Немой Мазохизм

Я знал этот взгляд.

Отпусти.

Ты никуда не уйдёшь от меня! — начинаю кричать, а он закатывает глаза, отдёргивает руку, я вскакиваю и обвиваю его обеими руками, не собираюсь его никуда отпускать, тем более туда — я знаю куда ты собрался! Ты что, так ничего и не понял!? Так нихрена и не понял!

Откуда в тебе это? — он вглядывается в мои глаза, не понимает.

Оттуда!! Если ты уйдёшь сейчас, я перебью их всех!! Ты слышал!? Слышал меня!? — я снова слетаю с катушек.

Он меня уже не слышал. Его раздражали мои эти «слёты», его раздражал мой чрезмерный контроль. Он любил свободу и ставил ее превыше всего, а тут появился я и от свободы не осталось и следа. Его это злило, злило, что меня стало настолько много, я понимал это. Я понимал, что он хотел побыть вне моей компании. Всё я понимал, я ж сообразительный. Но я никак, никак не хотел это принимать.

Мы сидели в этой съёмной квартире вот уже третий день никуда не выходя и это сводило с ума нас обоих. Хотя, мне было всё равно где сидеть… мне это не в первой. Но он… От него так и несло ненавистью, раздражением и усталостью. Усталостью от всего этого дерьма. Он здесь сходил с ума. А я… я просто не отпускал его никуда дальше нашей постели.

Репортёры по телику до сих пор держали нас всех в курсе дела. У них так и не появилось ничего нового по этому делу. Всё то же самое, одно тело, кстати, они нашли третий мешок, тот что с ногами и руками, обнаружили на нём все те же мои отпечатки. О Гарэтте и втором теле не было ни слуху, ни духу. В газетах писали о парне, что был в коме. Там тоже шло дело, но оно тут же встало в тупик как только они поняли, что ему напрочь отшибло память. Он не помнил ни событий того вечера, ни своего имени, ничего вообще. Полная амнезия. Один — ноль, в нашу пользу. Хотя нам по-прежнему нельзя было расслабляться. Они подключили все «силы» на этот розыск. Прочесали весь Лондон. Говорили даже о том, чтоб я сдался, пришёл добровольно и сотрудничал с полицией. Ага, сейчас. Не так быстро.

Он отталкивает меня, отцепляет мои руки и отталкивает. Хватаю его за плащ, а он кричит чтоб я отпустил его. Я знаю, знаю, но не могу. Не могу! Он берет меня за горло и говорит что-то про то, что он не будет со мной вечно и что я должен к этому привыкать. Не собираюсь я к этому привыкать!

Ты больной на всю голову, засранец.

Я тебе покажу больной!!

Он отворачивается, собирается уходить, я оглядываюсь. Под руку попадается светильник. Хватаю его и со всего маху заезжаю ему по голове. Я разбил ночник о его голову. Стёкла от лампы полетели на пол. Треснутый окрававленный торшер там же. Форфоровая ножка от светильника до сих пор у меня в руках. Не сразу понял, что сделал. Не успел ни о чем подумать. Я просто стою в ступоре.

Гарэтт? — тихо спрашиваю.

Отпускаю ножку, та грохается на пол с глухим позвякивающим звуком. Медленно подхожу к нему. Стёкла лежащие на полу впиваются в босые ноги. Застревают в коже. Осматриваю его. Он лежит не двигаясь. Дышит. На голове свежая кровоточащая рана, кровь стекает по синим волосам. Ищу чем зажать. Бегу в ванную за полотенцем. Стёкла в пятке отдаются острой болью. Возвращаюсь. Прижимаю. Ищу чем перебинтовать. Шарф. Сажусь на пол, ложу его голову к себе на колени, аккуратно перетягиваю рану шарфом, оборачиваю пару раз. Затягиваю. Пальцем вытаскиваю примотанные волосы. Глажу его по окрававленному лицу. Снова эта липкая запёкшаяся кровь под моими ногтями.

Боюсь.

Мне страшно.

И это был не страх того, что меня поймают. Это был страх пустоты.

Адская боль в голове. Пульсирующая. Ощущение, что она сейчас просто лопнет. Что-то давит на голову. Я не могу пошевелить шеей. Она дико затекла и жутко болела. Онемевшие руки и ватные ноги. Головокружение. Пытаюсь разлепить глаза. Их чем-то залило. Кровью. Вспоминаю, что получил удар по голове и после отрубился. Открываю глаза. Кровавые реснички прилипли к коже, не дают мне открыть их полностью. Хочу пошевелить рукой, понимаю, что связан. Снова? Тугие верёвки давят на онемевшие запястья. Грубо натирают их. Онемение проходит и вскоре я чувствую противную, саднящую боль в руках.

Я лежу. На постели. Кто-то садится рядом и проводит чем-то влажным по моим глазам. Разлепляю. В глаза бьёт яркий свет. Жутко режет.

Очухался? — голос Сиэля и следуемый за ним шлепок по щеке.

Хочу встать. Понимаю, что ноги тоже связаны. Привязаны к перилам кровати. На полу ведро с водой, губка и совок со стёклами.

Какого черта ты со мной сделал!? — начинаю орать, то ли от паники, то ли от злости, не сразу понял.

Ну, тише тише… — прикасается пальцем к моим губам, целует их — не шуми, а то мне придётся заклеить твой чудный ротик.

Что это, мать твою, было!? Зачем ты это сделал!?

Я тебя предупреждал! — повышает голос, начинает злиться — сказал ведь тебе, что ты не уйдёшь… я ведь просил тебя быть со мной… Я просто хотел чтоб ты был рядом.