Скульптор

Теперь я всего лишь твоя галлюцинация, даже не от искусства, — он слегка улыбнулся — а просто образ. — Сказал он, грустная улыбка застыла на его лице, и растворился в несомом сигарном дыме, который теперь не имел запаха.

Я ничего не понимаю. Как бы я хотел осознать это, но не получается. Как назло, предательски сильно заболела голова. Надо успокоиться и все станет на свои места. Я сделал три глубоких вдоха, встал и взял с тумбочки авоську. Там были мандарины, яблоки и бананы. Я взял мандарин.

— Мои любимые, — тихо сказал я.

— Это я помню. Но почему? -быстро расправившись со шкуркой, я съел один, потом еще один. Стало легче, а после, пришел долгожданный сон.

Следующий день, был не богат на события, привезли еще несколько психов, санитары и врачи их называли «Дуриками», что в принципе было не лишено смысла. Я попросил у медсестры тетрадь и ручку, в обмен на обещание хорошего поведения и стал вести дневник. Начертание слов на бумаге, укрепляло мою связь с реальностью и успокаивало терзавшую меня головную боль.

Новый день, встретил меня необходимостью идти с самого утра, на этот зловредный и болезненный укол, выходя из процедурки, ко мне подошел Дима.

— Привет Макс, — его кадык нервно гулял вверх и вниз. — Меня доктор послал.

— Да, что-то случилось?

— Твоя мама умерла, вчера. Споткнулась в магазине и ударилась головой. Это спровоцировало инсульт.

Мир стремительно начал терять краски. Жгучее отчаяние разливалось по моей душе, как река в половодье. Затапливая все на своем пути, она не пощадила даже самого дальнего закоулка сознания. Нет, мама не могла… Она единственный человек, который заботился обо мне здесь, все 20 лет, которые я тут был. А теперь она умерла. Я ее так любил, теперь я помнил это, теперь я не сомневался, что именно это было реально. Кажется, я что-то кричал, я не помню. Я чувствовал что-то мягкое у себя под пальцами. Сознание рисовало те нежные девичьи шеи, что прошли через мои руки, в том мире, где я был скульптором. Но эта была не такая. Эта была шея Дмитрия. Я повалил его на пол и вцепился ему в глотку, в приступе ярости и отчаяния сводя пальцы все сильнее и сильнее. Крича, так громко и пронзительно, как только мог. Я ощущал как голосовые связки, предательски вибрируют и вот-вот разорвутся, срывая моя голос. А потом спустились сумерки… Я услышал свой крик, но уже не отчаянный и яростный, а пронзительный крик боли. Дима уже сидел на мне, его колено уперлось мне в локтевой сустав, потом он потянул за руку, на себя и… что-то хрустнуло, будто порвался канат, в глубине моего сознания и я отключился.

Придя в себя, я обнаружил свою левую руку загипсованной, а себя лежащим в палате. Я не знаю, сколько времени прошло и что вообще происходит. Рука под гипсом жутко болела, а кожа чесалась. В голове промелькнули события предшествующие отключке. Дима, рука, мама… моя мама умерла… Мамочка… Я перевернулся на правый бок и горько зарыдал. Я старался плакать тихо, но ничего не вышло. То и дело я в голос всхлипывал, и на шум прибежала медсестра.

— Максим, все в порядке? — спросила Алиса.

— Скажи мне, почему я здесь и что стало с моей Мамой?

— О, Максим, я соболезную твоему горю, но она умерла.

— Как это случилось? — сквозь слезы выдавил я, стараясь не разрыдаться еще сильнее.

— Я точно не знаю, мне Дима рассказывал, что она вроде упала. У нее были больные ноги?

— Да… она жаловалась, что ходить стало совсем трудно.

— Максим, такова жизнь, к сожалению этого не изменить.

— Я понимаю, но мама была единственным человеком кто меня любил.

— Что ты, Макс, мы все тебя здесь очень любим, не смотря на странности. Они есть у всех.

— Спасибо Алиса.

— Извини, мне пора бежать, нельзя Федю на посту одного оставлять, он как слон в посудной лавке.

Она закрыла дверь, еще с полминуты о ней напоминало скучание каблучков, о пол коридора, потом и оно стихло. Ох уж эти каблучки, держу пари у нее сегодня свидание, она никогда на работу их не надевает. Да еще запах, чудный парфюм сегодня. Его аромат витал в палате, хотя была она здесь всего несколько мгновений. Хотя какая мне разница, я больше никому не нужен, хотя Алиса и пыталась меня переубедить. Просто одинокий псих, в дурдоме. Даже не человек, скорее, агрегат для поглощения просроченных лекарств. Вскоре мое тихое хныканье закончилось, и я погрузился в дрему, а затем в сон.

Проснулся посреди ночи, от грохота, которым обычно сопровождалось присутствие Федора и в этот раз, я не ошибся. Федя возился с замком в палату, пытаясь его открыть, через несколько секунд у него получилось. Я приподнялся на кровати, опираясь на здоровую руку.

— Привет, Макс. Не спишь?

— Федя, что нужно? — озадаченно спросил я.

— Да так… поговорить зашел, я думаю, нам есть о чем.

— Ну, давай, поговорим, — сказал я, опускаясь на кровать.