Добавить в моё избранное
42 мин, 30 сек 5884
Интересно, о чём? Видимо, подошёл час, потому что телефон в руках неожиданно разразился трелью, и на экране высветилось «Л. И.».
— Ты болен?! Тебе нужна помощь? Почему ты не открываешь дверь? Я знаю, ты дома! — затрещала Лина. Каждое слово её гвоздём вбивалось прямо в мозг. Я поморщился, скрипнув зубами.
— Я здоров. Я позже позвоню.
Но Лина не отступала, напористо вопрошая:
— Ты не хочешь меня видеть? Если не хочешь, так и скажи. Лучше сразу сказать, чем мучиться! Признайся, не мучайся!
Она бы, наверняка, долго терзала меня, но я сбросил вызов и рухнул в постель. Сцена с головой и сцена со старухой внезапно сменились каким-то комиксом, кадры которого поведали мне, как я ухожу в туман, и как постепенно теряю зрение, слух и обоняние. В комиксе меня преследовала девушка — Лина? — но я успешно выскальзывал, обрубая последние каналы связи — немел язык, лишая меня вкуса, руки и кожа переставали осязать внешний мир. Я тонул в Ничём, и томительно ждал окончания комикса.
«Занятно», — подумал я. Поднёс руку с часами к лицу. Секундная стрелка с небывалым упорством пробивалась сквозь вязкую воздушную субстанцию. За то время, что она отсчитала три мгновенья, я успел представить, как Лина раздевается и, нагая, ищет меня в ватном мареве из комикса. Это был нешуточный фокус — меня накрыло до окончательного выхода из предыдущего отведывания. И комикс, набор дурацких картинок для простаков, не способных прочесть зараз две строчки настоящей книги, этот комикс подсказал, каким будет новое испытание.
Врубив на полную катушку телевизор с глупым и очень громким сериалом, призванным стереть хотя бы на краткое время воспоминание о стуке головы, падающей на грязноватую деревянную лавку, я заглотил кусок сыра, запил соком — не хватало ещё протянуть ноги от истощения. Хотя, почему бы и нет? Но не сейчас, определённо не сейчас.
Я снял с антресолей толстую дорожную сумку из кожи змеи. Сумка была куплена два года назад в Кении, куда меня вытащил приятель-собутыльник по пиву и футболу. Африка оказалась первым и последним местом на Земле, где я побывал. Не могу сказать, что поездка оставила глубокий след, но кроме испытаний она была единственным событием, выбившим меня из седла. Я успел забыть саванну, солнце, сафари и утомительный перелёт — это тысячи раз описано в книгах и путеводителях — но я никогда не забуду умиравшего мальчишку, боя из отеля, которого на носилках бегом тащили два мускулистых санитара. Я вызвался помочь, и мне вручили капельницу с обыкновенной водой, которую я старательно нёс, как факел. Мальчика сотрясали судороги, из глаз, носа, дёсен сочилась кровь, лёгкие, подобно рваной гармони, выдували частые свистящие звуки. Вода из капельницы стекала парнишке в рот, большей частью тут же падая на землю с уголка его губ, но некоторую долю мальчик механически проглатывал. Я бежал с пакетом в поднятой руке и ошарашенно осматривался. Я тогда не понимал, что означают эти странные медленные танцы людей, которые только что суетились и вопили, как стая мартышек. Впрочем, люди тогда почти не замечались — всё поле зрения заполнила агония умирающего мальчика. Я, оцепенело двигая нижними конечностями, остальными членами своего тела практически переживал с парнишкой его конец. Именно в тот момент дальний закоулок туманного лабиринта моей оторопи озарился ярчайшей вспышкой, а затем тихим мерцанием. Я побрёл на этот огонёк, путая свой путь в реальности с туманной тропой моей мысли, но в этот момент мальчик очнулся и жадно присосался к трубочке с водой. А с ним очнулся и я.
Сумка из змеиной кожи мне показалась символичной. Рассмеявшись, я кинул в неё горнолыжные перчатки и пару грубых брезентовых рукавиц. Убедившись звонком, что приятеля нет дома, сунул к рукавицам набор отмычек, так мне и не понадобившихся, потому что тамбурная дверь на лестничной клетке друга легко открылась похожим ключом от аналогичной моей двери, а квартирный замок сковырнулся перочинным ножичком.
Перешагнув через разбросанную в прихожей обувь, прикрутив кран в ванной — терпеть не могу, когда капает! — я направился в каморку, некогда служившую кладовкой. Резанувший свет лампы на мгновенье обжёг сетчатку. Проморгавшись, я натянул перчатки, поверх них рукавицы и на полный зев раскрыл сумку.
Из архива Андрей Добриков вышел озадаченным и торжествующим одновременно. Озадачило его немалое количество суицида в парке Сосновка и близ него, а заставило торжествовать подтверждение его догадки — последние пять случаев, кроме тех, в освидетельствовании которых он участвовал, произошли с молодыми мужчинами от двадцати пяти до тридцати лет. Произошли в течение последних двух лет, а до этого было долгое затишье. Все семеро свели счёты с жизнью по-разному — ни одного повторения. Лишь относительного случая на аттракционах не было уверенности в том, что действие свершилось добровольно, другие же сомнений не вызывали. Резаные вены. Прыжок из окна строящейся прямо у парка элитной высотки.
— Ты болен?! Тебе нужна помощь? Почему ты не открываешь дверь? Я знаю, ты дома! — затрещала Лина. Каждое слово её гвоздём вбивалось прямо в мозг. Я поморщился, скрипнув зубами.
— Я здоров. Я позже позвоню.
Но Лина не отступала, напористо вопрошая:
— Ты не хочешь меня видеть? Если не хочешь, так и скажи. Лучше сразу сказать, чем мучиться! Признайся, не мучайся!
Она бы, наверняка, долго терзала меня, но я сбросил вызов и рухнул в постель. Сцена с головой и сцена со старухой внезапно сменились каким-то комиксом, кадры которого поведали мне, как я ухожу в туман, и как постепенно теряю зрение, слух и обоняние. В комиксе меня преследовала девушка — Лина? — но я успешно выскальзывал, обрубая последние каналы связи — немел язык, лишая меня вкуса, руки и кожа переставали осязать внешний мир. Я тонул в Ничём, и томительно ждал окончания комикса.
«Занятно», — подумал я. Поднёс руку с часами к лицу. Секундная стрелка с небывалым упорством пробивалась сквозь вязкую воздушную субстанцию. За то время, что она отсчитала три мгновенья, я успел представить, как Лина раздевается и, нагая, ищет меня в ватном мареве из комикса. Это был нешуточный фокус — меня накрыло до окончательного выхода из предыдущего отведывания. И комикс, набор дурацких картинок для простаков, не способных прочесть зараз две строчки настоящей книги, этот комикс подсказал, каким будет новое испытание.
Врубив на полную катушку телевизор с глупым и очень громким сериалом, призванным стереть хотя бы на краткое время воспоминание о стуке головы, падающей на грязноватую деревянную лавку, я заглотил кусок сыра, запил соком — не хватало ещё протянуть ноги от истощения. Хотя, почему бы и нет? Но не сейчас, определённо не сейчас.
Я снял с антресолей толстую дорожную сумку из кожи змеи. Сумка была куплена два года назад в Кении, куда меня вытащил приятель-собутыльник по пиву и футболу. Африка оказалась первым и последним местом на Земле, где я побывал. Не могу сказать, что поездка оставила глубокий след, но кроме испытаний она была единственным событием, выбившим меня из седла. Я успел забыть саванну, солнце, сафари и утомительный перелёт — это тысячи раз описано в книгах и путеводителях — но я никогда не забуду умиравшего мальчишку, боя из отеля, которого на носилках бегом тащили два мускулистых санитара. Я вызвался помочь, и мне вручили капельницу с обыкновенной водой, которую я старательно нёс, как факел. Мальчика сотрясали судороги, из глаз, носа, дёсен сочилась кровь, лёгкие, подобно рваной гармони, выдували частые свистящие звуки. Вода из капельницы стекала парнишке в рот, большей частью тут же падая на землю с уголка его губ, но некоторую долю мальчик механически проглатывал. Я бежал с пакетом в поднятой руке и ошарашенно осматривался. Я тогда не понимал, что означают эти странные медленные танцы людей, которые только что суетились и вопили, как стая мартышек. Впрочем, люди тогда почти не замечались — всё поле зрения заполнила агония умирающего мальчика. Я, оцепенело двигая нижними конечностями, остальными членами своего тела практически переживал с парнишкой его конец. Именно в тот момент дальний закоулок туманного лабиринта моей оторопи озарился ярчайшей вспышкой, а затем тихим мерцанием. Я побрёл на этот огонёк, путая свой путь в реальности с туманной тропой моей мысли, но в этот момент мальчик очнулся и жадно присосался к трубочке с водой. А с ним очнулся и я.
Сумка из змеиной кожи мне показалась символичной. Рассмеявшись, я кинул в неё горнолыжные перчатки и пару грубых брезентовых рукавиц. Убедившись звонком, что приятеля нет дома, сунул к рукавицам набор отмычек, так мне и не понадобившихся, потому что тамбурная дверь на лестничной клетке друга легко открылась похожим ключом от аналогичной моей двери, а квартирный замок сковырнулся перочинным ножичком.
Перешагнув через разбросанную в прихожей обувь, прикрутив кран в ванной — терпеть не могу, когда капает! — я направился в каморку, некогда служившую кладовкой. Резанувший свет лампы на мгновенье обжёг сетчатку. Проморгавшись, я натянул перчатки, поверх них рукавицы и на полный зев раскрыл сумку.
Из архива Андрей Добриков вышел озадаченным и торжествующим одновременно. Озадачило его немалое количество суицида в парке Сосновка и близ него, а заставило торжествовать подтверждение его догадки — последние пять случаев, кроме тех, в освидетельствовании которых он участвовал, произошли с молодыми мужчинами от двадцати пяти до тридцати лет. Произошли в течение последних двух лет, а до этого было долгое затишье. Все семеро свели счёты с жизнью по-разному — ни одного повторения. Лишь относительного случая на аттракционах не было уверенности в том, что действие свершилось добровольно, другие же сомнений не вызывали. Резаные вены. Прыжок из окна строящейся прямо у парка элитной высотки.
Страница
8 из 14
8 из 14
