Сон в паутине

Вид уютной комнаты, обставленной по минимуму, почему-то произвел на Костю странное, необъяснимое впечатление. Он ощутил, как внутри него что-то дрогнуло, когда он, уже отвернувшись, подумал о том, что здесь до самой смерти будет жить его родной отец. Косте было знакомо это щемящее чувство, которое сейчас смогло затмить и вытеснить все его мрачные мысли. Оно посещало его каждый раз, когда он бывал здесь. Этот дом и эта квартира были лучшим, что мог бы получить его отец после долгой и непростой жизни. Отец все понимал, и порой Костя чувствовал его настрой, когда посещал его. Он взял от жизни все, что мог, и теперь желал лишь тихо и мирно коротать остаток жизни, никому не мешая и никого не обременяя своим существованием.

Кухня была заполнена ярким солнечным светом, льющимся через большое окно. Щурясь, Костя посмотрел на маленький диванчик у самой стены, на сиденье которой лежала небрежно отброшенная газета, на стол и раковину, сияющие чистотой. Здесь было тепло и пахло приготовленной яичницей, хотя стол был убран. Костя невольно восхитился стремлением отца к чистоте, которое он не утратил с годами. Маленький телевизор в правом углу с убавленной громкостью вещал местное телевидение. Костя знал, что отец не смотрит телевизор, включая его лишь для «фона», чтобы не сидеть в тишине. Его единственной страстью были лишь хорошие книги, и Костя помнил ту огромную коллекцию книг, которую отец вывез вначале из Новосвета, а потом и из квартиры, которая отошла Косте.

Он сел на табурет, пока его отец возился с чайником, наливая ему и себе чай. Костя знал, что сейчас будут расспросы, но сейчас, ослепленный этой чистотой и светом, льющимся прямо в глаза, он был вовсе не готов говорить о чем-либо.

— Плохо одному, да? — спросил отец, не поворачиваясь к нему, и Костя вздрогнул от этого вопроса. Он вспомнил Катю, свою пустую квартиру, спрятанную в ней Печать, и эти воспоминания сломали его окончательно. Лицо Кости скривилось, губы мелко задрожали, и он опустил голову. Теперь он чувствовал, что обезоружен.

Отец повернулся к нему, поставив перед ним белоснежную чашку с крепко заваренным чаем, усевшись не напротив него, а рядом.

— Что-то мне хреново, па… — выдавил Костя, не поднимая головы, и слова, подобно камням, падали с его губ. Он видел себя в зеркале, и не мог не отметить, что преобразился внешне после своего второго посещения Глубины настолько, что эта разница «до» и «после» была заметна ему сразу же. Косте казалось, что он постарел лет на десять, или же стал попросту похож на сумасшедшего. Он нисколько не преувеличивал, говоря о своем состоянии.

— Вижу, — коротко ответил отец. Костя поднял голову, посмотрев на него исподлобья. Отец, держащий чашку перед собой, искоса смотрел на него. На ярком солнечном свету был отчетливо виден пар, поднимающийся от его чашки, его поблекшие голубые глаза, глубокие морщины на лбу и складки дряблой кожи на тонкой шее. Свет обрамлял его седые волосы, и Костя слабо улыбнулся, подумав, что сейчас его отец напоминает ему старого ангела.

— Знаешь, па, я в последнее время я все чаще вспоминаю о Сашке, — сказал он, переведя взгляд на стол перед собой.

— Почему?

Костя пожал плечами, мысленно одернув себя. Зачем он это сказал?

Костя поднял взгляд на отца:

— Ты вспоминаешь о маме?

Этот вопрос сбил его с толку. Отец нахмурился и отставил чашку на стол, собираясь с мыслями.

— Да… Да, иногда вспоминаю.

— Мы так мало о том, что будет после того как… — Костя осекся. — Ладно, извини. Я пришел, потому что мне сейчас страшно. До усрачки, если точнее.

— Чего ты боишься? — отец сложил руки на столе.

«Смерти», хотел было ответить Костя сам по себе напрашивающийся ответ. Но вместо этого он вновь пожал плечами. Он не знал, как ему объяснить природу своего страха, лежащей где-то за пределами привычного осознания того, что собой представляет жизнь. Его страх был подобен монете, намертво приклеенной к столу. Косте удалось заглянуть на другую сторону, и теперь он не знал, как ему сказать о том, что он боится безысходности, ожидания, неизвестности. Все это он унаследовал от умершего брата вместе с дьявольским ключом от чужого мира.

— Я боюсь… — он замолчал, вновь посмотрев на отца. Костя видел, что не смотря на возвращение сына, он не был готов ни к этой встрече, ни к подобному разговору.

«Непредсказуемость», подумал он. «Вот что тебя тревожит, папа. Ни я, ни ты не знаем, о чем говорить сейчас».

— Я боюсь, что меня постигнет участь Катьки…

— Может, все-таки расскажешь, где ты пропадал все это время? Я знаю, что не имеет значения — ты вернулся, хотя с работы тебя выперли… Но расскажи хотя бы мне.

Костя болезненно поморщился:

— Слушай, па, я уже все рассказал ментам. Я ничего не помню. Я не знаю, где я пропадал, я без понятия, где Катя. Мне нечего сказать.