Исцеление любовью

ОН вошел в мир, заставив на мгновение всколыхнуться небольшой, величиной с дверь, участок пространства за своей спиной. Словно ртуть стекла на землю, на миг, отразив полумрак пустыря с огромными кучами строительного мусора, густыми зарослями бурьяна, и останками железобетонных свай, торчащих из земли — не рожденного здания времен ушедшей эпохи великих свершений. ОН сделал первый вздох, прекрасно сознавая, что никогда не сможет ощутить свежесть осеннего воздуха или наоборот затхлый смрад помойки — несмотря на всемогущество, здесь и сейчас это чувство было недоступно ему.

ОН обвел взглядом пустырь, всматриваясь в пространство, словно пытаясь увидеть в последних лучах заходящего солнца что-то невероятно важное, и усмехнулся — пока что ОН еще мог видеть. Пусть плохо, но все же…

Глазные нервы еще не сгнили окончательно, давая шанс рассмотреть беспорядок и запустение царившие вокруг. Где-то вдали зажглись первые огоньки многоэтажек. Город звал к себе сотнями светлячков, чуть вздрагивающих в облаках пыли — мерцающий свет, свидетель страстей, кипящих за закрытыми шторами. Свет, как напрасная попытка рассеять тьму, опускающуюся чтобы забрать в свое царство ночи безумных жителей обреченного города. Электрический эквивалент счастья…

ОН направился на встречу городу, ускоряя шаг, предвкушая обилие эмоций, кипящих, переливающихся через край обыденной суеты. Страсть и ярость, кусающая губы похоть и бурлящая ярость, жгучая ненависть и безвольная слабость — все, что хотел он, безликий вестник чужих миров и измерений.

ОН шел по вечернему Славянску, не опасаясь быть увиденным — стремительно уходящее солнце лишало возможности рассмотреть его лицо. Светло-серый плащ скрывал смертельную худобу обтянутого гниющей кожей скелета. Шлейф омерзительного смрада тянулся за ним — запах разлагающейся плоти, сырой земли и чего-то неземного, нездешнего, чуждого этому миру. ОН шел по мокрому асфальту, вслушиваясь в голоса, звучащие за облупленными стенами, впитывая боль и страх, радость и любовь, в бесполезной попытке схватить чужие чувства, затолкать в свое мертвое сердце, ощутить недоступную радость жизни. ОН не боялся попасться на глаза случайному прохожему, или воинствующим подросткам, таскающим с собой велосипедные цепи и отлитые из свинца кастеты — как может бояться смерти тот, кто давно мертв? Рожденный мертвым, мертвый от начала начал и пребывающий в лоне смерти до скончания веков, уходящих за горизонт суетных дней.

Где-то вдали пьяный муж, вернувшийся с работы, избивал покорную жену. А чуть дальше, за стеной, маленький мальчик мастерил кораблик из листа бумаги, что-то, увлеченно напевая себе под нос. А вот старуха сидящая в кресле, перебирает старые открытки, вороша забытые воспоминания, пытаясь вернуться в то далекое время, когда летние вечера были теплыми, и ласковый июльский ветерок раздувал шторы, а в патефоне, стоящем на подоконнике, крутилась любимая пластинка.

Город жил своей жизнью, разбрасываясь брызгами человеческих чувств, захлебываясь в безумном водовороте эмоций, питаясь страданиями и болью, разменивая жизнь, на тысячи сладких и не очень, мгновений.

Все как обычно — и в этом мире, и мириадах похожих на него миров, отстоящих на ничтожную малость друг от друга, переплетающихся, стремящихся слиться в одну целую пустую и ненужную вселенную страсти.

Все как обычно — ОН шел по улицам, вдыхая сырой воздух, не слыша запахов города, поскольку глубокая, черная дыра, на месте носа, не могла ощутить прохладную мглу наступающей ночи. Зато ОН знал наверняка — и в этом мире, и в бесчисленном множестве таких же миров, можно собирать то, что нужно ему, то, что принадлежит другим. Миллиарды жизней, прожитых, словно одно мгновение, отпущенное перед переходом в вечность. Мерцающие звезды, человеческих душ, сорванные на излете вдохновения. Урожай смерти, глупая статистика, жалкие потуги слабеющего разума.

Эта ночь не разочарует его. ОН не сомневался в этом и шел навстречу тьме…

— Долго еще?

Директор, кряхтя, протиснулся в двери и теперь недовольно сопел, нависая над Ольгой своей огромной тушей, словно обломок скалы, грозящий сорваться вниз.

Ольга неохотно оторвалась от монитора, приложила холодные ладони к лицу, потирая легкими круговыми движениями кожу вокруг уставших глаз. Подняла голову, пытаясь скорчить гримасу-улыбку.

— Уже почти все Виктор Ефимович.

— Давай, работай, смотри только, чтобы дебет с кредитом сошелся, а актив с пассивом — директор довольно заржал, наслаждаясь собственным остроумием, и двинулся к выходу, вертя на пальце ключи от машины, с миниатюрным брелком сигнализации.

Ольга с ненавистью посмотрела на уходящего шефа, и снова уткнулась в компьютер. Каждый раз, конец месяца представлял собой сущий кошмар, особенно если ты главный бухгалтер на фирме, где ведется двойная бухгалтерия, и черная наличность исправно проходит мимо государственного кармана, совершая воистину немыслимые обороты, обрастая историей и, в конце концов, уходя в оффшорные зоны, оседая на счетах подозрительных банков где-нибудь на Кипре.