Добавить в моё избранное
410 мин, 18 сек 19190
Обработав уже описанным мною способом десять лиц, Янмин собственноручно наносил на них глину, наотрез отказавшись даже близко подпускать гончаров к своему рабочему столу. После этого головы отправлялись в специально устроенное для них помещение — без мышей и сквозняков — там им предстояло находиться двое суток, до того самого момента, пока глина окончательно не высохнет, а Янмин тут же брался за следующие.
Сколько еще голов, уже без нашего участия, обработал в первый день этот неугомонный человек — я не знаю, но думаю, что не один и не два десятка, поскольку в свою комнату он вернулся затемно — я слышал его тяжелые, усталые шаги. На второй и на третий день мы с Пан Дином уже вовсю помогали Янмину наносить жир и глину, поскольку погода неожиданно испортилась — наступили чрезвычайно жаркие, душные дни — и по этой причине мертвые головы принялись разлагаться быстрее, чем мы ожидали — почти из всех необработанных корзин появился трупный запах, а из нескольких даже просачивалась розоватая жидкость — явный признак гниения. Янмин заявил нам тогда: «Дураки, если остальные фрукты тоже потекут, считайте, что все пропало»… И мы с Пан Дином принялись за дело, хотя это и оказалось совсем непросто, особенно почему-то для меня, хотя именно я раньше имел дело с глиной, изготовляя «близнецов» в бытность свою мастером «дела молчания».
Пан Дин такого опыта не имел, но он как-то быстро втянулся в работу, и вскоре глиняные лица у него стали получаться почти такие же красивые и похожие на живые, как и у Янмина. У меня же дела поначалу шли совсем плохо: проклятая глина липла к пальцам и ни за что не хотела ложиться ровно, жир растекался, — когда же я пытался яростно втирать его в мертвую кожу, вдруг открывался рот и вываливался наружу распухший язык — ну и все остальное в этом же духе. Янмин подошел ко мне, посмотрел на то, как я мучаюсь, запихивая огромный язык в неподвижный рот, вздохнул и сказал одну фразу, которая перевернула во мне все:
« Представьте себе, что всю жизнь безответно любили этого человека, а теперь, когда он умер, перед Вами его лицо… Просто погладьте его… Все Ваши муки — оттого, что вы боитесь мертвых, хотя и не отдаете себе в этом отчета»… Я невольно последовал данному мне совету (странное дело, но это оказалось совсем нетрудно), и вскоре почувствовал, что в момент прикосновения к трупной коже мои быстро движущиеся пальцы образуют… ну, как бы единое целое с этой самой кожей, с пристойно закрытыми (или даже открытыми), ужасными, остановившимися, глазами, молодым, часто очень красивым ртом. В такие моменты я чувствовал необыкновенную легкость во всем теле и мягкую, веселую скорбь — точно все эти люди и впрямь были когда-то моими возлюбленными, а теперь я работаю и валюсь с ног от усталости для того, чтобы они вновь сделались живыми… или хотя бы перестали быть мертвыми. Глина, как по волшебству, стала ложиться ровно, и маски выходили теперь куда более изящными, чем раньше.
Янмин подошел, посмотрел — и одобрительно кивнул головой. Удивительно, куда девалась моя недавняя неприязнь к этому человеку? Стоило мне увидеть его за работой — как она исчезла бесследно, и теперь я порой даже восхищаюсь им — правда не так слепо и по-юношески, как Пан Дин, но все-таки восхищение мое вполне искреннее. Пан Дина же, судя по всему, тяготило его занятие, и, если говорить правду, я не очень понимал, что с ним происходит, отчего его лицо делается таким страдальческим как раз в те минуты, когда очередная маска закончена и видно, что она прекрасно удалась. При этом он-то как раз совершенно явно не боится мертвых и не испытывает отвращения к ним: Я один раз видел, как он, слегка всхлипывая, гладил указательным пальцем волосы на одной из только что извлеченных голов — ничем не примечательной, к тому же, изрядно покрытой запекшейся кровью. Янмин общается с Пан Дином кратко, отрывистыми рабочими фразами, по всей вероятности, ничего не замечает. Или делает вид, что не замечает? С масками надо поспешать: на коже многих лиц уже отчетливо проступили трупные пятна…
По-прежнему возимся с масками — устали ужасно. Собственно, сами маски уже готовы: сняты с мертвых лиц и лежат в специальном хранилище, на длинных рядах деревянных полок, но труду нашему конца-края не видно. Интересно, как идут дела в других мастерских? У нас, по крайней мере, есть Янмин, а второго такого человека сыскать, я думаю, нелегкий труд, даже для самого Шихуанди. Многое меня раздражает… Для такой работы уже нужны не мастера «дела молчания», а порядочная горсть писарей, поскольку составлять реестры и класть под каждую маску краткое описание, кому она принадлежит, номер ряда и места, и все в этом роде, — труд непривычный и выматывающий душу. Но делать нечего: придется тащить и эту ношу! Вчера снова ездили на «поле сомкнутых век» за глиной: до этого как-то упускали из виду, что предстоит еще вылепить сами головы.
Сколько еще голов, уже без нашего участия, обработал в первый день этот неугомонный человек — я не знаю, но думаю, что не один и не два десятка, поскольку в свою комнату он вернулся затемно — я слышал его тяжелые, усталые шаги. На второй и на третий день мы с Пан Дином уже вовсю помогали Янмину наносить жир и глину, поскольку погода неожиданно испортилась — наступили чрезвычайно жаркие, душные дни — и по этой причине мертвые головы принялись разлагаться быстрее, чем мы ожидали — почти из всех необработанных корзин появился трупный запах, а из нескольких даже просачивалась розоватая жидкость — явный признак гниения. Янмин заявил нам тогда: «Дураки, если остальные фрукты тоже потекут, считайте, что все пропало»… И мы с Пан Дином принялись за дело, хотя это и оказалось совсем непросто, особенно почему-то для меня, хотя именно я раньше имел дело с глиной, изготовляя «близнецов» в бытность свою мастером «дела молчания».
Пан Дин такого опыта не имел, но он как-то быстро втянулся в работу, и вскоре глиняные лица у него стали получаться почти такие же красивые и похожие на живые, как и у Янмина. У меня же дела поначалу шли совсем плохо: проклятая глина липла к пальцам и ни за что не хотела ложиться ровно, жир растекался, — когда же я пытался яростно втирать его в мертвую кожу, вдруг открывался рот и вываливался наружу распухший язык — ну и все остальное в этом же духе. Янмин подошел ко мне, посмотрел на то, как я мучаюсь, запихивая огромный язык в неподвижный рот, вздохнул и сказал одну фразу, которая перевернула во мне все:
« Представьте себе, что всю жизнь безответно любили этого человека, а теперь, когда он умер, перед Вами его лицо… Просто погладьте его… Все Ваши муки — оттого, что вы боитесь мертвых, хотя и не отдаете себе в этом отчета»… Я невольно последовал данному мне совету (странное дело, но это оказалось совсем нетрудно), и вскоре почувствовал, что в момент прикосновения к трупной коже мои быстро движущиеся пальцы образуют… ну, как бы единое целое с этой самой кожей, с пристойно закрытыми (или даже открытыми), ужасными, остановившимися, глазами, молодым, часто очень красивым ртом. В такие моменты я чувствовал необыкновенную легкость во всем теле и мягкую, веселую скорбь — точно все эти люди и впрямь были когда-то моими возлюбленными, а теперь я работаю и валюсь с ног от усталости для того, чтобы они вновь сделались живыми… или хотя бы перестали быть мертвыми. Глина, как по волшебству, стала ложиться ровно, и маски выходили теперь куда более изящными, чем раньше.
Янмин подошел, посмотрел — и одобрительно кивнул головой. Удивительно, куда девалась моя недавняя неприязнь к этому человеку? Стоило мне увидеть его за работой — как она исчезла бесследно, и теперь я порой даже восхищаюсь им — правда не так слепо и по-юношески, как Пан Дин, но все-таки восхищение мое вполне искреннее. Пан Дина же, судя по всему, тяготило его занятие, и, если говорить правду, я не очень понимал, что с ним происходит, отчего его лицо делается таким страдальческим как раз в те минуты, когда очередная маска закончена и видно, что она прекрасно удалась. При этом он-то как раз совершенно явно не боится мертвых и не испытывает отвращения к ним: Я один раз видел, как он, слегка всхлипывая, гладил указательным пальцем волосы на одной из только что извлеченных голов — ничем не примечательной, к тому же, изрядно покрытой запекшейся кровью. Янмин общается с Пан Дином кратко, отрывистыми рабочими фразами, по всей вероятности, ничего не замечает. Или делает вид, что не замечает? С масками надо поспешать: на коже многих лиц уже отчетливо проступили трупные пятна…
По-прежнему возимся с масками — устали ужасно. Собственно, сами маски уже готовы: сняты с мертвых лиц и лежат в специальном хранилище, на длинных рядах деревянных полок, но труду нашему конца-края не видно. Интересно, как идут дела в других мастерских? У нас, по крайней мере, есть Янмин, а второго такого человека сыскать, я думаю, нелегкий труд, даже для самого Шихуанди. Многое меня раздражает… Для такой работы уже нужны не мастера «дела молчания», а порядочная горсть писарей, поскольку составлять реестры и класть под каждую маску краткое описание, кому она принадлежит, номер ряда и места, и все в этом роде, — труд непривычный и выматывающий душу. Но делать нечего: придется тащить и эту ношу! Вчера снова ездили на «поле сомкнутых век» за глиной: до этого как-то упускали из виду, что предстоит еще вылепить сами головы.
Страница
103 из 113
103 из 113
