Добавить в моё избранное
373 мин, 33 сек 5512
Твинс не удержался на ногах и рухнул в обволакивающий лед зеркала. Где-то очень далеко, за тысячи миль отсюда грянул гром и сверкнул отблеск молнии. Стеклянная поверхность лопнула со звонким треском, и Уильям разлетелся на тысячи острых осколков.
Сияние залило всю комнату, стены пропали, пол ушел вниз, потолок умчался куда-то ввысь. Билла скрутило от предчувствия неожиданного — вот сейчас высунется лапа Голема, или вопьется в мясо тесак Палача, или захлестнет потоком Материнского Пламени… Но ничего такого не произошло. Из сердцевины самого большого из кусков зеркала выпучилась тяжелая маслянистая струя, медленно потекла вниз, ударило в нос страшным сладковасильковым запахом, кошмарной вонью разложения и крови. Струя падала далеко, туда, куда провалился мраморный пол, и оттуда поднималось вверх целое море маслянистой жижи, бурлило, вздымалось, ползло.
Твинс тщетно пытался ухватиться хоть за меленький кусочек утекающей сквозь пальцы реальности. Откуда-то ударила еще одна маслянистая струя. Черная жижа добралась до коленей Билла, до груди, коснулась подбородка. Он попытался подпрыгнуть, задержаться на поверхности еще хотя бы один миг. Но сорвался, соскользнул, ушел с головой в черно-бурую жидкость, начал захлебываться, рваться вверх… Но чем сильнее он бился, тем сильнее его засасывало в беспросветную жуткую пучину, тем больше жижи проникало в легкие и тем меньше оставалось надежды.
Обезумев от страха, от удушья, от ощущения приближающейся смерти, он рвал на себе рубаху, засовывал пальцы в рот, оттягивал нижнюю челюсть, будто это она мешала вздохнуть, царапал ногтями лицо… Кричал, кричал, КРИЧАЛ! Но ни звука не вырывалось из его горла. Выкарабкался он поистине чудом. Когда последние пузырьки воздуха вырвались из его груди, когда от беззвучного крика заледенел мозг, и, казалось, безумию предсмертному удалось овладеть им, вдруг промелькнуло несуразно-спокойное, но личное, собственное, а не нашептанное братом: «Надо прощаться с жизнью, тихо прощаться и без истерики. Пускай тело бьется в непереносимых муках, содрогается в предсмертных судорогах, пускай! А Душа должна быть безучастна, спокойна. Она должна смотреть на все сверху, лишь созерцать эти биения — созерцать, подчиняясь Воле, недоступной и все определяющей. Только так!» — кажется, Твинс молился. Это был очень короткий миг просветления. Но сознание не успело смеркнуться, и душа не успела покинуть тело. Билл вырвался таки на поверхность. В последней, отчаянной попытке организм, помимо воли владельца, изверг целый фонтан ярко алой крови. Потом еще
один… И еще… В легкие словно воткнули десяток ножей, но они сделали свое дело, Твинс вдохнул, сморгнул пару раз и в голове сразу прояснилось, он обрел зрение. Но лучше его было бы и не обретать. Лишь инстинкт самосохранения заставлял Твинса бороться за жизнь. Он вел его. А вокруг… Вокруг была спокойная и вязкая красная гладь, целое море. Надо всем этим кровавым океаном нависали исполинские мрачные своды. Кажется, Биллу повезло очнуться в шахте, в том самом длинном столбе, куда культисты сбрасывали раненых. Над ним простиралась огромная вертикальная полая Башня, отвесная пропасть из которой еще как-то нужно было выбраться. Он барахтался на поверхности, борясь за жизнь, боясь хоть на миг, на долю мига опять погрузиться в ужасную пучину. Он чувствовал, что силы понемногу возвращаются в тело. Но плыть еще не мог, лишь удерживался на одном месте, прочищал легкие.
— Ооох! — раздалось вдруг сзади.
Твинс обернулся. Футах в восьми от него из кровавой глади торчала чья-то бритая голова — лицо было залито клейкой и густой жижей. Рот зиял на нем черной дырой. Воздух со свистом врывался в эту дыру и с хрипом вырывался обратно. Билл отвернулся. Но тут же почти рядом с ним из глубины высунулась рука, потом еще одна. Руки были скрючены, и они тянулись вверх, будто пытаясь уцепиться за что-то, потом опять пропадали на время и снова рвались вверх.
— Оох! Ооох! Оох! — стало раздаваться со всех сторон. — Уооох!!! Ох!!!
Билл не успевал перевести взгляд — десятки, сотни голов, рук, спин появлялись над поверхностью этого жуткого моря. Казалось, из самого ада вырвались мучимые там грешники, тянулись вверх, пытались спастись, выбраться из кровавой трясины. Но та их не отпускала, засасывала в себя, проглатывала. Многие скрывались уже навечно — лишь пузырьки воздуха, разрывающие мутную пленочку, напоминали о них. Все пространство под исполинским каменным куполом заполнилось стонами, вздохами, бессвязными воплями.
Что-то скользкое и холодное дотронулось до Билла, ухватило за ногу, потянуло вниз. Он дернулся, высвободился. И почти сразу рядом с ним, вплотную, всплыл бритый человек. Твинс увидел сначала только спину, затылок, плечи. И он уже вытянул руку, чтобы отпихнуть незнакомца от себя. Но тот поднял голову — и прямо в глаза уставились кровавые мутные бельма, из распахнутого рта дохнуло смертным смрадом.
Сияние залило всю комнату, стены пропали, пол ушел вниз, потолок умчался куда-то ввысь. Билла скрутило от предчувствия неожиданного — вот сейчас высунется лапа Голема, или вопьется в мясо тесак Палача, или захлестнет потоком Материнского Пламени… Но ничего такого не произошло. Из сердцевины самого большого из кусков зеркала выпучилась тяжелая маслянистая струя, медленно потекла вниз, ударило в нос страшным сладковасильковым запахом, кошмарной вонью разложения и крови. Струя падала далеко, туда, куда провалился мраморный пол, и оттуда поднималось вверх целое море маслянистой жижи, бурлило, вздымалось, ползло.
Твинс тщетно пытался ухватиться хоть за меленький кусочек утекающей сквозь пальцы реальности. Откуда-то ударила еще одна маслянистая струя. Черная жижа добралась до коленей Билла, до груди, коснулась подбородка. Он попытался подпрыгнуть, задержаться на поверхности еще хотя бы один миг. Но сорвался, соскользнул, ушел с головой в черно-бурую жидкость, начал захлебываться, рваться вверх… Но чем сильнее он бился, тем сильнее его засасывало в беспросветную жуткую пучину, тем больше жижи проникало в легкие и тем меньше оставалось надежды.
Обезумев от страха, от удушья, от ощущения приближающейся смерти, он рвал на себе рубаху, засовывал пальцы в рот, оттягивал нижнюю челюсть, будто это она мешала вздохнуть, царапал ногтями лицо… Кричал, кричал, КРИЧАЛ! Но ни звука не вырывалось из его горла. Выкарабкался он поистине чудом. Когда последние пузырьки воздуха вырвались из его груди, когда от беззвучного крика заледенел мозг, и, казалось, безумию предсмертному удалось овладеть им, вдруг промелькнуло несуразно-спокойное, но личное, собственное, а не нашептанное братом: «Надо прощаться с жизнью, тихо прощаться и без истерики. Пускай тело бьется в непереносимых муках, содрогается в предсмертных судорогах, пускай! А Душа должна быть безучастна, спокойна. Она должна смотреть на все сверху, лишь созерцать эти биения — созерцать, подчиняясь Воле, недоступной и все определяющей. Только так!» — кажется, Твинс молился. Это был очень короткий миг просветления. Но сознание не успело смеркнуться, и душа не успела покинуть тело. Билл вырвался таки на поверхность. В последней, отчаянной попытке организм, помимо воли владельца, изверг целый фонтан ярко алой крови. Потом еще
один… И еще… В легкие словно воткнули десяток ножей, но они сделали свое дело, Твинс вдохнул, сморгнул пару раз и в голове сразу прояснилось, он обрел зрение. Но лучше его было бы и не обретать. Лишь инстинкт самосохранения заставлял Твинса бороться за жизнь. Он вел его. А вокруг… Вокруг была спокойная и вязкая красная гладь, целое море. Надо всем этим кровавым океаном нависали исполинские мрачные своды. Кажется, Биллу повезло очнуться в шахте, в том самом длинном столбе, куда культисты сбрасывали раненых. Над ним простиралась огромная вертикальная полая Башня, отвесная пропасть из которой еще как-то нужно было выбраться. Он барахтался на поверхности, борясь за жизнь, боясь хоть на миг, на долю мига опять погрузиться в ужасную пучину. Он чувствовал, что силы понемногу возвращаются в тело. Но плыть еще не мог, лишь удерживался на одном месте, прочищал легкие.
— Ооох! — раздалось вдруг сзади.
Твинс обернулся. Футах в восьми от него из кровавой глади торчала чья-то бритая голова — лицо было залито клейкой и густой жижей. Рот зиял на нем черной дырой. Воздух со свистом врывался в эту дыру и с хрипом вырывался обратно. Билл отвернулся. Но тут же почти рядом с ним из глубины высунулась рука, потом еще одна. Руки были скрючены, и они тянулись вверх, будто пытаясь уцепиться за что-то, потом опять пропадали на время и снова рвались вверх.
— Оох! Ооох! Оох! — стало раздаваться со всех сторон. — Уооох!!! Ох!!!
Билл не успевал перевести взгляд — десятки, сотни голов, рук, спин появлялись над поверхностью этого жуткого моря. Казалось, из самого ада вырвались мучимые там грешники, тянулись вверх, пытались спастись, выбраться из кровавой трясины. Но та их не отпускала, засасывала в себя, проглатывала. Многие скрывались уже навечно — лишь пузырьки воздуха, разрывающие мутную пленочку, напоминали о них. Все пространство под исполинским каменным куполом заполнилось стонами, вздохами, бессвязными воплями.
Что-то скользкое и холодное дотронулось до Билла, ухватило за ногу, потянуло вниз. Он дернулся, высвободился. И почти сразу рядом с ним, вплотную, всплыл бритый человек. Твинс увидел сначала только спину, затылок, плечи. И он уже вытянул руку, чтобы отпихнуть незнакомца от себя. Но тот поднял голову — и прямо в глаза уставились кровавые мутные бельма, из распахнутого рта дохнуло смертным смрадом.
Страница
63 из 99
63 из 99
