Добавить в моё избранное
410 мин, 18 сек 19078
Самому Чжану не раз приходилось раскапывать могилы, но для самого себя он не считал это дело опасным: во-первых, он, как и любой маг, был убежден, что умеет договариваться с миром мертвых, а во-вторых, имел твердую уверенность в пользе своих действий — как для потревоженных мертвецов, так и для их живых родственников.
Существовало еще и «в-третьих»: Чжан вообще не привык бояться за себя — так уж по-дурацки сложилась жизнь. Лишившись в раннем детстве отца (заядлого курильщика опиума) и немногим позже — матери, он воспитывался в доме пожилой родственницы, в пригороде Нанкина, в большом, крайне неуютном доме, заваленном разной дрянью, вроде пыльных коробок с обувью, принадлежавшей давно умершим людям, перевернутых безногих стульев или сломанных машинок для варки кофе, вывезенных из Германии еще в эпоху кайзера Вильгельма. Под стать дому был и сам городок — древний, но неинтересный: узкие кривые улочки выходили к реке с рыжей от глины водой и голыми, неприметными берегами; единственной достопримечательностью считался древний монастырь — точнее, то, что от него осталось: раньше в нем жили не то даосы, не то еще кто-то — бес их там разберет. Оживал неприметный городишко только один раз в году — в двадцать пятый день восьмого месяца, когда великая звезда Тай Ян оказывалась в зените и все жители высыпали на улицы поклониться ей. Вот тут-то наступало торжество, наступало веселье! На каждой улочке выставлялся временный алтарь, на котором с утра до ночи жгли свечи и благовония — любой желающий мог взять свечу из огромного прямоугольного ящика, стоящего тут же — свеч было много, никто за ними не следил, чем, разумеется, пользовались городские мальчишки, запасаясь на весь год дармовым воском. Кроме того, во время праздника бесплатно раздавали красивые картонки, в которых солнце обращалось к народу — поговаривали, что их изготовляют за счет людей, которые во время болезни принесли обет пожертвовать после выздоровления деньги на это благородное дело. Картонки перечитывали по много раз, — обыкновенно доверяли читать вслух красивому мальчику-подростку — и тут уж везунчику и впрямь можно было позавидовать. Чжан читал почти каждый праздник — он звонким, как новая монета, голосом, дрожащим от предвкушения близкого богатства, выводил:
«… Когда прихожу я, великое светило мужского начала, мои лучи освещают весь небосвод. Я не устаю ни днем, ни ночью и постоянно неуклонно следую своим путем. Все люди почитают богов, но передо мной, великой звездой мужского начала, склоняются редко или никогда. Двадцать пятый день восьмого месяца — день моего рождения, и по этому случаю вы обязаны прочитать это обращение и возжечь в мою честь свечи и благовония. Семьи, выполняющие эти распоряжения, не постигнет зло, но тех, кто пренебрегает ими, ожидает бездна и погибель»… Читая про «бездну» и «погибель», Чжан косился на столик перед алтарем — обычно в это время на него начинали складывать подарки для избранного мальчика. Чего там только не было: и конфеты всех размеров и цветов, и засахаренные рисовые черви — просто объеденье! — и, самое главное, конечно, деньги — начищенные до блеска монетки, ссыпанные в ворсистый, оранжевый мешочек — «благодарность солнца»… Чжану, при всем его трудолюбии и изворотливости, никогда не удавалось заработать больше, чем в эти дни поклонения Тай Ян — однажды вырученных таким образом денег хватило на великолепную крашеную рыболовную сеть, пропитанную дубильной корой — вещь, о которой никто из окрестных мальчишек не смел даже мечтать. Такой сетью можно было ловить не только рыбу, но и крупных мидий, и даже сердцевидок — последних охотно покупал у маленьких рыболовов знакомый гробовщик: говорят, из их раковин, смешанных с растительным маслом, получается прекрасная пропитка для гробовой древесины. Впрочем, продавец лишь немного дешевле принимал и пустые раковины, и Чжан иногда поддавался соблазну самих сердцевидок съесть тут же, на берегу, блаженно закрывая глаза и смакуя нежное, сочное, пахнущее речным дном мясо! Красивые прочные раковины тоже было жаль. Они пригодились бы для изготовления сотни важных и нужных вещей, но Чжан, скрепя сердце, отдавал их гробовщику: очень нужны были деньги. Он любил деньги, как любит приютский мальчик иногда балующего его воспитателя. Да деньги и были его главными воспитателями.
Кроме них, воспитывать чужого мальчика никто не собирался — неродная бабушка — двоюродная сестра его собственной покойной бабки — целыми днями ходила, как привидение, по своему бесприютному жилищу и громко жаловалась на головные боли. Слушать ее жалобы было некому — она разговаривала сама с собой, с пыльным хламом в углах, с истертыми фотографиями родственников на ободранных стенах. Подрастающий Чжан как-то не вникал в ее бормотания и прочно усвоил из них только одно: были бы живы «младенцы» — ее родные дети, умершие друг за другом лет пятьдесят тому назад — бабушкина голова не болела б теперь, а сама она жила бы вечно.
Существовало еще и «в-третьих»: Чжан вообще не привык бояться за себя — так уж по-дурацки сложилась жизнь. Лишившись в раннем детстве отца (заядлого курильщика опиума) и немногим позже — матери, он воспитывался в доме пожилой родственницы, в пригороде Нанкина, в большом, крайне неуютном доме, заваленном разной дрянью, вроде пыльных коробок с обувью, принадлежавшей давно умершим людям, перевернутых безногих стульев или сломанных машинок для варки кофе, вывезенных из Германии еще в эпоху кайзера Вильгельма. Под стать дому был и сам городок — древний, но неинтересный: узкие кривые улочки выходили к реке с рыжей от глины водой и голыми, неприметными берегами; единственной достопримечательностью считался древний монастырь — точнее, то, что от него осталось: раньше в нем жили не то даосы, не то еще кто-то — бес их там разберет. Оживал неприметный городишко только один раз в году — в двадцать пятый день восьмого месяца, когда великая звезда Тай Ян оказывалась в зените и все жители высыпали на улицы поклониться ей. Вот тут-то наступало торжество, наступало веселье! На каждой улочке выставлялся временный алтарь, на котором с утра до ночи жгли свечи и благовония — любой желающий мог взять свечу из огромного прямоугольного ящика, стоящего тут же — свеч было много, никто за ними не следил, чем, разумеется, пользовались городские мальчишки, запасаясь на весь год дармовым воском. Кроме того, во время праздника бесплатно раздавали красивые картонки, в которых солнце обращалось к народу — поговаривали, что их изготовляют за счет людей, которые во время болезни принесли обет пожертвовать после выздоровления деньги на это благородное дело. Картонки перечитывали по много раз, — обыкновенно доверяли читать вслух красивому мальчику-подростку — и тут уж везунчику и впрямь можно было позавидовать. Чжан читал почти каждый праздник — он звонким, как новая монета, голосом, дрожащим от предвкушения близкого богатства, выводил:
«… Когда прихожу я, великое светило мужского начала, мои лучи освещают весь небосвод. Я не устаю ни днем, ни ночью и постоянно неуклонно следую своим путем. Все люди почитают богов, но передо мной, великой звездой мужского начала, склоняются редко или никогда. Двадцать пятый день восьмого месяца — день моего рождения, и по этому случаю вы обязаны прочитать это обращение и возжечь в мою честь свечи и благовония. Семьи, выполняющие эти распоряжения, не постигнет зло, но тех, кто пренебрегает ими, ожидает бездна и погибель»… Читая про «бездну» и «погибель», Чжан косился на столик перед алтарем — обычно в это время на него начинали складывать подарки для избранного мальчика. Чего там только не было: и конфеты всех размеров и цветов, и засахаренные рисовые черви — просто объеденье! — и, самое главное, конечно, деньги — начищенные до блеска монетки, ссыпанные в ворсистый, оранжевый мешочек — «благодарность солнца»… Чжану, при всем его трудолюбии и изворотливости, никогда не удавалось заработать больше, чем в эти дни поклонения Тай Ян — однажды вырученных таким образом денег хватило на великолепную крашеную рыболовную сеть, пропитанную дубильной корой — вещь, о которой никто из окрестных мальчишек не смел даже мечтать. Такой сетью можно было ловить не только рыбу, но и крупных мидий, и даже сердцевидок — последних охотно покупал у маленьких рыболовов знакомый гробовщик: говорят, из их раковин, смешанных с растительным маслом, получается прекрасная пропитка для гробовой древесины. Впрочем, продавец лишь немного дешевле принимал и пустые раковины, и Чжан иногда поддавался соблазну самих сердцевидок съесть тут же, на берегу, блаженно закрывая глаза и смакуя нежное, сочное, пахнущее речным дном мясо! Красивые прочные раковины тоже было жаль. Они пригодились бы для изготовления сотни важных и нужных вещей, но Чжан, скрепя сердце, отдавал их гробовщику: очень нужны были деньги. Он любил деньги, как любит приютский мальчик иногда балующего его воспитателя. Да деньги и были его главными воспитателями.
Кроме них, воспитывать чужого мальчика никто не собирался — неродная бабушка — двоюродная сестра его собственной покойной бабки — целыми днями ходила, как привидение, по своему бесприютному жилищу и громко жаловалась на головные боли. Слушать ее жалобы было некому — она разговаривала сама с собой, с пыльным хламом в углах, с истертыми фотографиями родственников на ободранных стенах. Подрастающий Чжан как-то не вникал в ее бормотания и прочно усвоил из них только одно: были бы живы «младенцы» — ее родные дети, умершие друг за другом лет пятьдесят тому назад — бабушкина голова не болела б теперь, а сама она жила бы вечно.
Страница
2 из 113
2 из 113
