Багровый этюд

— спрашиваю я.

— Отпечатки рук за стеклом.

От ужаса я готов завопить как мальчишка, рухнувший с горки. Только заботливой мамы у меня давно нет.

Красные ладони тянутся из глубины зеркала.

Плачущий мальчик не собирается затихать, но теперь его крик острее бьет по моим нервам. Я возвращаю Свете телефон, поднимаюсь с лавки и быстро шагаю к выходу из парка.

Свербящий страх внутри оседает в легких, как дым. Всё вокруг сделалось неправильным, некрасивым, и ужасно корявым.

Руки! В зеркале чьи-то руки!

Света бежит за мной. Я намерено не сбавляю темп. Меня догоняет мерзкий запах гниющего мусора. Свалок рядом нет, значит, запах исторгает что-то другое, возможно даже мой разум.

В голове неожиданно всплывает фраза из какой-то дурацкой книги: «Весь мир — это гниющий труп. Я родился в трупе, и в трупе я сдохну вместе миллиардами других трупоедов, не осознающих этого».

Я дышу и бегу, но вонь не уходит. Кажется, будто руки с фотографии пробираются под кожу и я не могу пресечь невидимого паразита.

Мир в одночасье сваливается в кашу, дома распадаются на кусочки щебня и плавают в мерзких, гнилых волнах кровавого океана. Откуда здесь столько багровой краски?

Света хватает меня за плечо. Я вздрагиваю.

— Ты куда направился? — спрашивает подруга. — Тебе нехорошо?

— Да, — Слюнной комок застревает в горле, горячий и неприятный. — Мне не по себе. Я бы полежал немного, можно я пойду домой.

— Я провожу тебя.

Света хватает меня под руку и тащит к выходу. Странно, но где-то за спиной также за руку тянет молодая мамаша своё кричащее чадо, приговаривая ему на ушко: «Ну пойдем домой, я тебе дам конфету, включу мультики только не плачь».

«Только не плачь, и я покажу тебе прекрасный мир. Он сладкий, как кроваво-красный леденец и всегда одинакового цвета».

Входная дверь хлопает.

На миг в комнату врывается сквозняк, но так-же быстро исчезает. Я лежу на диване, мои глаза прикрыты, но я не сплю. Сквозь жалюзи льется свет исчезающего в сумерках дня. Стрелки на циферблате впились в семерку. С улицы доносятся голоса.

«Люди, — думаю я. — Ваш бог устал».

Я слышу женский голос. Скорее всего, Света пригласила Марину. Только её сейчас не хватало.

— Что с ним случилось? — голос Марины доносится до меня глухо, будто сквозь толстую скорлупу яйца.

— Ему стало плохо когда мы гуляли в парке. Я испугалась, у него ведь может случиться приступ.

Девушки удаляются на кухню. Мне приходится напрягать слух, чтобы понять, о чём они говорят.

— А что с ним не так?

— Я же говорила тебе. — Щелкает зажигалка. — У него эпилепсия. Такие ужасные припадки! В него будто дьявол вселяется. Я до смерти их боюсь.

— Ужас.

Кто-то включил чайник. Сейчас он заработает и я больше не услышу их слов.

Махровое покрывало сползает с кровати. Я встаю, и почти физически чувствую гаснущее солнце на коже. Свет из окна твердый, словно асфальт. Он наполнен безразличием, чудовищной пустотой, которую я выжимаю из себя посекундно.

На гладь бронежилета ложиться закат. Я вспоминаю недавние слова Светы: «Такой неприятный цвет старого мяса. Это не свет от фонарей или фар, это скорее глюк».

Возможно, мне показалось, но на миг всё пространство за окном сделалось именно таким. Я отошел назад и присел на край кровати. Ощущения клубятся в голове, и я словно опускаюсь в бархатное кресло огромного театра. Предо мной сцена, на которой танцуют люди. Я наблюдаю за ними, их действия иногда кажутся мне глупыми, иногда смелыми, но по большей части бессмысленными. И вдруг поверх падает прозрачный занавес, цвета меркнут и всё окрашивается в багровый. Всё это похоже на затянувшуюся ауру, которая обычно длиться не более двадцати секунд. Двадцать секунд вечности, перед сражающей наповал волной.

Восемь лет назад я переболел энцефалитом. После этого я стал ощущать странные состояния, словно ты открываешь себя всему миру, поднимаешься над домами, взгляд искривляется и ты не видишь ничего, кроме облицованной стены дома. И взгляды посторонних прилипают к душе, как накипь. Что-то внутри ломается, а потом тебя подсовывают под нос смоченные нашатырем ватки, кладут на подушку, выходят в другую комнату и начинают обсуждать.

Лучше наблюдать за ними, чем принимать их правила.

Что я и делаю.

Дверь приоткрывается, в комнату заглядывает Света. Волосы растрепаны, видимо, девушки целовались.

— Ты как?

— Нормально. — отвечаю я.

Взгляд нечаянно падает на опустошенную пачку таблеток на столе. Я принимаю их каждый день, чтобы угнетать очаг приступа. Что может быть нормального в моей ситуации? Нарушенное мировосприятие, больная структура личности.

— К нам Марина пришла?

— Да. — Света смущено разводит руками.