Добавить в моё избранное
10 мин, 5 сек 15699
Тем более что по виденным в детстве и в юности фильмам о советских подводниках ему было даже жутко представить себя в таком, вот, замкнутом пространстве: он боялся всего слишком маленького, узкого, он даже костюмы брал на размер больше, чтобы чувствовать себя повольнее. Он просто испугался, хотя сделал попытку все же протиснуться по этой узкой лестнице, но тут же отпрянул и посмотрел в мутное стекло будки слева.
Человек в форме махал ему рукой: мол, проходи, проходи… Но… Николай Михайлович не смог пересилить свой испуг, он замахал руками и стал пятиться к входной двери. Он, конечно, понимал, что ему надо быть на рабочем месте в любом случае, но не мог, ну, никак не мог: спина уже открывала дверь…
Ненашев выскочил на улицу и застыл в удивлении и в испуге: он-то был таким же, как и прежде, только все вокруг совсем не напоминало даже о вчерашнем дне. Кто-то входил в дверь и уже не возвращался, а он не смог: он просто боялся застрять в этом непонятном ему пространстве.
«Что делать? Может позвонить? Но, куда?» — Он лихорадочно прокручивал в голове все возможные варианты, но ничего конструктивного в голову не приходило. — «Позвонить Мэру? Нет, нет, это невозможно»… — Он даже представить себе не мог, какую реакцию мэра вызовет его звонок. — «Ну, что же делать?»
Николай Михайлович из-за спины входящего в дверь человека снова увидел эту проклятую узкую лестницу и ему пришла в голову отличная мысль: надо вызвать пожарных, ведь такая узкая лестница — это нарушение всех противопожарных норм и правил… но тут же прогнал от себя эту шальную мысль.
Сегодня почему-то все было совсем не так, как положено, к чему он привык за многие годы работы, даже улица почему-то сузилась, даже его, первого зама, почему-то никто из проходящих мимо не замечает, как будто его уже и нет на этом свете, как будто он никому уже и не нужен…
Ненашев бросился вверх по улице… Она уходила куда-то вверх да еще и довольно круто. В какой-то момент он понял, что просто бежит. Здание мэрии закончилось и пошли жилые дома: двух-трехэтажные, хотя еще вчера здесь стояли стандартные пятиэтажки…
Мимо проскочил мотороллер, которых он уже давно не видел в родном городе. Первый зам. как-то быстро перебежал улицу и по тропке выскочил на параллельную улицу. Между ними был огромный газон, но почему-то не постриженный, как это было всегда, а — заросший довольно высокой травой.
«В феврале трава?» — Николай Михайлович бросился напролом — через газон к мэрии. Но газон никак не заканчивался… Он бежал и бежал, бежал и бежал, а поле было бесконечным…
Ноги разъехались, как по весенней распутице, и Ненашев упал, как-то нелепо раскинув руки, как будто земля выпрыгнула из-под ног. Он лежал с закрытыми глазами и ни о чем не думал: все осталось в прошлом, не было ни неотложных дел, ни мэрии с ее мерзкой узкой лестницей, не было ничего…
Николай Михайлович открыл глаза: в небе висело светлое пятно, которое то приближалось, то снова улетало под самые облака. Он долго не мог сообразить, что же это такое, а когда понял, то совсем как-то обмяк, скукожился: руки не двигались, хотя он пытался ими махать. Он узнал в этом чертовом пятне в небе свою жену. Она была в белом, развевающемся на ветру платье, вместо рук у нее были огромные крылья, и она почему-то плакала.
Ненашев хотел закричать, но у него ничего не получилась.
Нет, он вроде кричал, но абсолютно не слышал своего голоса. Он так привык к тому, что его Надежда Петровна была совсем незаметной, не слышной, хотя у нее всегда все было наготове: завтрак, ужин, белоснежная накрахмаленная рубашка, галстук, выглаженные брюки… Только, вот, ее не было… Нет, была, конечно, но как-то уж больно привычно тихо.
Николай Михайлович заорал: громко, во весь голос, но тишина висела над полем, только жена то приближалась, то снова улетала высоко-высоко. Он повернул голову и увидел лежащего справа старшего сына. Тот был одет в какое-то немыслимое рванье и лежал так же, как и его отец, — лицом вверх, раскинув руки, глядя в небо широко открытыми глазами…
— Миша, Миша, — попытался позвать сына Ненашев, но тот молчал. Первый зам. давно уже не видел своего старшего.
Тот, наверное, уже был майором, если ни подполковником: в милиции быстро растут по службе, если, конечно, фамилия подходящая. Но они уже давно как-то не пересекались: у сына своя семья, дети, — кажется двое… Все эти мелочи знала, конечно, его Надежда Петровна, а ему всегда было недосуг.
Если вспоминать, то и мало что вспомнишь из детской, да и из юношеской жизни старшенького: главное дело было — устроить его в хорошее место, а он и не сопротивлялся. А потом-то уж сам, хотя ведь отцовская фамилия всегда выстрелит, где надо. Скоро уж и младшенького пристраивать… «Сколько ж это ему уже стукнуло?» — вспоминал Николай Михайлович, но так и не вспомнил, а повернул голову налево: младшенький-то вот он, рядышком, только лицо, вроде, незнакомое.
Человек в форме махал ему рукой: мол, проходи, проходи… Но… Николай Михайлович не смог пересилить свой испуг, он замахал руками и стал пятиться к входной двери. Он, конечно, понимал, что ему надо быть на рабочем месте в любом случае, но не мог, ну, никак не мог: спина уже открывала дверь…
Ненашев выскочил на улицу и застыл в удивлении и в испуге: он-то был таким же, как и прежде, только все вокруг совсем не напоминало даже о вчерашнем дне. Кто-то входил в дверь и уже не возвращался, а он не смог: он просто боялся застрять в этом непонятном ему пространстве.
«Что делать? Может позвонить? Но, куда?» — Он лихорадочно прокручивал в голове все возможные варианты, но ничего конструктивного в голову не приходило. — «Позвонить Мэру? Нет, нет, это невозможно»… — Он даже представить себе не мог, какую реакцию мэра вызовет его звонок. — «Ну, что же делать?»
Николай Михайлович из-за спины входящего в дверь человека снова увидел эту проклятую узкую лестницу и ему пришла в голову отличная мысль: надо вызвать пожарных, ведь такая узкая лестница — это нарушение всех противопожарных норм и правил… но тут же прогнал от себя эту шальную мысль.
Сегодня почему-то все было совсем не так, как положено, к чему он привык за многие годы работы, даже улица почему-то сузилась, даже его, первого зама, почему-то никто из проходящих мимо не замечает, как будто его уже и нет на этом свете, как будто он никому уже и не нужен…
Ненашев бросился вверх по улице… Она уходила куда-то вверх да еще и довольно круто. В какой-то момент он понял, что просто бежит. Здание мэрии закончилось и пошли жилые дома: двух-трехэтажные, хотя еще вчера здесь стояли стандартные пятиэтажки…
Мимо проскочил мотороллер, которых он уже давно не видел в родном городе. Первый зам. как-то быстро перебежал улицу и по тропке выскочил на параллельную улицу. Между ними был огромный газон, но почему-то не постриженный, как это было всегда, а — заросший довольно высокой травой.
«В феврале трава?» — Николай Михайлович бросился напролом — через газон к мэрии. Но газон никак не заканчивался… Он бежал и бежал, бежал и бежал, а поле было бесконечным…
Ноги разъехались, как по весенней распутице, и Ненашев упал, как-то нелепо раскинув руки, как будто земля выпрыгнула из-под ног. Он лежал с закрытыми глазами и ни о чем не думал: все осталось в прошлом, не было ни неотложных дел, ни мэрии с ее мерзкой узкой лестницей, не было ничего…
Николай Михайлович открыл глаза: в небе висело светлое пятно, которое то приближалось, то снова улетало под самые облака. Он долго не мог сообразить, что же это такое, а когда понял, то совсем как-то обмяк, скукожился: руки не двигались, хотя он пытался ими махать. Он узнал в этом чертовом пятне в небе свою жену. Она была в белом, развевающемся на ветру платье, вместо рук у нее были огромные крылья, и она почему-то плакала.
Ненашев хотел закричать, но у него ничего не получилась.
Нет, он вроде кричал, но абсолютно не слышал своего голоса. Он так привык к тому, что его Надежда Петровна была совсем незаметной, не слышной, хотя у нее всегда все было наготове: завтрак, ужин, белоснежная накрахмаленная рубашка, галстук, выглаженные брюки… Только, вот, ее не было… Нет, была, конечно, но как-то уж больно привычно тихо.
Николай Михайлович заорал: громко, во весь голос, но тишина висела над полем, только жена то приближалась, то снова улетала высоко-высоко. Он повернул голову и увидел лежащего справа старшего сына. Тот был одет в какое-то немыслимое рванье и лежал так же, как и его отец, — лицом вверх, раскинув руки, глядя в небо широко открытыми глазами…
— Миша, Миша, — попытался позвать сына Ненашев, но тот молчал. Первый зам. давно уже не видел своего старшего.
Тот, наверное, уже был майором, если ни подполковником: в милиции быстро растут по службе, если, конечно, фамилия подходящая. Но они уже давно как-то не пересекались: у сына своя семья, дети, — кажется двое… Все эти мелочи знала, конечно, его Надежда Петровна, а ему всегда было недосуг.
Если вспоминать, то и мало что вспомнишь из детской, да и из юношеской жизни старшенького: главное дело было — устроить его в хорошее место, а он и не сопротивлялся. А потом-то уж сам, хотя ведь отцовская фамилия всегда выстрелит, где надо. Скоро уж и младшенького пристраивать… «Сколько ж это ему уже стукнуло?» — вспоминал Николай Михайлович, но так и не вспомнил, а повернул голову налево: младшенький-то вот он, рядышком, только лицо, вроде, незнакомое.
Страница
2 из 3
2 из 3
