Добавить в моё избранное
410 мин, 18 сек 19080
Впрочем, может быть, вместо «вечно», бабушка говорила какое-то другое слово — Чжану чаще всего было не до нее и не до «младенцев», лежащих в неглубоких могилках тут же, за домом, почти у самого края кривой тропинки. У мальчика были дела поважнее: единственная родственница худо-бедно кормила и одевала сироту, да и только, а ведь уважающему себя мужчине, пусть даже и двенадцати лет от роду, чтобы чувствовать себя человеком, необходимо множество вещей, таких как нож, фонарь, рыболовные снасти, дешевый табак для самодельной трубки (один школьный товарищ продавал — правда, дороже, чем в табачной лавке, но иного выхода все равно не было). Для того, чтобы заиметь все эти необходимые мужские вещи, требовались деньги — и Чжан стремился заработать любыми способами: ловил птиц и кошек, бегал на станцию — помогал пассажирам перетаскивать вещи (хотя те поначалу и удивлялись худобе и малому росту добровольного носильщика, но от Чжана было не так-то легко отвязаться — схватившись за ручку чемодана, он не отпускал ее ни под каким видом, пока груз не был перенесен на нужное место), летом подрабатывал, собирая лепестки розы на соседней плантации — в — общем, крутился как мог.
Он бы не обратил внимания на стенания неродной бабушки еще сто лет, если б однажды — это случилось как раз перед началом празднества Чун Ян — она не заболела всерьез и не слегла окончательно. Она лежала в верхней, продуваемой сквозняками комнате, держалась за голову и без конца говорила о смерти. Врач, вызванный к больной сердобольной соседкой, пробыл в комнате не больше пяти минут, прописал желтый, пахучий порошок и полный покой, который, по его мнению, должен был скоро перейти в покой вечный. Чжан забросил бумажного змея в виде корабля, которого усердно мастерил к празднику Чун Ян, и наблюдал за происходящим глазами, расширившимися от ужаса. Он как-то сразу представил себе, что его ждет, если умрет бабушка: придут незнакомые равнодушные люди, вытащат из дома бабушку в гробу — в холод, в мрак, в неизвестность — а потом возьмутся и за него — тоже вытащат и тоже в неизвестность, которая вряд ли чем-то будет отличаться от бабушкиной — тот же холод и тот же мрак. В тот вечер он улегся на полу, под дверью комнаты, где помещалась умирающая, и долго не мог заснуть: мешали внезапные, совсем девчоночьи слезы. Но сон принес Чжану избавление от всех бед сразу — от скорого сиротства, от нищеты и дурного пути в — будущем. Едва закрыв глаза, он ясно увидел перед собой маленькую фигурку в белой рубашечке — сначала подумал, что это двигающаяся кукла, но, приглядевшись, понял — нет, ребенок. Мальчишка — совсем сопливый, годика два, наверное — сидел на земляном полу, в кромешной темноте, хватался ручонками за голову, плакал и кричал: «Зеркало… дайте зеркало, я ничего не вижу»… На кого-то этот дитенок был похож — Чжан изо всех сил попытался напрячь память. Ах, да!
На соседского младенца — того самого, которому недавно в первый раз обрили голову — Чжан тогда был приглашен вместе с бабушкой к ним на праздник Мань-юэ и до отвала наелся рисовых лепешек — так, что потом всю ночь и весь следующий день в животе что-то нестерпимо булькало.
« Зеркало? А по ушам тебе не надава»… — начал, было, Чжан и вдруг почувствовал, как спина и руки покрываются мерзким ледяным потом: в странной комнате земляным был не только пол, но и потолок, и стены — как это он сразу не заметил? Маленький плакса, между тем, принялся громко жаловаться Чжану (совсем как бабушка, только голосок тоненький, щенячий): «У меня голова болит… Глаза напрягаются — и от этого голова болит… у меня… и у всех. Нужно зеркало… Ты смелый — не побоишься»… Дальше Чжан ничего не запомнил, а, может, дальше, ничего и не было. Он проснулся от внезапного толчка посреди ночи и лежал с открытыми глазами, бессмысленно глядя на дверь, за которой сейчас мучилась и умирала его бабушка. Вообще-то ни в какие там вещие сны, или прочую ерунду, Чжан не верил — не женщина ведь! Но этот сон… был какой-то странный — мальчик чувствовал: он явно что-то означал. Но что? Вдруг Чжана обожгла страшная мысль — а, может быть, пока он спал, бабушка уже… вот откуда земляной пол… Он вскочил и распахнул дверь — бабушка терпеть не могла, когда резко открывают двери и окна, но теперь не до церемоний… В комнате было темно и тихо.
Чжан на цыпочках подошел к кровати и прислушался. Бабушка дышала. Услышав шаги, она шумно заворочалась и заговорила тихим, скрипучим голосом: « Кто здесь? Это ты, Чжан? Голова болит»… Тут Чжана словно пригвоздило к полу: сон, младенец в белой рубашке, «голова болит… у меня… и у всех»…, просьба срочно достать какое-то зеркало. И вроде бы есть такой древний обычай — класть в гроб к мертвецу зеркало — дураки они что ли были в древности? Или зеркал имели столько, что некуда девать? В сознании вдруг ярко всплыли два могильных холмика возле тропинки — а что, если? Но ведь это чушь — из-за какого-то нелепого сна раскапывать могилу! Его поймают и сдадут в сумасшедший дом раньше, чем он успеет воткнуть лопату в землю!
Он бы не обратил внимания на стенания неродной бабушки еще сто лет, если б однажды — это случилось как раз перед началом празднества Чун Ян — она не заболела всерьез и не слегла окончательно. Она лежала в верхней, продуваемой сквозняками комнате, держалась за голову и без конца говорила о смерти. Врач, вызванный к больной сердобольной соседкой, пробыл в комнате не больше пяти минут, прописал желтый, пахучий порошок и полный покой, который, по его мнению, должен был скоро перейти в покой вечный. Чжан забросил бумажного змея в виде корабля, которого усердно мастерил к празднику Чун Ян, и наблюдал за происходящим глазами, расширившимися от ужаса. Он как-то сразу представил себе, что его ждет, если умрет бабушка: придут незнакомые равнодушные люди, вытащат из дома бабушку в гробу — в холод, в мрак, в неизвестность — а потом возьмутся и за него — тоже вытащат и тоже в неизвестность, которая вряд ли чем-то будет отличаться от бабушкиной — тот же холод и тот же мрак. В тот вечер он улегся на полу, под дверью комнаты, где помещалась умирающая, и долго не мог заснуть: мешали внезапные, совсем девчоночьи слезы. Но сон принес Чжану избавление от всех бед сразу — от скорого сиротства, от нищеты и дурного пути в — будущем. Едва закрыв глаза, он ясно увидел перед собой маленькую фигурку в белой рубашечке — сначала подумал, что это двигающаяся кукла, но, приглядевшись, понял — нет, ребенок. Мальчишка — совсем сопливый, годика два, наверное — сидел на земляном полу, в кромешной темноте, хватался ручонками за голову, плакал и кричал: «Зеркало… дайте зеркало, я ничего не вижу»… На кого-то этот дитенок был похож — Чжан изо всех сил попытался напрячь память. Ах, да!
На соседского младенца — того самого, которому недавно в первый раз обрили голову — Чжан тогда был приглашен вместе с бабушкой к ним на праздник Мань-юэ и до отвала наелся рисовых лепешек — так, что потом всю ночь и весь следующий день в животе что-то нестерпимо булькало.
« Зеркало? А по ушам тебе не надава»… — начал, было, Чжан и вдруг почувствовал, как спина и руки покрываются мерзким ледяным потом: в странной комнате земляным был не только пол, но и потолок, и стены — как это он сразу не заметил? Маленький плакса, между тем, принялся громко жаловаться Чжану (совсем как бабушка, только голосок тоненький, щенячий): «У меня голова болит… Глаза напрягаются — и от этого голова болит… у меня… и у всех. Нужно зеркало… Ты смелый — не побоишься»… Дальше Чжан ничего не запомнил, а, может, дальше, ничего и не было. Он проснулся от внезапного толчка посреди ночи и лежал с открытыми глазами, бессмысленно глядя на дверь, за которой сейчас мучилась и умирала его бабушка. Вообще-то ни в какие там вещие сны, или прочую ерунду, Чжан не верил — не женщина ведь! Но этот сон… был какой-то странный — мальчик чувствовал: он явно что-то означал. Но что? Вдруг Чжана обожгла страшная мысль — а, может быть, пока он спал, бабушка уже… вот откуда земляной пол… Он вскочил и распахнул дверь — бабушка терпеть не могла, когда резко открывают двери и окна, но теперь не до церемоний… В комнате было темно и тихо.
Чжан на цыпочках подошел к кровати и прислушался. Бабушка дышала. Услышав шаги, она шумно заворочалась и заговорила тихим, скрипучим голосом: « Кто здесь? Это ты, Чжан? Голова болит»… Тут Чжана словно пригвоздило к полу: сон, младенец в белой рубашке, «голова болит… у меня… и у всех»…, просьба срочно достать какое-то зеркало. И вроде бы есть такой древний обычай — класть в гроб к мертвецу зеркало — дураки они что ли были в древности? Или зеркал имели столько, что некуда девать? В сознании вдруг ярко всплыли два могильных холмика возле тропинки — а что, если? Но ведь это чушь — из-за какого-то нелепого сна раскапывать могилу! Его поймают и сдадут в сумасшедший дом раньше, чем он успеет воткнуть лопату в землю!
Страница
3 из 113
3 из 113
