Антропофаг

А когда невидимая рука сняла повязку, Сошальский понял, что находится в огромном сводчатом подвале, фантасмагорически подсвеченным факелами, коптящими в специальных крепежах на стенах.

Под одной из кирпичных арок стояли в ряд три глубоких корыта, а подле них крытый белым столик с разложенным на ткани диковинным инструментом — несколькими замысловатой формы, чем-то схожими по форме и размеру с сапожными, ножами. Проводник, на этот раз почтенного возраста мужик с густой окладистой бородой и неожиданно крепкими, по всему привычными к тяжкому крестьянскому труду руками, ни произнеся не слова, усадил Петра на загодя приготовленный стул и покрыл его колени вместе с частью живота тем же платком, что до того закрывал глаза.

Не успел молодой человек, которого продолжало потряхивать, но теперь уже не от возбуждения, а от творящейся вокруг жути, толком осмотреться, как под напевание невидимого хора: «Христос воскресе» — «Воистину воскресе», — трое, закутанные в белые балахоны с широкими, скрывающими лица капюшонами, подвели к корытам двух мужчин и женщину, одетых в короткие, чуть выше колена белоснежные исподние рубахи. Провожатые, прежде чем желающие убелиться сели в корыта, помогли им задрать подолы выше пояса, а девице к этому еще и оголили грудь.

В этот момент из-за дальней колонны выступил Селиванов, в таком же балахоне, как и его приспешники, лишь с той разницей, что капюшон не покрывал его голову. Как только он появился, певчие смолкли, а сам кормчий надрывно захрипел речитатив:

— Кто захочет благодатью владеть, тот изволит за Бога пострадать! Золотую печать получить, чтобы душу в грехах не отвечать. Садись ты смелее на коня, бери в руки шелковы поводья. Возьми острый меч, и изволь ты змию голову отсечь!

С последними словами Селиванов остановился у стола с ножами, а хор в ответ подхватил:

Уж на той колеснице огненной

Над пророками пророк сударь гремит,

Утверждает он святой Божий закон.

Под ним белый храбрый конь.

Хорошо его конь убран,

Золотыми подковами подкован.

Уж и этот конь не прост

У добра коня жемчужный хвост,

А гривушка позолоченная,

Крупным жемчугом унизанная.

Во очах его камень-маргарит,

Уж на том ли на храбром коне

Искупитель наш покатывает.

Тем временем, пока старик деловито проверял остроту инструмента, трое в капюшонах суетились возле корыт. Подавленный дикой мистерией Петр с содроганием наблюдал, как одному из парней туго перетянули толстой шелковой ниткой заблаговременно обритую мошонку, а второму, уже ранее мошны лишенному, сам ствол у самого корня. Девице они перехлестнули обе груди возле тут же безобразно вспухших темной синевой сосков.

Удовлетворившийся заточкой ножа с самым широким, хищно поблескивающим лезвием, Селиванов подступил к крайнему корыту и, осенив сидевшего в нем широким крестным знамением, хватко уцепил в кольцо из двух пальцев успевшую побагроветь от перетяжки мошонку. Поставленным ударом он отрубил набухший кожаный куль, который вместе с содержимым брезгливо скинул в тут же подставленную одним из прислуживающих апологетов плошку.

Пока исступленно ревущему оскопленному горемыке перевязывали брызжущую алой кровью рану, старик перешел к следующему корыту и, не теряя времени, полоснул окровавленным железом по самому основанию предварительно оттянутого мужского естества. Адепт, возжелавший подняться на высшую в скопческой среде ступень — удостоиться «царской печати», оказался крепким орешком и не издал ни звука, лишь закатив глаза, жутко скрежетал зубами.

Дольше всего Селиванов провозился с неофиткой. Ей, в отличие от мужчин, в рот вставили обрезок гладкой палки. По-звериному завывая, и с жутким хрустом, словно взбесившаяся кобыла, вгрызаясь в дерево, она, распяленная за руки, отчаянно билась, покамест безумный старик деловито отпиливал ей соски, а затем кромсал плоть меж широко раскинутых ног.

Помертвевший Сошальский и хотел бы, да не в силах был оторвать взгляд от творящегося безумия. Где-то в дальнем уголке кипящего от бессильной ярости рассудка мелькнула мысль: « Ох, как же прав был генерал, когда запретил оружие с собой брать. Ей-богу не сдержался бы, всех до единого ни сходя с места положил»…

Петру стоило невероятных усилий, чтобы не вцепиться в глотку с ног до головы залитому кровью несчастных Селиванову, когда тот шагнул к нему после завершения обряда. Растянув бледные губы в довольной улыбке, старик ласково потрепал по плечу заледеневшего молодого человека и, перекрестившись, удовлетворенно хрипнул:

— Ну вот, слава те Господи, очистили души грешные от скверны. Вот уж ныне праздник у ангелов небесных, — и вдруг склонившись к самому лицу невольно отшатнувшегося Сошальского, и обдав смрадом от гнилых зубов, вкрадчиво поинтересовался: — А ты, отрок, готов ли в истинную веру вступить, и для начала, отрекшись от ключа ада «коня пегого» оседлать?