47 мин, 14 сек 19448
Я постепенно вспоминал… и то, что представало перед моим мысленным взором, погружало меня еще в большее отчаяние. С огромной натяжкой это можно назвать жизнью, скорее существование. Я всю жизнь провел в этой гребанной больнице Љ25 и мне предстоит провести здесь, остаток своих дней, хотя и говорили, что я скоро выйду.
Шизофрения, звучит как приговор. Особенно если в твоем рассудке расцветает алый параноидальный цветок, да еще опасный для общества. Тебя запирают навсегда в дурдоме. Да, может я и прирезал одноклассника, но разве он не сам напросился? Остается только смирение, или нет?
Ближе к вечеру, ко мне в палату пришел Федя.
— Максим, к тебе посетитель.
— Кто? — Привставая с койки, спросил я.
— Макс, к тебе кроме мамы, уже никто не приходит как лет двадцать… — сказал с недоумением Федя.
Я поднялся и слегка хромая, отправился за ним. На голове уже надулась внушительная шишка, последствие моего возвращения в себя. Пройдя некоторое время по коридору, миновав пост и полторы дюжины палат, мы пришли в комнату свиданий. Федя завел меня внутрь. Это было крохотное помещение, с большим квадратными столом и двумя стульями. Друг напротив друга по разные стороны стола. На ближайшем к двери стуле, сидела старушка, лет семидесяти. Ухоженная и опрятная. Увидев меня, она начала приветливо улыбаться. Федор под руку усадил меня на стул, напротив нее.
— Сынок, привет. Что с тобой? Что у тебя на голове?
— Упал, Мам, — тихо сказал я, едва узнавая женщину перед собой.
— С тобой хорошо обращаются? Кормят как, а то смотри, исхудал как?!
— Нормально, Мам. Расскажи лучше, как у тебя дела?
— Хорошо сына, вот тетя Зоя, корову купила, молочком угощает. Теперь всегда свежее, — лицо ее на миг помрачнело, пробуждая воспоминания о низкой пенсии, проблемах со здоровьем и прочих старческих неурядиц, но вслух она этого не произнесла. — Мне теперь пенсию соц. работник приносит.
— О, как. — Расскажи про него.
— Про нее. Милая, молодая женщина. Иногда она ходит даже в магазин для меня. Ноги совсем уж не те, что в молодости. Артрит, меня совсем доконал. Ходить тяжело, сына. Поэтому я так редко и навещаю тебя.
— Я понимаю, мам. Я бы сам приходил, да как ты знаешь, меня не выпускают отсюда, — на лице матери появилась вымученная улыбка.
— Максик, я тебе гостинцы принесла, — сказала она, передавая через стол красную авоську с фруктами. — Доктор сказал, что тебе не помешают фрукты.
— Спасибо мам, ты не представляешь, как последнее время хочется скушать что-нибудь сладкого.
В комнату зашла медсестра.
— Максим, пора на процедуры, — хорошо поставленным командным голосом произнесла она.
— Хорошо, хорошо. Одну минутку.
— Мама я тебя люблю, — сказал я, протягивая руку к ее руке. Она покраснела и смутилась.
— Как Олеся поживает? — продолжил я.
— Какая Олеся?
— Ну, жена моя. — В глазах матери, на миг блеснул ужас.
— Макс, у тебя нет, и не было никогда жены… — после этих слов, меня будто ударило током, но я постарался держать себя в руках. — Ты здесь с 13 лет.
— Прости Мам, совсем голова барахлит последнее время. Мамуль, мне на процедуры пора.
Я поднялся и вышел из комнаты в сопровождении медсестры, пятью минутами позже, мне сделали нестерпимо болезненный укол и отвели в мою палату. Где я остался наедине со своими мыслями.
Мама сказала, что я не был женат, что я тут с 13ти лет. Но я ничего не помнил, лишь смутно узнавал персонал больницы. Какие-то воспоминания крутились в голове, но эта была та, другая жизнь, или нет? Я же был знаменитым скульптором. Неужели я это все придумал? Как такое вообще может быть?! Это должно быть просто кошмар, надо лишь подождать и я проснусь, все станет как прежде, я вернусь к своим скульптурам и к Анне. Или я умер? Я же умирал в больнице от бешенства. Что мне сниться и где, правда? Если это и есть реальность, то почему я помню ту, иную жизнь? Я забился в угол палаты и тихонько заплакал.
— За что? За что мне все это? — тихо сквозь слезы повторял я.
— Ты знаешь за что, Максим, — я поднял заплаканные глаза, а там стоял он. Как обычно в шляпе и с сигарой. — Ты потратил свою жизнь на то, что не достойно великого человека, кем ты всегда мечтал стать.
— Но я же… Я же делал это ради искусства, ради будущих поколений. Я хотел, чтоб мои работы разжигали огонь любви в сердцах потомков, как когда-то в моем, разожгла Олеся.
— Твои работы, могут распалить лишь черное сердце. — Он глубоко затянулся. — Поэтому ты и здесь. Проклятые души, никогда не находят покоя среди цветов. Но видит создатель, я пытался тебе помочь, что было мочи, пытался.
— Но ведь ты можешь все вернуть! Я понял свою ошибку, я больше не буду делать того, что делал.
— Мог, Максим, но теперь, это уже выше моих сил.
Шизофрения, звучит как приговор. Особенно если в твоем рассудке расцветает алый параноидальный цветок, да еще опасный для общества. Тебя запирают навсегда в дурдоме. Да, может я и прирезал одноклассника, но разве он не сам напросился? Остается только смирение, или нет?
Ближе к вечеру, ко мне в палату пришел Федя.
— Максим, к тебе посетитель.
— Кто? — Привставая с койки, спросил я.
— Макс, к тебе кроме мамы, уже никто не приходит как лет двадцать… — сказал с недоумением Федя.
Я поднялся и слегка хромая, отправился за ним. На голове уже надулась внушительная шишка, последствие моего возвращения в себя. Пройдя некоторое время по коридору, миновав пост и полторы дюжины палат, мы пришли в комнату свиданий. Федя завел меня внутрь. Это было крохотное помещение, с большим квадратными столом и двумя стульями. Друг напротив друга по разные стороны стола. На ближайшем к двери стуле, сидела старушка, лет семидесяти. Ухоженная и опрятная. Увидев меня, она начала приветливо улыбаться. Федор под руку усадил меня на стул, напротив нее.
— Сынок, привет. Что с тобой? Что у тебя на голове?
— Упал, Мам, — тихо сказал я, едва узнавая женщину перед собой.
— С тобой хорошо обращаются? Кормят как, а то смотри, исхудал как?!
— Нормально, Мам. Расскажи лучше, как у тебя дела?
— Хорошо сына, вот тетя Зоя, корову купила, молочком угощает. Теперь всегда свежее, — лицо ее на миг помрачнело, пробуждая воспоминания о низкой пенсии, проблемах со здоровьем и прочих старческих неурядиц, но вслух она этого не произнесла. — Мне теперь пенсию соц. работник приносит.
— О, как. — Расскажи про него.
— Про нее. Милая, молодая женщина. Иногда она ходит даже в магазин для меня. Ноги совсем уж не те, что в молодости. Артрит, меня совсем доконал. Ходить тяжело, сына. Поэтому я так редко и навещаю тебя.
— Я понимаю, мам. Я бы сам приходил, да как ты знаешь, меня не выпускают отсюда, — на лице матери появилась вымученная улыбка.
— Максик, я тебе гостинцы принесла, — сказала она, передавая через стол красную авоську с фруктами. — Доктор сказал, что тебе не помешают фрукты.
— Спасибо мам, ты не представляешь, как последнее время хочется скушать что-нибудь сладкого.
В комнату зашла медсестра.
— Максим, пора на процедуры, — хорошо поставленным командным голосом произнесла она.
— Хорошо, хорошо. Одну минутку.
— Мама я тебя люблю, — сказал я, протягивая руку к ее руке. Она покраснела и смутилась.
— Как Олеся поживает? — продолжил я.
— Какая Олеся?
— Ну, жена моя. — В глазах матери, на миг блеснул ужас.
— Макс, у тебя нет, и не было никогда жены… — после этих слов, меня будто ударило током, но я постарался держать себя в руках. — Ты здесь с 13 лет.
— Прости Мам, совсем голова барахлит последнее время. Мамуль, мне на процедуры пора.
Я поднялся и вышел из комнаты в сопровождении медсестры, пятью минутами позже, мне сделали нестерпимо болезненный укол и отвели в мою палату. Где я остался наедине со своими мыслями.
Мама сказала, что я не был женат, что я тут с 13ти лет. Но я ничего не помнил, лишь смутно узнавал персонал больницы. Какие-то воспоминания крутились в голове, но эта была та, другая жизнь, или нет? Я же был знаменитым скульптором. Неужели я это все придумал? Как такое вообще может быть?! Это должно быть просто кошмар, надо лишь подождать и я проснусь, все станет как прежде, я вернусь к своим скульптурам и к Анне. Или я умер? Я же умирал в больнице от бешенства. Что мне сниться и где, правда? Если это и есть реальность, то почему я помню ту, иную жизнь? Я забился в угол палаты и тихонько заплакал.
— За что? За что мне все это? — тихо сквозь слезы повторял я.
— Ты знаешь за что, Максим, — я поднял заплаканные глаза, а там стоял он. Как обычно в шляпе и с сигарой. — Ты потратил свою жизнь на то, что не достойно великого человека, кем ты всегда мечтал стать.
— Но я же… Я же делал это ради искусства, ради будущих поколений. Я хотел, чтоб мои работы разжигали огонь любви в сердцах потомков, как когда-то в моем, разожгла Олеся.
— Твои работы, могут распалить лишь черное сердце. — Он глубоко затянулся. — Поэтому ты и здесь. Проклятые души, никогда не находят покоя среди цветов. Но видит создатель, я пытался тебе помочь, что было мочи, пытался.
— Но ведь ты можешь все вернуть! Я понял свою ошибку, я больше не буду делать того, что делал.
— Мог, Максим, но теперь, это уже выше моих сил.
Страница
9 из 13
9 из 13