Антропофаг

Однако нынче его напряженный глаз сразу выхватил нездоровый, отдающий темной желтизной цвет безволосых, либо крайне скудных на растительность лиц кавалеров, их, как на подбор, отвисшие животы и непривычно высокие голоса. Многие же дамы, напротив, изъяснялись излишне басовито, а сквозь румяна на женских щеках и верхних губах откровенно угадывалась жесткая, под стать мужской, густая поросль.

Но, долго ему не дали оставаться одному. Петр, увлеченный изучением окружения, даже вздрогнул от неожиданности, когда из-за левого плеча его окликнул строгий, с надрывной хрипотцой, голос: «Кто таков?»

Нервно обернувшись, молодой человек первым делом наткнулся на пронзительный взгляд долговязого старика. В отличие от модных причесок большинства присутствующих его серебристые от седины волосы, коротко выстриженные над высоким лбом мыслителя, свободно рассыпавшись по плечам, обрамляли широкое лицо человека из простонародья, с далеко расставленными, горящими мрачным дьявольским огнем глазами, на удивление ровным аристократическим носом, и редкими усами, сливающимися с коротко остриженной жидкой бородкой, вокруг большого рта с бледными, рассеченными глубокими складками губами. Шею старца скрывал белоснежный платок, повязанный пышным узлом. Невольно робея от гипнотической силы его пылающего взора, Сошальский, с трудом ворочая онемевшим языком, запинаясь, представился согласно легенде.

— К вере единственно истинной возжелал приобщиться!? — то ли вопрошающе, то ли утверждающе провозгласил старик, перекрывая как по невидимому мановению притихшую музыку. — Похвально, весьма похвально, ибо сказано — оное есть святое и праведное дело: молотцам не женитца, а девкам замуж не ходить, чего ради надлежит всякому, хотящему спастися и пребывающему в такой вере, скопитца.

— Ух, и свезло вам, милейший Петр Ильич, необычайно, — в то же миг послышался прямо в ухо горячий шепот неслышно подкравшегося сзади Солодовникова. — Это ж сам его императорское величество Петр III беседой вас удостоил. Вы голову, голову-то склоните, да благословление попросите, ручку ему облобызайте. Может в жизни больше случая такого счастливого не представится.

Не ставший противиться совету, сотрясаемый мелкой нервной дрожью почуявшего добычу охотника Сошальский, послушно согнулся в глубоком поклоне, старательно пряча ликующе вспыхнувшие глаза. О такой удаче можно было только мечтать. На него с ходу клюнула самая крупная рыба в иерархии не только столичного, а всего российского скопчества, сам Кондратий Селиванов, тайно проживавший в Санкт-Петербурге и считавшийся у скопцов земным воплощением Христа. Вошедший в роль Петр был готов не то, что руки, ноги ему целовать, лишь бы тот, паче чаяния не почуял подвоха и не растворился в городе, осев в одном из домов несчетных апологетов.

По всей видимости, приняв дрожание рук и голоса молодого человека за крайнюю степень благоговения, и особенно после того, как он почтительно испросил благословения и облобызал до прозрачности бледную, расписанную вспухшими узловатыми жилами кожу тыльной стороны ладони, Селиванов растаял и доверительно приобняв неофита за плечи, вкрадчиво справился:

— Алчешь ли обряд убеления узреть?

— Безусловно, — твердо и абсолютно искренне ответил Петр, внутренне взывая к Господу, чтоб только тот не отвернулся от него и в последний миг не оборвал бы ту полосу фортуны, на которую он, когда входил в этот вертеп, даже и уповать не смел.

Пока потупившийся и съежившийся Сошальский всеми силами пытался скрыть клокочущую внутри взбудораженность, к великому кормчему царского корабля, как сам себя именовал Селиванов, подскочил вдруг крайне взволновавшийся Солодовников и что-то горячо зашептал ему в ухо. Однако старик, небрежно от него отмахнувшись, категорически отрезал: «Мое слово!»

Хозяин дома, от негодования налившийся темной кровью, яростно скрипнул зубами, но перечить, боле не посмел. Низко, без малого в пояс, поклонившись метнувшему в него гневный взгляд Селиванову, он обернулся к напряженно наблюдающему за препирательствами Петру и, поманив того за собой пальцем, раздраженно буркнул:

— Прям и не знаю милостивый государь, за какие уж заслуги милость вам такая выпала. Однако ж, делать нечего, извольте следовать за мной.

Едва поспевая за шустро лавирующим меж продолжавших как не в чем ни бывало веселиться гостей купцом, лазутчик, нырнув вслед за ним в скрытую за пышной плюшевой гардиной низенькую дверку, оказался в сумрачной, насквозь пропахшей мышами и пылью, галерейке, которая закончилась просторной, скудно меблированной комнатой. Там, по указанию провожатого Петру завязал белым платком глаза толстяк лет двадцати пяти с пухлым, по-детски гладким, без единого волоска на месте усов и бороды, лицом. Затем его, взявши за руку, повели по крутым каменным лестницам, спускавшимся все ниже и ниже по землю.