Добавить в моё избранное
19 мин, 45 сек 14960
От внезапно нахлынувшей на него тягучей зависти, — даже заныло под ложечкой… Два других стихотворения тоже были неизъяснимо, необычайно хороши. Но, в целом, от творчества неведомой доселе Дуси — веяло чем-то неземным. И скорее инфернальным, адским, нежели небесным…
— Инферно, инферно — шёпотом пробормотал Петр Васильевич — явно продала душу дьяволу, раз награждена таким нечеловеческим талантом.
Вспомнился Фауст Гёте.
— История повторяется — размышлял Петр Васильевич — бродит, бродит Сатана меж людей, скупает души на корню.
Он снова открыл основную страничку. Девица столь же вызывающе улыбалась и, как ему показалось, вдруг подмигнула ему.
— Тьфу ты, дьявол! Померещилось! — он снял очки и потер веки уставших глаз.
— Да, слишком я засиделся за ящиком.
Шестигранник стекла отбрасывал зловещие блики…
— Ага, — осенило его — каббала… Ясно, с кем я имею дело!
Пётр Васильевич пристально вгляделся в фотографию.
— И как я не заметил этого раньше? — мурашки побежали вдруг по голове и по телу, волосы зашевелились и встали дыбом! Петр Васильевич ясно увидел шестигранную табличку на высокой витой спинке кресла. В центре таблички, в овале, были изображены три шестерки…
— Шестьсот шестьдесят шесть. Число Зверя… Осознание близости конца пронзило мозг Петра Васильевича.
— Инферно. Инферно… — вновь суеверно забормотал он.
— Да, не зря говорят: Не буди лихо, пока оно тихо!
Он оглянулся, сплюнул три раза через левое плечо. Затем также трижды перекрестился, хотя и не был глубоко верующим человеком.
— Свят, свят, свят! — прошептал он.
Его обуял необъяснимый животный страх… Однако, взяв себя в руки, Пётр Васильевич выключил компьютер. И долго сидел после этого в оцепенении.
Очнувшись через некоторое время, стряхнув наваждение, он схватил перо и начал что-то быстро писать.
Заглянем же через правое плечо нашего Мастера.
Избави Боже мя от графоманства!
Его коварные черты,
С неистребимым постоянством,
Мне предлагают быть на ты.
Испытанной тропой проводят
Меня к искусам ремесла,
О славе речи мне заводят,
Речам прелестным — несть числа.
Над не удавшеюся строчкой -
Обиженный щенячий визг:
— Как вдохновение не прочно,
Мгновение — и море брызг…
О, этих сладостных мгновений
Испепеляющий искус!
— Ты неуверенность сомнений
Отбрось, ведь, право, ты не трус!
Ну, поработай же локтями,
Ну, прояви напор и прыть! -
Не только Слава, косяками -
Червонцы будут в сети плыть.
Ах этот Граф… Тьфу, Дьявол, сгинь!
Ни строчки больше без огня.
Куда ни кинь, повсюду клин.
Вот Крест Святой, и Чур Меня!
+++
Пётр Васильевич заболел. Или ему стало казаться, что он заболел. Утром он проснулся разбитый, долго лежал, не открывая глаз.
Рассвет едва брезжил. В комнате было прохладно и сыро. Через открытую форточку проникал сладковато-едкий запах серы. Очевидно, ветер дул со стороны целлюлозно-бумажного комбината.
Петр Васильевич постепенно приходил в себя. Мысли непроизвольно возвратили его к прошедшему вечеру. Перед глазами возник лик той, которая стала причиной его мучений.
Неожиданно ему стало неизъяснимо жаль эту неведомую заблудшую душу.
И Петр Васильевич решил побороться за её спасение.
— Нужно вырвать её из адских объятий. Необходимо, чтобы она пришла в себя, оглянулась и стряхнула эту дьявольскую зависимость.
— Что же, что я должен для этого сделать? — терзался он.
Весь последующий день прошел как в тумане. В конце концов, Петр Васильевич решил ударить пародией по разгулявшейся нечистой силе.
Пародии он писал крайне редко, не испытывая пиетета к этому жанру. Всегда сам боялся нарваться на пародиста. Поэтому подвергал свою поэзо-продукцию тщательному контролю. Обычно давал ей отлежаться, прежде чем запустить ею в очередную столичную редакцию…
Редакции, как правило, оставались равнодушны к творческим порывам Петра Васильевича и, из экономии, давно перестали отвечать на его послания и пересылать стихи обратно.
Как ни странно, пародия появилась на свет на редкость легко. В качестве эпиграфа им были взяты отрывки из двух стихотворений Дуси: Бреда эротоманки и Чёрной невесты. Чтобы строфы пародии не воспринимались как пошлость, а также для того, чтобы подчеркнуть некоторые стилистические нюансы пародируемого автора, Петр Васильевич применил новый, неведомый до сих пор прием: грассирующие согласные как в ударных, так и в безударных слогах.
Петр Васильевич не сразу осознал, что открыл нечто новое в поэзии, а когда понял, то воспринял это без излишней гордости, как должное, как грань своего многоликого таланта.
— Инферно, инферно — шёпотом пробормотал Петр Васильевич — явно продала душу дьяволу, раз награждена таким нечеловеческим талантом.
Вспомнился Фауст Гёте.
— История повторяется — размышлял Петр Васильевич — бродит, бродит Сатана меж людей, скупает души на корню.
Он снова открыл основную страничку. Девица столь же вызывающе улыбалась и, как ему показалось, вдруг подмигнула ему.
— Тьфу ты, дьявол! Померещилось! — он снял очки и потер веки уставших глаз.
— Да, слишком я засиделся за ящиком.
Шестигранник стекла отбрасывал зловещие блики…
— Ага, — осенило его — каббала… Ясно, с кем я имею дело!
Пётр Васильевич пристально вгляделся в фотографию.
— И как я не заметил этого раньше? — мурашки побежали вдруг по голове и по телу, волосы зашевелились и встали дыбом! Петр Васильевич ясно увидел шестигранную табличку на высокой витой спинке кресла. В центре таблички, в овале, были изображены три шестерки…
— Шестьсот шестьдесят шесть. Число Зверя… Осознание близости конца пронзило мозг Петра Васильевича.
— Инферно. Инферно… — вновь суеверно забормотал он.
— Да, не зря говорят: Не буди лихо, пока оно тихо!
Он оглянулся, сплюнул три раза через левое плечо. Затем также трижды перекрестился, хотя и не был глубоко верующим человеком.
— Свят, свят, свят! — прошептал он.
Его обуял необъяснимый животный страх… Однако, взяв себя в руки, Пётр Васильевич выключил компьютер. И долго сидел после этого в оцепенении.
Очнувшись через некоторое время, стряхнув наваждение, он схватил перо и начал что-то быстро писать.
Заглянем же через правое плечо нашего Мастера.
Избави Боже мя от графоманства!
Его коварные черты,
С неистребимым постоянством,
Мне предлагают быть на ты.
Испытанной тропой проводят
Меня к искусам ремесла,
О славе речи мне заводят,
Речам прелестным — несть числа.
Над не удавшеюся строчкой -
Обиженный щенячий визг:
— Как вдохновение не прочно,
Мгновение — и море брызг…
О, этих сладостных мгновений
Испепеляющий искус!
— Ты неуверенность сомнений
Отбрось, ведь, право, ты не трус!
Ну, поработай же локтями,
Ну, прояви напор и прыть! -
Не только Слава, косяками -
Червонцы будут в сети плыть.
Ах этот Граф… Тьфу, Дьявол, сгинь!
Ни строчки больше без огня.
Куда ни кинь, повсюду клин.
Вот Крест Святой, и Чур Меня!
+++
Пётр Васильевич заболел. Или ему стало казаться, что он заболел. Утром он проснулся разбитый, долго лежал, не открывая глаз.
Рассвет едва брезжил. В комнате было прохладно и сыро. Через открытую форточку проникал сладковато-едкий запах серы. Очевидно, ветер дул со стороны целлюлозно-бумажного комбината.
Петр Васильевич постепенно приходил в себя. Мысли непроизвольно возвратили его к прошедшему вечеру. Перед глазами возник лик той, которая стала причиной его мучений.
Неожиданно ему стало неизъяснимо жаль эту неведомую заблудшую душу.
И Петр Васильевич решил побороться за её спасение.
— Нужно вырвать её из адских объятий. Необходимо, чтобы она пришла в себя, оглянулась и стряхнула эту дьявольскую зависимость.
— Что же, что я должен для этого сделать? — терзался он.
Весь последующий день прошел как в тумане. В конце концов, Петр Васильевич решил ударить пародией по разгулявшейся нечистой силе.
Пародии он писал крайне редко, не испытывая пиетета к этому жанру. Всегда сам боялся нарваться на пародиста. Поэтому подвергал свою поэзо-продукцию тщательному контролю. Обычно давал ей отлежаться, прежде чем запустить ею в очередную столичную редакцию…
Редакции, как правило, оставались равнодушны к творческим порывам Петра Васильевича и, из экономии, давно перестали отвечать на его послания и пересылать стихи обратно.
Как ни странно, пародия появилась на свет на редкость легко. В качестве эпиграфа им были взяты отрывки из двух стихотворений Дуси: Бреда эротоманки и Чёрной невесты. Чтобы строфы пародии не воспринимались как пошлость, а также для того, чтобы подчеркнуть некоторые стилистические нюансы пародируемого автора, Петр Васильевич применил новый, неведомый до сих пор прием: грассирующие согласные как в ударных, так и в безударных слогах.
Петр Васильевич не сразу осознал, что открыл нечто новое в поэзии, а когда понял, то воспринял это без излишней гордости, как должное, как грань своего многоликого таланта.
Страница
3 из 7
3 из 7
