Тайна особняка Темпер. Любимая душа

Я укрыла одеялом Джонатана и, закусив губу, взяла серебряный подсвечник с горящей свечой, а другую свечу задула.

Тихо выйдя из комнаты, чтобы не разбудить детей, я прошла и села за трюмо, что стояло у моей кровати.

В зеркале отразилась темноволосая девушка с высокими скулами, маленьким носиком и родинкой над уголком правой чуть пухлой губы. Все казалось таким незнакомым в облике этой незнакомки. Но, взглянув в ее серебристые глаза, наполненные беспокойством и мрачной решимостью, я наконец-то узнала в незнакомке, отражающейся в зеркале саму себя.

Опять темнота, словно щелкнули выключателем в комнате. А следующее, что я увидела, был разговор с миссис Ричарс.

Я, конечно, предполагала, что миссис Люсинда Ричарс знала о синяках детей и покрывала мужа, возможно из-за большой любви, а может быть из-за страха перед ним. Ведь именно она каждый вечер купала детей перед сном и не заметить синяки никак не могла. Поэтому я начала разговор издалека и когда хозяина особняка не было дома.

— Миссис Ричарс, — начала я, когда мы сидели одни вечером в гостиной у камина, — я вчера заметила у Джонатана синяки на предплечье, когда накрывала его одеялом. — Возможно его кто-то обижает?

— Он что-то вам рассказал? — спросила взволнованно Люсинда, отложив книгу, которую читала, сидя на кресле, и подалась чуть вперед.

— Нет, — покачала головой я, сидя напротив и откладывая свой роман в сторону, продолжила. — В том то и дело, что он молчит или отговаривается, что стукнулся сам.

— Ну, я верю моему сыну, — с облегчением улыбнулась миссис Ричарс, откидываясь на спинку кресла. — Если он так говорит, то значит это правда.

— Возможно, он очень боится своего обидчика, поэтому молчит? — осторожно предположила я. — Или боится за свою сестренку?

— На что вы намекаете? — с подозрением и беспокойством в чуть прищуренных карих глазах спросила хозяйка дома.

— Я ни на что не намекаю, — продолжила понизив голос я, невольно подаваясь вперед, — просто уточняю у вас, возможно, вы в курсе, кто обижает ваших детей?

— По-моему, вы зря волнуетесь, — серьезно ответила миссис Ричарс, — сын мне вечером все рассказывает. И если бы его кто-то обижал, то я первая узнала бы об этом.

Она мне тепло улыбнулась, а я не стала больше настаивать. Зачем? Ведь итак все ясно, что она по какой-то причине покрывает мужа.

Подтвердив свои предположения, я решила, что больше не оставлю детей одних. Следующие полгода прошло спокойно. Дети оттаивали, на их телах не появлялось ни одного нового синяка и я расслабилась.

Но случилось другое несчастье.

Миссис Ричарс внезапно слегла. Лекари, которые приезжали, лишь разводили руками, не понимая почему молодая, здоровая женщина вдруг иссохла.

Она начала сильно худеть, под глазами пролегли фиолетовые круги и аппетит пропал. Все, что она пыталась съесть, через пять минут вырывалось из ее рта обратно. Хозяйка особняка стала плохо спать и бредить, говоря о том, что ей очень нужно к детям.

Слабость уже через неделю от начала болезни не позволяла ей вставать с постели. Дети сначала приходили к ней со мной по вечерам, по несколько минут разговаривали с ней. Но потом я перестала их приводить, так как целители опасались, что это болезнь может быть заразной.

Миссис Ричарс переселили в другое крыло дома, а дети со временем стали более веселыми и раскрепощёнными, чем были до этого.

Снова потемнело в глазах, а следующее, что я увидела, как Эмма со слезами в глазах просит меня срочно съездить за лекарством, так как хозяин еще не вернулся из столицы, куда направился неделю назад за столичными докторами и должен был уже приехать, но его все еще не было. А миссис Ричарс стало гораздо хуже и она боится, что без лекарства она умрет.

— Я не могу оставить детей, — ответила ей я, так как сердце сжималось от плохого предчувствия.

— Но я не могу уехать, боюсь, что просто не переживу дорогу, а внук сегодня, как назло, остался дома с температурой. — Просила меня Эмма, прижав руки в молитвенном жесте у груди. — Я присмотрю за детьми, обещаю.

И я с тяжелым сердцем отправилась за лекарством в город.

Всю дорогу я просила извозчика гнать, как можно быстрее, но все равно не успела.

Поняла это, как только вошла в особняк. На пороге между парадной лестницей и входной дверью на полу лежала Эмма, не шевелясь.

Подхватив полы своего повседневного серого платья, я поспешила к поварихе, проверить все ли с ней в порядке.

Эмма была бледна, как мел, губы посинели, а в уголке рта на бежевый ковер стекала бордовым ручейком кровь.

— Эмма, вы в порядке? Что случилось? — с ужасом спросила я, приподнимая голову поварихи.

— Хозяин…, — прохрипела старушка и обмякла.

Ее глаза остекленели, тело уже было холодным и в раз как-то потяжелело.