Антропофаг

Глава 5. Беглый.

Погоню, Ефим услышал гораздо раньше, чем ожидал. Когда из-за ближней, густо поросшей вековой пихтой сопки послушался многоголосый собачий лай, он, задохнувшись от ходкого бега, с трудом переведя дух, в сердцах сплюнул долгой тягучей слюной под ноги, где никак не могло окончательно истаять пятно почерневшего гнилого снега.

Помянув недобрым словом слишком уж смекалистого инвалида, единственного, кроме охранявшего входные ворота солдата заметившего палача, сломя голову вылетевшего из закрытого для всех, кроме нескольких избранных, флигеля, и скорее всего первым поднявшего тревогу, Ефим пожалел лишь о том, что спеша как можно скорее уйти в тайгу, не рискнул заскочить в хату и не прихватил с собой хоть немного харчей на первое время. Но, снявши голову, ему было уже недосуг плакать по волосам, и чутко прислушиваясь к шуму буквально висящей на пятках погони, кинулся вниз по склону, стараясь как можно скорее добраться до реки.

Настигли беглеца, стремящегося сократить путь и потерявшего драгоценные мгновенья, угодив в заваленную непроходимым буреломом балку меж двумя сопками, на обрывистой круче берега. Обливаясь едким потом и жадно хватая разинутым ртом раскаленный воздух Ефим рухнул на колени у самого края обрыва, текущего вниз песчаными ручьями и змеящегося оголенными корнями стеснившихся на самом обрезе, частью уже обреченно покосившихся деревьев. А внизу, на устрашающей, никак не меньше пяти-шести саженей, глубине, ярилась кипящая грязной пеной река, с оглушительным грохотом крушившая взломанный обезумевшей от весенней свободы черной водой ледяной панцирь.

Не успел задыхающийся Ефим, пытающийся сквозь плывущую перед глазами багровую муть оглядеться, чтобы сообразить, как, не свернув себе шею и не захлебнувшись в кишащей ледяными глыбами стремнине, перебраться на другой берег, как у него за спиной из чащи сначала выскочила дюжина захлебывающихся визгливым лаем собак, а за ними появились солдаты конвой команды, тут же открывшие прицельный огонь по беглому.

«Эхма, знать приказали живьем не брать», — пронеслось в голове у бывшего уже палача, в одно роковое мгновение превратившегося в бесправного беглеца, теперь не имеющего даже малейшего шанса даже на суд, пусть неправый и скорый, когда вокруг него, со смачным чмоканьем вспарывая подстилку из перепрелой листвы, густо зашлепали пули. Ефим, несмотря на всю отчаянность положения, может быть, и не рискнул бы прыгать, почти наверняка обрекая себя на верную смерть, но одна из жужжащих вкруг него свинцовых пчел, пребольно куснув в левый бок, как невесомую пушинку смела его вниз.

Еще в полной мере не ощутив боли от ранения, Ефим попытался удержаться, вцепившись в оплетшие край обрыва корни, однако слабые плети с обреченным хрустом обломились. Тем не менее, даже этот краткий миг, когда тело повисло над бездной, позволил ему собраться и не покатиться кубарем, а съехать на спине по крутому песчаному откосу до узенькой, замусоренной плавником, пологой полоски суши. Все еще находясь в горячке падения, беглец успел остановиться в считанных вершках от уреза воды. Встряхнув головой, он, не долго думая, подхватил вынесенный ледоходом на береговой песок ствол молоденькой елки с коротко обломанными ветвями, очень кстати подвернувшийся под руку и, используя его как акробатический шестик, очертя голову бросился через реку, словно заяц, скача по скользким, так и норовящим вывернуться из-под ног льдинам.

По приказу командующего погоней фельдфебеля, выстроившиеся по краю обрыва солдаты открыли беглый огонь по мечущейся посреди реки темной фигуре. Но Бог ли, дьявол ли был на стороне беглого, однако он, на изумление преследователей доскакал по стремительно несущимся ледяным громадам до пологого дальнего берега. Не далее, чем в пяти шагах от земли, Ефим, которого все же достала еще одна пуля, ухнул в обжигающе стылую воду, на последнем издыхании выбираясь из реки. Упав на колени и кропя светлый песок алыми каплями, он, не мешкая ни мгновенья, пробежав плес на карачках, укрылся в густом еловом подлеске.

Видавший виды унтер, из-под козырька ладони напряженно следивший за отчаянным беглецом с откровенной досадой крякнул, когда тот окончательно потерялся из вида. Затем, огладил пальцем пышные седые усы, прищурился на безбрежное море тайги за рекой и решительно заключил: «Все одно не жилец». После чего, повинуясь его указанию, солдаты закинули ружья за спину, взяли на шлейки нетерпеливо поскуливающих собак, и несолоно нахлебавшись, нестройно потянулись обратно в острожную кордегардию…

Тем же хмурым апрельским днем, когда в таежной глуши беглый каторжник чудом ускользнул от погони, ближе к четырем часам пополудни в столице Империи к парадному подъезду обер-полицмейстерского дома по Большой Морской 22 подкатил наемный экипаж, из которого легко выпрыгнул провинциально одетый, лет двадцати двух возрастом, молодой человек.