Добавить в моё избранное
373 мин, 33 сек 5539
Шутки кончились. Билл рухнул в воду. Когда он, с трудом различая за пляшущими цветными пятнами мир, поднялся из холодной воды, доктор уже стоял на берегу. Его свежие, очень серьезные раны продолжали кровоточить. Все же, несмотря на дьявольский огонь в глазах, не смотря на дарованное Матерью непроизносимое сакральное имя, в Лобсель Висе пока еще было больше человеческого, нежели демонического. Кольт он выбросил, как только вышел на песок. Обернувшись, Николай бросил на Твинса прощальный взгляд, а затем, выкинув и втоптав в землю свои очки прихрамывая, но с несгибаемым достоинством двинулся куда-то вдаль. Было непонятно, как же врач собирался ориентироваться в Новом Мире, где над головой иногда выплывали из ниоткуда куски мостовой, а Ратуша так и вовсе перевернулась боком, словно прилегла на землю отдохнуть. Но Морозов видимо знал некие тайные ходы или новые законы геометрии, по которым можно попасть из точки А в точку Б напрямик, минуя стены, топи болот и, если понадобится, даже Небо.
Билл побежал за ним, так быстро как только смог. Подхватил, не останавливаясь, выброшенный револьвер и на ходу, метя Николаю в ноги, тщетно кричал ему снова и снова, чтобы тот остановился.
Морозов его не слышал. Он уходил вперед, мир вокруг его силуэта сужался, скукоживался до размеров узкого туннеля. Вокруг уже не было ни Тумана, ни нового холодного света, ни плавно опускающихся снежинок, ни огня пожарищ. Только уходящая далеко-далеко вперед длинная каменная кишка, в которую не раздумывая бросился за Желтым Демоном Твинс. Когда он вошел в непонятно откуда взявшийся темный тоннель, сзади что-то гулко рухнуло. Кажется дыра, через которую он проник внутрь этого петляющего, изломанного каменного коридора была завалена обрушившейся пылающей стеной одного из домов. Но Билл даже не заметил этого. Он не оглядывался и не думал отступать. Где-то далеко впереди ковылял Лобсель Вис. Тот, кто приведет его к Анжелике. Остальное было неважно. Неважно, почему он никак не мог настигнуть медлительного доктора, неважно, что обозначали древние письмена, которыми были испещрены стены, неважно, откуда в этом коридоре взялись треснутые зеркала, располагавшиеся чуть ли не через фут в ложбинках между грубых и неотесанных камней. Он гнался за Врагом. И в то же время, он бежал, чтобы освободить… ее… любимую… хотя в этом было так сложно себе признаться. Его вела Любовь, а не Ненависть, Вера, а не Ярость, Надежда, а не слепая Месть.
— Романтически герой! Вы только посмотрите на него! Дамы и господа сегодня в нашем цирке-шапито удивительно зрелище! Слабак и ничтожество Билли Твинс, захлебнется в собственных слюнях и соплях! — раздался из-за одного из проносящихся мимо зеркал издевающийся голос Уильяма. Билл помотал головой, отводя от себя морок, но брат ждал его уже за следующим поворотом, в новом отражении. — Дамы и господа посмотрите только! Сколько в нем прыти! Клянусь яйцами осла, на котором Иисус въехал в Иерусалим, что так наш Билли не убегал, даже когда в детсве воровал яблоки из соседского сада! Беги, Билли, Беги! Беги, как ты убегал от себя всю свою гребанную жизнь! — многократно усиленный зеркалами голос брата доносился одновременно и изнутри головы Твинса. Это было невыносимо! Билл не мог от него избавиться, не мог заглушить даже мыслями об Анжелике, и чтобы не сорваться и не начать бессмысленно палить по отражениям, он крикнул Морозову вслед:
— Как ты мог, подонок, сотворить такое? Как тебе только в голову пришло мучить столько времени собственную племянницу? Она же ребенок, дочь твоей сестры! Что тебе было обещано за все эти зверства? — он надеялся на ответ, ему просто необходимо было перебить голос Уильяма хоть чем-нибудь, кроме собственного надрывного дыхания и оглушительного в пустой тишине топота сапог. Николай снизошел до ответа. Его голос тоже был разделен на множество частей и доносился отовсюду из зазеркалья.
— Она и моя дочь тоже… Жертва даже больше, чем ты можешь себе вообразить, Твинс.
— Как? — Билл продолжал этот диалог с миром внешним, надеясь утопить в нем диалог с миром внутренним. Уильям не переставал его донимать и его издевки и ответы Николая накладывались, наползали друг на друга, так что смысл едва было можно уловить.
— Женя хотела ребенка… Женя хотела стать матерью более всего на свете… — начинал свой ответ Николай. — Снова затыкаешь уши, братец? Как это на тебя похоже! Ты всегда укутываешься в спасительную, низменную Глухоту, Билли. Всегда, слабак! — это уже Уильям. Он корчил рожи из-за зеркал, стучал по поверхности кулаками, улюлюкал и все норовил испугать, сбить с пути, задушить противные самой его природе чувства, проснувшиеся в душе Твинса.
— Она вкусила наверное больше половины мужчин Города… Иногда ей даже удавалось забеременеть, но снова и снова и снова ее тело отторгало новый плод. Уже тогда это вылилось в чистое безумие, она хранила своих нерожденных детей в деревянной коробке.
Билл побежал за ним, так быстро как только смог. Подхватил, не останавливаясь, выброшенный револьвер и на ходу, метя Николаю в ноги, тщетно кричал ему снова и снова, чтобы тот остановился.
Морозов его не слышал. Он уходил вперед, мир вокруг его силуэта сужался, скукоживался до размеров узкого туннеля. Вокруг уже не было ни Тумана, ни нового холодного света, ни плавно опускающихся снежинок, ни огня пожарищ. Только уходящая далеко-далеко вперед длинная каменная кишка, в которую не раздумывая бросился за Желтым Демоном Твинс. Когда он вошел в непонятно откуда взявшийся темный тоннель, сзади что-то гулко рухнуло. Кажется дыра, через которую он проник внутрь этого петляющего, изломанного каменного коридора была завалена обрушившейся пылающей стеной одного из домов. Но Билл даже не заметил этого. Он не оглядывался и не думал отступать. Где-то далеко впереди ковылял Лобсель Вис. Тот, кто приведет его к Анжелике. Остальное было неважно. Неважно, почему он никак не мог настигнуть медлительного доктора, неважно, что обозначали древние письмена, которыми были испещрены стены, неважно, откуда в этом коридоре взялись треснутые зеркала, располагавшиеся чуть ли не через фут в ложбинках между грубых и неотесанных камней. Он гнался за Врагом. И в то же время, он бежал, чтобы освободить… ее… любимую… хотя в этом было так сложно себе признаться. Его вела Любовь, а не Ненависть, Вера, а не Ярость, Надежда, а не слепая Месть.
— Романтически герой! Вы только посмотрите на него! Дамы и господа сегодня в нашем цирке-шапито удивительно зрелище! Слабак и ничтожество Билли Твинс, захлебнется в собственных слюнях и соплях! — раздался из-за одного из проносящихся мимо зеркал издевающийся голос Уильяма. Билл помотал головой, отводя от себя морок, но брат ждал его уже за следующим поворотом, в новом отражении. — Дамы и господа посмотрите только! Сколько в нем прыти! Клянусь яйцами осла, на котором Иисус въехал в Иерусалим, что так наш Билли не убегал, даже когда в детсве воровал яблоки из соседского сада! Беги, Билли, Беги! Беги, как ты убегал от себя всю свою гребанную жизнь! — многократно усиленный зеркалами голос брата доносился одновременно и изнутри головы Твинса. Это было невыносимо! Билл не мог от него избавиться, не мог заглушить даже мыслями об Анжелике, и чтобы не сорваться и не начать бессмысленно палить по отражениям, он крикнул Морозову вслед:
— Как ты мог, подонок, сотворить такое? Как тебе только в голову пришло мучить столько времени собственную племянницу? Она же ребенок, дочь твоей сестры! Что тебе было обещано за все эти зверства? — он надеялся на ответ, ему просто необходимо было перебить голос Уильяма хоть чем-нибудь, кроме собственного надрывного дыхания и оглушительного в пустой тишине топота сапог. Николай снизошел до ответа. Его голос тоже был разделен на множество частей и доносился отовсюду из зазеркалья.
— Она и моя дочь тоже… Жертва даже больше, чем ты можешь себе вообразить, Твинс.
— Как? — Билл продолжал этот диалог с миром внешним, надеясь утопить в нем диалог с миром внутренним. Уильям не переставал его донимать и его издевки и ответы Николая накладывались, наползали друг на друга, так что смысл едва было можно уловить.
— Женя хотела ребенка… Женя хотела стать матерью более всего на свете… — начинал свой ответ Николай. — Снова затыкаешь уши, братец? Как это на тебя похоже! Ты всегда укутываешься в спасительную, низменную Глухоту, Билли. Всегда, слабак! — это уже Уильям. Он корчил рожи из-за зеркал, стучал по поверхности кулаками, улюлюкал и все норовил испугать, сбить с пути, задушить противные самой его природе чувства, проснувшиеся в душе Твинса.
— Она вкусила наверное больше половины мужчин Города… Иногда ей даже удавалось забеременеть, но снова и снова и снова ее тело отторгало новый плод. Уже тогда это вылилось в чистое безумие, она хранила своих нерожденных детей в деревянной коробке.
Страница
89 из 99
89 из 99
