Испытатель

Дома, собравшись духом, я попытался записать то, что испытал там, на печальной берёзе в глухом углу парка. Я наколачивал строчку, стирал, набивал новую и разражался рыданиями — не то, не то! Слова упорно избегали сути, коварно предлагая взамен жалкий эрзац, кислый сахарин вместо мёда. Мёд струился по моим жилам, но ни капли не выдавилось на девственно белый лист «Ворда». Отчаявшись ухватить кончиком пера переполнявшие меня восторг, боль и знание, я смирился. Позвонил приятелю, и, прокричав ночь напролёт в пивбаре перед огромным экраном, по которому бегали суетные ничтожные людишки в трусах по колено, я вернулся в прежнее русло, встал на заезженную колею.

Моя… как бы её определить? Девушка? Гёрлфренд? Назову просто Лина. Пока во мне шла неравная борьба со вспышками ретроградной памяти и косноязычием, Лина успела обидеться. Я никогда и ничего не обещал ей и даже несколько раз намекал, что не стоит ожидать серьёзных решений с моей стороны, однако, как настоящая женщина, подруга предпочитала видеть желаемое, а не реальное, потому я числился в её незатейливой душе женихом. Мы просто трахались. Я просто трахался — Лина была вполне симпатичной барышней с приятными формами и сносным характером, но она лелеяла надежду на нечто большее. Мне же — человеку, иссушенному манящей тайной, сумевшему заглянуть за плотный занавес вечности и соприкоснуться с божественным светом — мне претила мысль о банальных глупых вещах, занимающих умы девяноста девяти процентов населения Земного Шара навроде женитьбы, детей, квартиры, машины и уютной должности. Я был уверен, что истинные цели человека лежали выше мелочной возни вокруг счёта в банке, и моё предназначение — рассказать об этом всем неравнодушным. Рассказать, апеллируя к собственному опыту, ибо такого опыта, как у меня, не имел ни один представитель людского племени. А я имел, ведь я — испытатель!

Я не строил планов, но случай постоянно подпитывал чаянья Лины. Я подобрал мокнущего под дождём котёнка — невыносимо больно было смотреть, как дрожит худенькое тельце, в котором уже не оставалось сил на то, чтобы выбраться из натекающей из водосточной трубы лужи. Я отогрел крошку и откормил, а затем подарил Лине. Моё повествование о ливне и о погибающем малыше заставил девушку плакать и дарить сквозь слёзы обожающие взоры. Полагаю, рассказ был мощным — я словно влез в шкуру бедного зверёныша. Лина плакала и целовала то меня, то котёнка… Почему же пламень мой был лишь устный, а бумага нагло отвергла все попытки переложить на неё чувства?

С вопящим младенцем вышло примерно так же. Мы с Линой шли по дорожке Александровского сквера у Горьковской, навстречу шлёпала молодая мамаша — совсем девчонка, лет, наверное, восемнадцати. Она неистово трясла коляску, в недрах которой бешено заливалось дитя. Коляска подпрыгивала на рессорах с такой амплитудой, что я подумал — ещё чуть-чуть, и ребёнок вылетит на газон. Горе-мамаша гневно таращилась на чадо, сдвинув суровые складки на лбу.

— Вам помочь? — предложил я. Терпеть не могу детские вопли.

— Интересно, как? — саркастически выдавила девица. — Орёт уже полчаса, весь мозг выел. Соску выплёвывает, грудь не берёт, в памперсе сухо. Вот что ему надо? Зубы что ли режутся?

Я наклонился над младенцем, провёл пальцем по животику, затем по нежной абрикосовой щёчке.

— Нет, — сказал я, — не зубы. Живот у него, дискинезия. Возьмите его вертикально и прижмите к себе правым боком.

Отчаявшаяся мамаша послушалась — ребёнок покричал минуту и затих.

— Ты гений, — влюблённо прошептала Лина, сжимая мою ладонь. — Господи, какой ты гений!

Я ничего не ответил. О чём говорить, если это правда? И потом, вид трогательной головки с пушком на макушке меня опять погрузил — нет, резко утопил! — в жгучем приступе жажды. Жажды испытания! Младенчик подобно слабоумному сигнальщику на корабле медитативно вспенивал воздух ручонками, мать его, как заводная механическая кукла, двигала подбородком вверх и вниз — что-то вещала нам с Линой — люди вокруг плыли лунной майклджексоновской походкой, а я судорожно перебирал варианты. Я уже сигал с крыши высотки и резал вены, жрал феназепам, запивая чудесным золотым виски, и спускал курок охотничьего ружья. Ружьё мне не понравилось — слишком быстро и без откровений, вот вены — это да! Неспешными, но верными шажочками ты приближаешься истокам, к сфере девственных идей и образов, и с каждым потерянным квантом крови творящий свет становится всё ярче…

Головка! Невесомый пушок на темечке молочного человечка привёл моё воображение в боевую готовность. Секунду спустя я знал, каким будет новое испытание. Моё новое страшное отведывание.

Спровадив Лину, я забежал в магазин. Запас туфель подходил к концу. В любимом моём магазине не нашлось чёрных туфель, пришлось купить дурацкие белые с коричневым носком. Стиль денди, объяснил мне жеманный продавец. Ладно, денди, так денди. Надену их со светлыми льняными штанами.