Добавить в моё избранное
172 мин, 37 сек 4795
— Ты сам не знаешь, что должен чувствовать и зачем, и просто ждешь, когда это закончится. Твои молитвы усерднее других, их слышат усопшие души и находят покой, потому что за твоей душой стоит нечто, чего нет ни у одного из всех епископов.
Луитер ощутил холодные пальцы, касающиеся спины, рисующие плавные линии на бледной коже. Вязкая субстанция, в которую Эдвард опускал пальцы, ложилась темными разводами, с каждой новой линией приобретающими более четкий контур и форму.
— Через страдания лежит путь к знаниям и неминуемому концу, — Эдвард неспешно оставлял на спине очертания крыльев. — Когда-то жил отец, желавший счастья себе и своей семье, он любил свою жену и сына. Мальчик не был воплощением его идей или гордости, но через свои страдания делал отца счастливым и богатым, равно как и всех тех, кто окружал его. Каждый раз, когда ему было больно, он плакал… и слезы, стекая по щекам и падая в его кровь, превращались в бриллианты. Отец считал это даром небес и возносил им хвалу, не обращая внимания на то, что стоимость этих бриллиантов была совсем не в количестве уплаченных за них денег, а в том, как сильно страдал мальчик. В любви и алчности последняя всегда сильнее. Отец желал все больше и больше и поэтому сам брал в руки плеть и выбивал ею драгоценные камни из слез своего же ребенка. А тот плакал до тех пор, пока не затягивались раны и не иссыхали слезы. Каждый молился за свою душу и восхвалял небеса за столь щедрый дар. Люди считали это божественной хвалой за их веру и не замечали того, что истязают ребенка. Мальчик отрекся от их веры, испытывая новую боль от удара… Дьявол смилостивился над ним и лишил божественного дара. Люди, ждущие бриллиантов, все сильнее и сильнее ударяли мальчика розгами по спине, но слезы, капающие в эту кровь, так и оставались слезами. Алчная вера убила этого ребенка, ведь каждый ударял с такой силой, что они выбили жизнь из измученного тела. И, когда он умер, никто не сожалел о его смерти, все корили лишь за то, что он лишил их права на счастливую жизнь, — рассказывая, Эдвард закончил рисунок и погладил Луитера по плечу. Он находил в этом рассказе свою красоту, отличную от той, что все привыкли видеть.
Эдвард никогда не признавал веры и ее служителей, заинтересованных в алчности, и никогда не признавал того, в кого они верили, потому что их Всевышний Спаситель посылал страдания, за которые другие должны были платить.
— Зачем вы мне это рассказываете? — не оборачиваясь, спросил Луитер, находя в этих словах скрытый смысл.
— Ты такой же, у тебя есть то, чего нет у других, но они пользуются тобой. В счет своей собственной души ты даришь свободу другим, открывая им покой и тишину, — склонившись над ним, Эдвард повернул его к себе лицом и остановился взглядом на приоткрытых губах.
— Вы тоже хотите использовать это в своих целях? — Луитер опасливо дернулся, пытаясь отвернуться.
— Нет, меня это не интересует … меня привлекает совсем другое. Если хочешь, то я лишу тебя участи жить чужой жизнью, и заберу этот божественный дар, — проводя второй рукой по его длинным растрепанным волосам, Эдвард стянул их на затылке, притягивая Луитера ближе к себе. — Тот, чьих губ коснутся мои, навсегда будет отмечен грехом, который будет невозможно искупить. Ни в Аду, ни на Небесах его не простят. Этот грех разрушает все, что было дано свыше.
Выслушав его, Луитер, не раздумывая, подался навстречу и получил тот поцелуй, о котором слушал. Он жег губы и язык, а холодные губы впивались все сильнее и сильнее. После того, что узнал и увидел, он не видел смысла в своих страданиях ради других. То, что раньше убеждало в обратном, истлевало и исчезало.
Эдвард отстранился, чувствуя, что Луитеру не хватает воздуха, сжимая его плечи, постепенно ослабляя хватку и гладя их, спускаясь к локтям; отпуская их, проводя ладонями по телу, заставляя его податливо выгнуться, откидывая покрывало. Луитер не сопротивлялся и отстраненно принимал каждое прикосновение. Все внутри него переиначивалось, а от крыльев на спине разносилась неимоверная боль по всему телу.
— Меня интересует твое тело… и ничего больше. Твои плавные движения и ровные шаги привлекают мой взгляд… я знаю, ты удовлетворишь мою тягу к прекрасному, — приподнявшись, Эдвард прикоснулся ладонями к лицу Луитера, глядя в него, довольно улыбаясь. — Трупы исполняют мои приказы, но они лишены грации и такта, а ты жив… и твоя душа будет подчиняться мне.
Глава 3
Зеркало отражает то, что видит. Или все, что выходит за его грань — лишь его отражение. Тонкость, ювелирная и хрупкая, но при этом невероятно достоверная.
Зеркало видит все, но не помнит ничего. Оно бы могло рассказать своему новому хозяину о том, как оно пережило предыдущего, или позволить утонуть в своих осколках, разнесенных в ярости и смятении.
Небольшое зеркало, покрытое множеством запылившихся царапин, висело на светлой стене, почти под самым потолком, в углу.
Луитер ощутил холодные пальцы, касающиеся спины, рисующие плавные линии на бледной коже. Вязкая субстанция, в которую Эдвард опускал пальцы, ложилась темными разводами, с каждой новой линией приобретающими более четкий контур и форму.
— Через страдания лежит путь к знаниям и неминуемому концу, — Эдвард неспешно оставлял на спине очертания крыльев. — Когда-то жил отец, желавший счастья себе и своей семье, он любил свою жену и сына. Мальчик не был воплощением его идей или гордости, но через свои страдания делал отца счастливым и богатым, равно как и всех тех, кто окружал его. Каждый раз, когда ему было больно, он плакал… и слезы, стекая по щекам и падая в его кровь, превращались в бриллианты. Отец считал это даром небес и возносил им хвалу, не обращая внимания на то, что стоимость этих бриллиантов была совсем не в количестве уплаченных за них денег, а в том, как сильно страдал мальчик. В любви и алчности последняя всегда сильнее. Отец желал все больше и больше и поэтому сам брал в руки плеть и выбивал ею драгоценные камни из слез своего же ребенка. А тот плакал до тех пор, пока не затягивались раны и не иссыхали слезы. Каждый молился за свою душу и восхвалял небеса за столь щедрый дар. Люди считали это божественной хвалой за их веру и не замечали того, что истязают ребенка. Мальчик отрекся от их веры, испытывая новую боль от удара… Дьявол смилостивился над ним и лишил божественного дара. Люди, ждущие бриллиантов, все сильнее и сильнее ударяли мальчика розгами по спине, но слезы, капающие в эту кровь, так и оставались слезами. Алчная вера убила этого ребенка, ведь каждый ударял с такой силой, что они выбили жизнь из измученного тела. И, когда он умер, никто не сожалел о его смерти, все корили лишь за то, что он лишил их права на счастливую жизнь, — рассказывая, Эдвард закончил рисунок и погладил Луитера по плечу. Он находил в этом рассказе свою красоту, отличную от той, что все привыкли видеть.
Эдвард никогда не признавал веры и ее служителей, заинтересованных в алчности, и никогда не признавал того, в кого они верили, потому что их Всевышний Спаситель посылал страдания, за которые другие должны были платить.
— Зачем вы мне это рассказываете? — не оборачиваясь, спросил Луитер, находя в этих словах скрытый смысл.
— Ты такой же, у тебя есть то, чего нет у других, но они пользуются тобой. В счет своей собственной души ты даришь свободу другим, открывая им покой и тишину, — склонившись над ним, Эдвард повернул его к себе лицом и остановился взглядом на приоткрытых губах.
— Вы тоже хотите использовать это в своих целях? — Луитер опасливо дернулся, пытаясь отвернуться.
— Нет, меня это не интересует … меня привлекает совсем другое. Если хочешь, то я лишу тебя участи жить чужой жизнью, и заберу этот божественный дар, — проводя второй рукой по его длинным растрепанным волосам, Эдвард стянул их на затылке, притягивая Луитера ближе к себе. — Тот, чьих губ коснутся мои, навсегда будет отмечен грехом, который будет невозможно искупить. Ни в Аду, ни на Небесах его не простят. Этот грех разрушает все, что было дано свыше.
Выслушав его, Луитер, не раздумывая, подался навстречу и получил тот поцелуй, о котором слушал. Он жег губы и язык, а холодные губы впивались все сильнее и сильнее. После того, что узнал и увидел, он не видел смысла в своих страданиях ради других. То, что раньше убеждало в обратном, истлевало и исчезало.
Эдвард отстранился, чувствуя, что Луитеру не хватает воздуха, сжимая его плечи, постепенно ослабляя хватку и гладя их, спускаясь к локтям; отпуская их, проводя ладонями по телу, заставляя его податливо выгнуться, откидывая покрывало. Луитер не сопротивлялся и отстраненно принимал каждое прикосновение. Все внутри него переиначивалось, а от крыльев на спине разносилась неимоверная боль по всему телу.
— Меня интересует твое тело… и ничего больше. Твои плавные движения и ровные шаги привлекают мой взгляд… я знаю, ты удовлетворишь мою тягу к прекрасному, — приподнявшись, Эдвард прикоснулся ладонями к лицу Луитера, глядя в него, довольно улыбаясь. — Трупы исполняют мои приказы, но они лишены грации и такта, а ты жив… и твоя душа будет подчиняться мне.
Глава 3
Зеркало отражает то, что видит. Или все, что выходит за его грань — лишь его отражение. Тонкость, ювелирная и хрупкая, но при этом невероятно достоверная.
Зеркало видит все, но не помнит ничего. Оно бы могло рассказать своему новому хозяину о том, как оно пережило предыдущего, или позволить утонуть в своих осколках, разнесенных в ярости и смятении.
Небольшое зеркало, покрытое множеством запылившихся царапин, висело на светлой стене, почти под самым потолком, в углу.
Страница
12 из 49
12 из 49
