Добавить в моё избранное
300 мин, 49 сек 18034
Как было мне больно, когда я увидел ее с тем громилой, недостойным даже дышать одним воздухом с ней.
Я хотел бы рассказать о бессонных ночах, когда я думал о том, как мне утолить жажду мести, затушить костер ненависти. Я расскажу о том, что с недавних пор, мне хочется сбросить ангелов с небес, втоптать в грязь их белоснежные крылья. И пусть их злые пронзительные голоса наполнят землю страданием. Вот так детка, и это тоже все для тебя…
Я бормотал под нос, пугаясь самого себя, пугаясь того, что должно было скоро произойти. Мне стало страшно, я сжал руками руль, понимая что, остался маленький шаг, перед падением в глубокую пропасть, из которой нет возврата.
Ждать пришлось недолго — чуть более получаса. Она тихонько застонала, и открыла глаза. Искорки боли и непонимания в глубокой синеве глаз…
— Что со мной, где я…
Тишина наполнила смыслом теплый вечер августа. Я не ответил, продолжая всматриваться в ее прекрасные черты, наслаждаясь совершенством линий. Анна попыталась освободиться, но скотч удержал ее.
— Что тебе нужно от меня? Отпусти меня немедленно…
Я погладил ее по голове:
— Всему свое время, Анна, не торопись… Но сначала…
Она забилась, напрасно пытаясь освободиться. Я прикрыл глаза, равнодушно наблюдая за ее бесплодными попытками.
— Хочешь, я расскажу тебе историю, прекрасная Анна?
Она обмякла, словно признавая свое поражение. Я усмехнулся и продолжил:
— Наглый, здоровый хлыщ ворвался ураганом в размеренную жизнь одного человека. Он забрал у него все — любимую девушку, надежду на счастье, покой и сон, он забрал все… И теперь он валяется куском смердящей плоти, на дне заброшенного карьера. Он получил все, что ему причиталось, любимая…
Я откинулся на спинку сиденья, наблюдая за Анной — она вздрогнула и повернулась ко мне своим божественным личиком.
— О боже, ты…
Две слезинки скатились по ее щекам алмазными капельками горя. Я смеялся, я смотрел на ее слезы, и мне было так хорошо, как никогда. Я видел, как плачет ангел, и мне было хорошо…
Она плакала, ее плечи судорожно поддергивались, я ощущал ее боль. И мне было все равно, потому что нельзя было простить бессонные ночи, и адский жар солнца, и рой мух, кружащихся над телом поверженного врага, и ангела в небе, который направлял мою руку, превратив простой отрезок водопроводной руки в разящую сталь. И я плакал вместе с ней, оттого, что нельзя было вернуть то наивное время, когда в полумраке коридора повстречались двое — ангел с небес, и парень из преисподней. И два сердца высекли искру, из которой родилось не пламя любви, нет — жаркий, всепоглощающий огонь ненависти. Простые градации боли в оттенках сине-зеленого, и черная линия, ведущая не туда, куда хотелось бы тебе, мой ангел, в недобрый час, опустившийся на землю, чтобы потерять все.
Она сглотнула слезы и спросила, заранее зная мой ответ:
— Что ты сделал с ним?
Я рассказал ей все. Как увидел их обоих в окне, как мои руки сжались в кулаки, как я плакал, задыхаясь от боли, когда толкал мертвое тело к краю обрыва, и небо плакало, горькими слезами, пытаясь помочь мне… Что, я еще мог рассказать ей?
Захлебываясь от жалости к самой себе, она спросила:
— Но… за что? За что ты так поступаешь с нами?
За что?! Ты не понимаешь, глупышка… Я ответил как можно ласковее:
— За боль и измену. За то, что ты предала нашу любовь…
Она закричала, выплевывая слова ненависти:
— О какой любви ты говоришь? Посмотри на себя — ты жалкое подобие человека… Посмотри на себя, урод! Ни одна, слышишь, ни одна женщина не согласится быть рядом с тобой… Ты пародия на человека, мерзкая тварь, ты даже не способен удовлетворить женщину, ты…
Анна кричала, позабыв про страх, и каждое ее слово было хуже укуса скорпиона. Эти слова жалили беспощадно, рвали душу…
Я закрылся ладонями, в напрасной попытке уберечься от разящих молний.
— Но наши прогулки, Анна, вспомни, как мы были счастливы…
Она дергалась, как сумасшедшая, пытаясь освободиться, чтобы вонзить свои когти прямо в мое сердце, вырвать его, бросить на пол, где лежала забытая связка ключей.
— Ты сумасшедший ублюдок, ничего этого не было. О чем ты говоришь? Какие прогулки — их не было. Я просто гуляла сама, и даже не замечала, что ты где-то сзади, крутишь колеса своего чертового кресла. Ты все придумал…
— Не говори так, не говори… Наша любовь…
Анна смеялась, несмотря на страх, несмотря не на что:
— О чем ты бормочешь… Не было любви, не было… И не будет никогда. Ни одна женщина не согласиться быть рядом с тобой. Ты калека… Жалкий урод…
Багровая пелена застелила мои глаза, и я сжал ее шею, чтобы помешать, не дать ей произносить эти проклятые, лживые слова. Я сжимал изо всех сил, и шептал:
— Нет, детка, нет.
Я хотел бы рассказать о бессонных ночах, когда я думал о том, как мне утолить жажду мести, затушить костер ненависти. Я расскажу о том, что с недавних пор, мне хочется сбросить ангелов с небес, втоптать в грязь их белоснежные крылья. И пусть их злые пронзительные голоса наполнят землю страданием. Вот так детка, и это тоже все для тебя…
Я бормотал под нос, пугаясь самого себя, пугаясь того, что должно было скоро произойти. Мне стало страшно, я сжал руками руль, понимая что, остался маленький шаг, перед падением в глубокую пропасть, из которой нет возврата.
Ждать пришлось недолго — чуть более получаса. Она тихонько застонала, и открыла глаза. Искорки боли и непонимания в глубокой синеве глаз…
— Что со мной, где я…
Тишина наполнила смыслом теплый вечер августа. Я не ответил, продолжая всматриваться в ее прекрасные черты, наслаждаясь совершенством линий. Анна попыталась освободиться, но скотч удержал ее.
— Что тебе нужно от меня? Отпусти меня немедленно…
Я погладил ее по голове:
— Всему свое время, Анна, не торопись… Но сначала…
Она забилась, напрасно пытаясь освободиться. Я прикрыл глаза, равнодушно наблюдая за ее бесплодными попытками.
— Хочешь, я расскажу тебе историю, прекрасная Анна?
Она обмякла, словно признавая свое поражение. Я усмехнулся и продолжил:
— Наглый, здоровый хлыщ ворвался ураганом в размеренную жизнь одного человека. Он забрал у него все — любимую девушку, надежду на счастье, покой и сон, он забрал все… И теперь он валяется куском смердящей плоти, на дне заброшенного карьера. Он получил все, что ему причиталось, любимая…
Я откинулся на спинку сиденья, наблюдая за Анной — она вздрогнула и повернулась ко мне своим божественным личиком.
— О боже, ты…
Две слезинки скатились по ее щекам алмазными капельками горя. Я смеялся, я смотрел на ее слезы, и мне было так хорошо, как никогда. Я видел, как плачет ангел, и мне было хорошо…
Она плакала, ее плечи судорожно поддергивались, я ощущал ее боль. И мне было все равно, потому что нельзя было простить бессонные ночи, и адский жар солнца, и рой мух, кружащихся над телом поверженного врага, и ангела в небе, который направлял мою руку, превратив простой отрезок водопроводной руки в разящую сталь. И я плакал вместе с ней, оттого, что нельзя было вернуть то наивное время, когда в полумраке коридора повстречались двое — ангел с небес, и парень из преисподней. И два сердца высекли искру, из которой родилось не пламя любви, нет — жаркий, всепоглощающий огонь ненависти. Простые градации боли в оттенках сине-зеленого, и черная линия, ведущая не туда, куда хотелось бы тебе, мой ангел, в недобрый час, опустившийся на землю, чтобы потерять все.
Она сглотнула слезы и спросила, заранее зная мой ответ:
— Что ты сделал с ним?
Я рассказал ей все. Как увидел их обоих в окне, как мои руки сжались в кулаки, как я плакал, задыхаясь от боли, когда толкал мертвое тело к краю обрыва, и небо плакало, горькими слезами, пытаясь помочь мне… Что, я еще мог рассказать ей?
Захлебываясь от жалости к самой себе, она спросила:
— Но… за что? За что ты так поступаешь с нами?
За что?! Ты не понимаешь, глупышка… Я ответил как можно ласковее:
— За боль и измену. За то, что ты предала нашу любовь…
Она закричала, выплевывая слова ненависти:
— О какой любви ты говоришь? Посмотри на себя — ты жалкое подобие человека… Посмотри на себя, урод! Ни одна, слышишь, ни одна женщина не согласится быть рядом с тобой… Ты пародия на человека, мерзкая тварь, ты даже не способен удовлетворить женщину, ты…
Анна кричала, позабыв про страх, и каждое ее слово было хуже укуса скорпиона. Эти слова жалили беспощадно, рвали душу…
Я закрылся ладонями, в напрасной попытке уберечься от разящих молний.
— Но наши прогулки, Анна, вспомни, как мы были счастливы…
Она дергалась, как сумасшедшая, пытаясь освободиться, чтобы вонзить свои когти прямо в мое сердце, вырвать его, бросить на пол, где лежала забытая связка ключей.
— Ты сумасшедший ублюдок, ничего этого не было. О чем ты говоришь? Какие прогулки — их не было. Я просто гуляла сама, и даже не замечала, что ты где-то сзади, крутишь колеса своего чертового кресла. Ты все придумал…
— Не говори так, не говори… Наша любовь…
Анна смеялась, несмотря на страх, несмотря не на что:
— О чем ты бормочешь… Не было любви, не было… И не будет никогда. Ни одна женщина не согласиться быть рядом с тобой. Ты калека… Жалкий урод…
Багровая пелена застелила мои глаза, и я сжал ее шею, чтобы помешать, не дать ей произносить эти проклятые, лживые слова. Я сжимал изо всех сил, и шептал:
— Нет, детка, нет.
Страница
7 из 89
7 из 89
