молодой человек ныряет в кусты, ну, я за ним. Думаю, если он туда сиганул, стало быть, тропка есть. Да только там канава — не по моим ногам. Парень-то легко перескочил, а мне такие кунштюки уже противопоказаны. Пошёл вдоль ручья, стал переход искать. Пришлось четверть часа топать, пока перекинутые брёвна не встретил. Я по ним — на ту сторону, походил-походил, дорожки зарисовал, а вышел сюда — а это тот… висит…

— Пижон доморощенный, — подал голос Кононов. — В такие штиблеты вырядился, а носки драные.

— Наверное, Вам было бы легче, Михаил Петрович, — изрёк Порошенко, — если бы клиента украшало шёлковое исподнее.

Сверкающий начищенный ботинок с левой ноги, качнувшись, полетел к собрату. Все, включая деда, вздрогнули вновь.

— Карту Вашу можно посмотреть? — спросил Андрей, унимая неожиданную тревогу.

Пенсионер с готовностью протянул допотопный планшет с блокнотом-миллиметровкой.

— Я верну завтра, хорошо? Вы только покажите, где примерно парень ручей перепрыгнул.

Высокие анемичные сосны по краям полянки зашатались от налетевшего ветерка, в небо взметнулся ворох подвявших листьев, заголосила перепуганная ворона.

— Август, а как осень прямо, — ни с того ни с сего произнёс Миша.

Я очнулся, как всегда, дня через два. Испытание меня выматывало. Накатывали флешбеки, от которых я то метался по комнате, пытаясь обмануть смерть, запутать следы, ускользнуть из тенёт, то падал навзничь на пол, на ковёр и заново погружался в сладчайший экстаз, отключающий зрение и дыхание, то принимался плакать от почти осознанной тайны творения меня и мира. Изредка в висок постукивала мыслишка, что я, наверняка, уже уволен, но мне было наплевать. Что увольнение, когда оказываешься на пороге непостижимого?

Через неделю я заставил приволочь кожаный скафандр и всё его содержимое в поликлинику, где проторчал в очереди несколько часов, тупо вперившись в табличку «Процедурная». Мой участковый восседал как раз напротив процедурной. Бабки маршировали мимо меня стройными нескончаемыми рядами, нахраписто лезли во все щели, не оставляя мне шанса прорваться на приём.

— Третий час уж сидит, — услышал я, наконец, над ухом. — Совсем, видать, плох.

— Пусть идёт, — решила за меня очередь. Я почувствовал, как сильные руки болезных старух вталкивают моё тело в кабинет, и предстал перед врачом.

Больничный был выписан с пол-оборота, равно как и ворох рецептов, который я тут же пустил по ветру, едва обогнул унылое здание лечебного учреждения.