Добавить в моё избранное
300 мин, 49 сек 18119
Больше всего на свете дед моего деда боялся быть похороненным заживо. И это с ним произошло. Мой дед не хотел очнуться в темном гробу, глубоко под землей. Поэтому он и дал мне яд…
Сергей с ужасом посмотрел на дедушку, и встретил спокойный, безмятежный взгляд. Дед улыбался. В его голубых глазах вспыхивали и тухли искорки, отблески заходящего летнего солнца в обычный летний день.
— Это осталось между нами. Тайна, которую знали только я и он. Эти несколько горошин связали нас крепкой нитью. Сильнее чем родственные узы. Сильнее чем любовь или ненависть. Каждый раз, когда дед подмигивал мне, я улыбался в ответ, не обращая внимания на удивленные глаза своих родителей. Это было между нами. И, к сожалению осталось. Надолго, может быть навсегда. Маленький флакончик оказался сильнее жизни и сильнее смерти. Я никогда особо не ладил с дедом. У него был довольно скверный характер, даже для такого старика, как он. Но после нашего с ним разговора мы подружились. Даже нет, не подружились — сроднились. Иногда мне даже кажется, что дед прожил много больше, чем ему было отмерено, именно благодаря надежде, что когда придет время, я сделаю то, что обещал.
Сережка сидел рядом с дедом, чувствуя, как в нем рождается какое-то странное ощущение, словно он был причастен к чему-то великому, манящему, и в то же время отвратительному.
— Я до сих пор помню все до мелочей. Странно, иногда я забываю, какой нынче год на дворе, но точно помню, что в день похорон у мамы был черный платок, с золотистой бахромой. Бабушка, в черном платье вытирала глаза своим платком. И я на всю жизнь запомнил рисунок на этом платке. Бывает так, что ты не можешь вспомнить что-то нужное, важное для себя, но память услужливо выдает всякие ничего не значащие мелочи, абсолютно не нужные. Стоял жаркий сентябрь. Гроб стоял в зале, на двух деревянных скамейках. Люди столпились вокруг, прощаясь с дедушкой. Я стоял рядом с бабушкой, и слышал, как она тихонько плачет. В кармане лежал пузырек с Билиблумином. Нужно было улучить момент и незаметно вложить горошинку яда дедушке в рот. Я терпеливо ждал, пока в комнате никого не останется.
Дед тяжело вздохнул, переживая.
— Наконец, я остался один в комнате. Я на цыпочках подошел к гробу. Дедушка лежал на спине. Я стоял, чувствуя, как колотится мое сердце. Мне почему-то казалось, что если я подойду ближе, дедушка схватит меня своей пожелтевшей рукой, чтобы затащить к себе в гроб. Смерть не красит человека, мой дедушка не был исключением. Острый подбородок смотрел вверх. Губы посинели и раздулись. Он был мертв. Я осторожно достал пузырек. Пора было выполнить обещание. Я наклонился над дедушкой, раздумывая каким образом положить яд ему в рот. Мне совершенно не хотелось прикасаться к лицу покойного. И тогда это произошло.
Сережка слушал дедушку, не веря своим ушам. Старик продолжал рассказывать кошмарные подробности своего детства, словно не замечая детский страх.
— Я много думал над тем, что произошло тогда. Скорее всего, просто из-за сильной жары тело начало разлагаться быстрее, чем мы думали, выделяя газы. А может быть, я нечаянно толкнул гроб — не знаю, но рука дедушки, которая лежала на груди, откинулась, упав с мертвым, деревянным стуком, и, словно тихий шепот пронесся по комнате. Я пообещал своему деду, что сделаю все возможное. И обманул…
Сережка опустил голову, чувствуя, что еще немного и окончательно свихнется. Ему стало страшно, очень страшно…
Дед продолжал, не сводя с него своего насмешливого взгляда:
— В последний момент я испугался. Можно даже сказать — просто струсил. Но, думаю, на моем месте струсил бы любой. У меня было время выполнить свое обещание, но я стоял как вкопанный, сжимая в руках заветный флакончик. А потом уже было поздно. Пришел автобус, и дедушку отвезли на кладбище. Последнее, что мне запомнилось в тот день — звук молотков, забивающих длинные гвозди в сосновую крышку гроба. И еще легкий стук, словно кто-то там, в гробу, пристукивал в такт молоткам. Я слушал, как забивают гроб, сжимая в руке бесполезный яд. Пузырек с горошинами, которым не нашлось применения. Я слушал, как дедушка пытается достучаться до своих могильщиков. Я слушал тихий стук, который остался в моей памяти навсегда. Я слышал его, когда опускали гроб, слышал его, когда рабочие забрасывали яму, слышал, когда люди тихонько расходились с кладбища. И я слышал его каждую ночь, когда ложился спать. Тихий стук. Словно костяшки, легонько бьют по дереву. Тук-тук. Привет…
Дедушка вздохнул. День подошел к концу. Тень старой шелковицы протянулась до скамейки, на которой сидели они. Дед и внук. Сережка сидел, вжав голову в плечи, еще не зная, что через месяц он будет стоять на кладбище, сжимая мамину ладошку, и смотреть, как хоронят его дедушку.
— Я и сейчас, иногда, слышу этот стук, когда ложусь спать, и лежу без сна. Вот и все, что я хотел тебе рассказать — дед посмотрел на внука тяжелым взглядом — а теперь пообещай мне, что когда придет время, ты выполнишь мою просьбу.
Сергей с ужасом посмотрел на дедушку, и встретил спокойный, безмятежный взгляд. Дед улыбался. В его голубых глазах вспыхивали и тухли искорки, отблески заходящего летнего солнца в обычный летний день.
— Это осталось между нами. Тайна, которую знали только я и он. Эти несколько горошин связали нас крепкой нитью. Сильнее чем родственные узы. Сильнее чем любовь или ненависть. Каждый раз, когда дед подмигивал мне, я улыбался в ответ, не обращая внимания на удивленные глаза своих родителей. Это было между нами. И, к сожалению осталось. Надолго, может быть навсегда. Маленький флакончик оказался сильнее жизни и сильнее смерти. Я никогда особо не ладил с дедом. У него был довольно скверный характер, даже для такого старика, как он. Но после нашего с ним разговора мы подружились. Даже нет, не подружились — сроднились. Иногда мне даже кажется, что дед прожил много больше, чем ему было отмерено, именно благодаря надежде, что когда придет время, я сделаю то, что обещал.
Сережка сидел рядом с дедом, чувствуя, как в нем рождается какое-то странное ощущение, словно он был причастен к чему-то великому, манящему, и в то же время отвратительному.
— Я до сих пор помню все до мелочей. Странно, иногда я забываю, какой нынче год на дворе, но точно помню, что в день похорон у мамы был черный платок, с золотистой бахромой. Бабушка, в черном платье вытирала глаза своим платком. И я на всю жизнь запомнил рисунок на этом платке. Бывает так, что ты не можешь вспомнить что-то нужное, важное для себя, но память услужливо выдает всякие ничего не значащие мелочи, абсолютно не нужные. Стоял жаркий сентябрь. Гроб стоял в зале, на двух деревянных скамейках. Люди столпились вокруг, прощаясь с дедушкой. Я стоял рядом с бабушкой, и слышал, как она тихонько плачет. В кармане лежал пузырек с Билиблумином. Нужно было улучить момент и незаметно вложить горошинку яда дедушке в рот. Я терпеливо ждал, пока в комнате никого не останется.
Дед тяжело вздохнул, переживая.
— Наконец, я остался один в комнате. Я на цыпочках подошел к гробу. Дедушка лежал на спине. Я стоял, чувствуя, как колотится мое сердце. Мне почему-то казалось, что если я подойду ближе, дедушка схватит меня своей пожелтевшей рукой, чтобы затащить к себе в гроб. Смерть не красит человека, мой дедушка не был исключением. Острый подбородок смотрел вверх. Губы посинели и раздулись. Он был мертв. Я осторожно достал пузырек. Пора было выполнить обещание. Я наклонился над дедушкой, раздумывая каким образом положить яд ему в рот. Мне совершенно не хотелось прикасаться к лицу покойного. И тогда это произошло.
Сережка слушал дедушку, не веря своим ушам. Старик продолжал рассказывать кошмарные подробности своего детства, словно не замечая детский страх.
— Я много думал над тем, что произошло тогда. Скорее всего, просто из-за сильной жары тело начало разлагаться быстрее, чем мы думали, выделяя газы. А может быть, я нечаянно толкнул гроб — не знаю, но рука дедушки, которая лежала на груди, откинулась, упав с мертвым, деревянным стуком, и, словно тихий шепот пронесся по комнате. Я пообещал своему деду, что сделаю все возможное. И обманул…
Сережка опустил голову, чувствуя, что еще немного и окончательно свихнется. Ему стало страшно, очень страшно…
Дед продолжал, не сводя с него своего насмешливого взгляда:
— В последний момент я испугался. Можно даже сказать — просто струсил. Но, думаю, на моем месте струсил бы любой. У меня было время выполнить свое обещание, но я стоял как вкопанный, сжимая в руках заветный флакончик. А потом уже было поздно. Пришел автобус, и дедушку отвезли на кладбище. Последнее, что мне запомнилось в тот день — звук молотков, забивающих длинные гвозди в сосновую крышку гроба. И еще легкий стук, словно кто-то там, в гробу, пристукивал в такт молоткам. Я слушал, как забивают гроб, сжимая в руке бесполезный яд. Пузырек с горошинами, которым не нашлось применения. Я слушал, как дедушка пытается достучаться до своих могильщиков. Я слушал тихий стук, который остался в моей памяти навсегда. Я слышал его, когда опускали гроб, слышал его, когда рабочие забрасывали яму, слышал, когда люди тихонько расходились с кладбища. И я слышал его каждую ночь, когда ложился спать. Тихий стук. Словно костяшки, легонько бьют по дереву. Тук-тук. Привет…
Дедушка вздохнул. День подошел к концу. Тень старой шелковицы протянулась до скамейки, на которой сидели они. Дед и внук. Сережка сидел, вжав голову в плечи, еще не зная, что через месяц он будет стоять на кладбище, сжимая мамину ладошку, и смотреть, как хоронят его дедушку.
— Я и сейчас, иногда, слышу этот стук, когда ложусь спать, и лежу без сна. Вот и все, что я хотел тебе рассказать — дед посмотрел на внука тяжелым взглядом — а теперь пообещай мне, что когда придет время, ты выполнишь мою просьбу.
Страница
79 из 89
79 из 89
