Пожиратели

Никитич, сколь не допрашивал его Криволесов, отнекивался и клялся, что брал мужиков разве что крышу починить или забор поправить, а потом по домам отпускал, а куда они делись, Бог весть…

Петр Семенович не заметил, как заснул, склонившись на стол. Спалось ему на удивление хорошо и спокойно, не так, как прошлые ночи, но помещика разбудили крики, доносившиеся со двора. Барин встал и подошел к окну. Наступал вечер, и солнце уже касалось верхушек сосен.

— Барин спит, не велел будить, — услышал он голос лакея.

— А ну, зови его! — хрипло крикнул кто-то.

— Где мой муж? — кричала какая-то женщина. — Ты его вчера позвал, сказал: барин к себе требует! Где он? Что он с ним сделал, ирод окаянный?

— Про то ничего не знаю, мое дело — позвать, раз барин велит, — отвечал Никитич, — а что там барин делать изволит… Про то знать не могу.

«Что он такое говорит? — спросонья подумал Криволесов. — О чем это он? Я никого никуда не звал!»

Толпа зашумела, заглушая попытки лакея перекричать их:

— Зови барина!

— Пущай ответит!

— Не то мы сами!

Петр Семенович похолодел. Он слышал от отца, что творила озверевшая толпа во время бунта Пугачева, но никогда не думал, что его собственные крестьяне станут так кричать! Выйти к ним? Опасно! Бежать? Стыдно. Криволесов еще ни от кого не бегал! А может, они пошумят, да разойдутся? Барин выглянул в окно и громко крикнул:

— В чем дело?

Его заметили, и толпа отхлынула от крыльца, остановившись под окнами. Петр Семенович разглядел среди них кучера Семена. Тот был пьян и кричал едва ли не громче всех.

«Запорю, скотину!» — пообещал себе Криволесов.

— Барин, где мой муж? — закричала одна из женщин. В светлой повседневной одежде они так мало отличались друг от друга, что барин не заметил, которая из них кричала, тем более, что крик подхватили остальные:

— И мой пропал!

— Что ты с ними сделал?

— Где они?

Постепенно крики стихли. Толпа ждала ответа. Помещик посмотрел вниз, стараясь не задерживать ни на ком взгляда, и сказал как можно строже:

— Разойдитесь! Я не знаю, где ваши мужики. Сам хотел бы знать!

— Врешь ты все! — выкрикнул кто-то. Кажется, плотник, делавший дверь в подземелье. — Говорят, ты мужиков в подземелье своем замучил!

Криволесов потерял дар речи, а толпа заголосила:

— Вчера Федоса взял, он и пропал!

— И Гришка пропал!

— И Степан!

— В подвалах своих уморил, людоед!

— За что, барин!?

— У него подвал костями усыпан, сам видел, вот вам крест! — орал пьяный кучер. — Его благородие мне молчать приказывали, говорили, убью, мол! Пошли мы с ним, а от Мишки-то одни косточки остались, в кровушке все! Упырь он, как есть, упырь! И дружки его, упыри, под землей обретаются!

— Слышали, православные, барин наш — вурдалак!

— Упырь!

— Сжечь его, покудова он нас всех не сожрал!

— Ломай двери!

— А ну! — парадная дверь, видимо, предусмотрительно запертая Никитичем, затрещала под гнетом навалившихся людей. Петр Семенович кинулся прочь из кабинета, но остановился, вернулся и схватил со стола пистолет. Криволесов понимал: с толпой ему не сладить, будь у него хоть десять пистолетов, а потому надо бежать!

Он выскочил в коридор. Окна там выходили на другую сторону дома, как раз под ними разбит цветник, земля рыхлая… Петр Семенович распахнул окно и полез на подоконник. Высоко, но делать нечего — снизу послышался треск упавшей двери и топот поднимавшихся по парадной лестнице людей. Криволесов прыгнул.

Приземлился он удачно, лишь пистолет больно ударил по пальцам, но оружия барин не выпустил. Барин поднялся и побежал к погребам. Двери там крепкие, выстоят, а там подоспеет кто-нибудь…

— Вон он! Держи! — закричал детский голос. — Убег!

— Не убежит! — уверенно ответил густой бас. — Поймаем!

И столько жестокой страсти было в том голосе, что Петру Семеновичу стало страшней, чем в подземных тоннелях.

Едва он подбежал к погребу, из-за угла показались люди, вооруженные кольями, вилами и серпами. Дверь в подпол оказалась запертой, но у Петра Семеновича был ключ. Лихорадочно шаря по карманам, он, наконец, нашел его и повернул в замке. Помещик еле успел заскочить внутрь и задвинуть щеколду. В дверь свирепо забарабанили. Петр Семенович отступил подальше и перевел дыхание. Сердце колотилось, и руки, только что в два счета открывшие замок, ходили ходуном. Что делать? В подвале было темно, лишь крошечное окошко под самым потолком давало немного света.

— Ломай дверь! — услышал он голос снаружи. Что-то тяжелое ухнуло, и дверь застонала. Криволесов посмотрел на окованный железом вход в подземелье. Уж эта дверь выдержит! Помещик достал второй ключ и открыл вход. Эх, нет лампы!