Добавить в моё избранное
172 мин, 37 сек 4803
Животное навсегда остановится в грациозном движении и будет наблюдать стеклянными глазами за своим убийцей, а розы быстро умрут, постыдно опустив головы и обронив высохшие лепестки. Об их былой красоте никто не вспомнит, ведь их место займут новые, но и их время недолго.
И охотник, и садовник восхищены тем, что видят, но один восхищается грациозностью и красотой, которой желает украсить интерьер, а другой гордится тем, что вырастил то, что вызывает восхищение. Но каждый из них, обрывая чужую жизнь, не чувствует жалости.
Тонкие пальцы достали иглу из стеклянной посудины, наполненной прозрачной жидкостью. Держа иглу между пальцев, Эдвард вдел в ее ушко шелковую нить, конец которой перекусил зубами. Ему в какой-то степени нравился этот скрип рвущейся нити, и он редко разрезал ее ножницами, лишь тогда, когда она неизбежно заканчивалась, соединяя концы плоти друг с другом. Каждый наложенный им стежок был ровным и аккуратным… и с каждым новым движением превращался в такой же шов.
Зажав иглу в зубах, он взял несколько кусочков белой ткани и небольшую колбу с прозрачной жидкостью.
Эдвард зашел в одну из палат и включил свет, который тут же ярко осветил небольшую комнату с кушеткой у стены и столиком напротив. На кушетке лежал Луитер, стараясь полностью скрыться под пиджаком, который был на него накинут. Он поджал ноги и крепко обхватил себя за плечи, дрожа всем телом. Мокрые волосы рассекали белую простыню черными длинными прядями, а грязная вода с них впитывалась в ткань. Эдвард присел на кушетку — и Луитер сжался еще сильнее, подсознательно желая отстраниться как можно дальше.
— Тебе понравилась твоя прогулка? — откинув пиджак, упавший на пол с тяжелым мокрым звуком, Эдвард провел тыльной стороной ладони по щиколотке Луитера, намеренно задевая глубокий порез на ней. Кожа под его прикосновениями была холодной, ее не согревала даже рана. Этот порез оставили утопленники, которые, подчинившись словам Эдварда, выбросили юношу на берег.
Луитер медленно помотал головой, стирая слезу со щеки об уже мокрую простынь. В горле до сих пор было горько, а тело изнывало от боли, слабости и голода. Ему казалось, что нет ничего более отвратительного и жуткого после лицезрения трупов родителей, но он ошибся. Гниющие и распадающиеся тела утопленников, их руки с торчащими костями, невыносимый запах гнили и ила вызывали еще большее отвращение… и страх. Страх перед Эдвардом. Если раньше его натура была неизвестна, то сейчас к этому прибавилось нечто темное и зловещее.
— Я же говорил, ты не сможешь сбежать… и я спасу тебя, что бы ты ни затеял. Везде есть трупы, а они не могут ослушаться меня… но… я могу опоздать, — обхватив ладонью стопу, Эдвард заставил Луитера выпрямить ногу.
Чуть поворачивая ее, чтобы было удобнее осмотреть рану, он успокаивающе погладил по колену, замечая испуганный взгляд.
— Мне не хочется, чтобы ты терзал себя и искал спасения в смерти. Не бойся меня и просто будь послушным… — спускаясь поглаживаниями от колена к ране на голени, Эдвард улыбнулся краем губ, к которому перекатил иглу.
Он, безусловно, лукавил, поскольку упивался запахом страха, исходящим от Луитера, как только вошел в комнату. Он знал, что испытывает его пленник, но не спешил утешить.
Взяв один из кусочков белой ткани, Эдвард смочил его жидкостью из колбы и, удерживая раненную ногу за стопу, провел им возле раны, стирая остатки крови и грязи. Луитер молча наблюдал за ним, подсознательно готовясь к боли, но все же вскрикнул, когда Эдвард залил порез все той же жидкостью из колбы. Она обжигала, вымывая из него колючие песчинки и возобновляя кровотечение.
— Тише, тише… потерпи… — ровно произнес Эдвард и подул на рану, чуть облегчая жжение, и чуть сильнее удерживая за ногу, пресекая попытки вновь поджать ее.
Кровь быстро наполняла порез и постепенно вытекала из него, пачкая простынь. Эдвард лишь иногда стирал ее, для того чтобы еще сильнее раскрыть рану. Свернув ткань треугольником, он провел краем в глубине раны, вычищая из нее последние песчинки. От этой боли у Луитера кружилась голова и неимоверно хотелось просто заснуть или потерять сознание, но оно отказывалось покидать тело. Он больше не вскрикивал и не всхлипывал, переводя дыхание, а лишь крепко сжимал мокрую от слез и воды простынь.
— Расслабься… осталось потерпеть еще немного, — Эдвард притянул его ближе, стараясь заставить выпрямить и вторую ногу, но Луитер вяло, но все же сопротивлялся, и, когда Эдвард все-таки потянул сильнее, то невольно прикрылся руками, словно только сейчас вспомнив, что абсолютно обнажен. — Хм… не стоит меня стесняться, я же все-таки врач… своеобразный, конечно…
Как только Эдвард отпустил его, Луитер вновь поджал одну ногу, закрываясь, так как подобная раскрытость вызывала еще большую дрожь. Эдвард достал иглу, которую при разговоре перекатывал туда-сюда между губами. Удерживая за конец нити, он опустил ее в колбу.
И охотник, и садовник восхищены тем, что видят, но один восхищается грациозностью и красотой, которой желает украсить интерьер, а другой гордится тем, что вырастил то, что вызывает восхищение. Но каждый из них, обрывая чужую жизнь, не чувствует жалости.
Тонкие пальцы достали иглу из стеклянной посудины, наполненной прозрачной жидкостью. Держа иглу между пальцев, Эдвард вдел в ее ушко шелковую нить, конец которой перекусил зубами. Ему в какой-то степени нравился этот скрип рвущейся нити, и он редко разрезал ее ножницами, лишь тогда, когда она неизбежно заканчивалась, соединяя концы плоти друг с другом. Каждый наложенный им стежок был ровным и аккуратным… и с каждым новым движением превращался в такой же шов.
Зажав иглу в зубах, он взял несколько кусочков белой ткани и небольшую колбу с прозрачной жидкостью.
Эдвард зашел в одну из палат и включил свет, который тут же ярко осветил небольшую комнату с кушеткой у стены и столиком напротив. На кушетке лежал Луитер, стараясь полностью скрыться под пиджаком, который был на него накинут. Он поджал ноги и крепко обхватил себя за плечи, дрожа всем телом. Мокрые волосы рассекали белую простыню черными длинными прядями, а грязная вода с них впитывалась в ткань. Эдвард присел на кушетку — и Луитер сжался еще сильнее, подсознательно желая отстраниться как можно дальше.
— Тебе понравилась твоя прогулка? — откинув пиджак, упавший на пол с тяжелым мокрым звуком, Эдвард провел тыльной стороной ладони по щиколотке Луитера, намеренно задевая глубокий порез на ней. Кожа под его прикосновениями была холодной, ее не согревала даже рана. Этот порез оставили утопленники, которые, подчинившись словам Эдварда, выбросили юношу на берег.
Луитер медленно помотал головой, стирая слезу со щеки об уже мокрую простынь. В горле до сих пор было горько, а тело изнывало от боли, слабости и голода. Ему казалось, что нет ничего более отвратительного и жуткого после лицезрения трупов родителей, но он ошибся. Гниющие и распадающиеся тела утопленников, их руки с торчащими костями, невыносимый запах гнили и ила вызывали еще большее отвращение… и страх. Страх перед Эдвардом. Если раньше его натура была неизвестна, то сейчас к этому прибавилось нечто темное и зловещее.
— Я же говорил, ты не сможешь сбежать… и я спасу тебя, что бы ты ни затеял. Везде есть трупы, а они не могут ослушаться меня… но… я могу опоздать, — обхватив ладонью стопу, Эдвард заставил Луитера выпрямить ногу.
Чуть поворачивая ее, чтобы было удобнее осмотреть рану, он успокаивающе погладил по колену, замечая испуганный взгляд.
— Мне не хочется, чтобы ты терзал себя и искал спасения в смерти. Не бойся меня и просто будь послушным… — спускаясь поглаживаниями от колена к ране на голени, Эдвард улыбнулся краем губ, к которому перекатил иглу.
Он, безусловно, лукавил, поскольку упивался запахом страха, исходящим от Луитера, как только вошел в комнату. Он знал, что испытывает его пленник, но не спешил утешить.
Взяв один из кусочков белой ткани, Эдвард смочил его жидкостью из колбы и, удерживая раненную ногу за стопу, провел им возле раны, стирая остатки крови и грязи. Луитер молча наблюдал за ним, подсознательно готовясь к боли, но все же вскрикнул, когда Эдвард залил порез все той же жидкостью из колбы. Она обжигала, вымывая из него колючие песчинки и возобновляя кровотечение.
— Тише, тише… потерпи… — ровно произнес Эдвард и подул на рану, чуть облегчая жжение, и чуть сильнее удерживая за ногу, пресекая попытки вновь поджать ее.
Кровь быстро наполняла порез и постепенно вытекала из него, пачкая простынь. Эдвард лишь иногда стирал ее, для того чтобы еще сильнее раскрыть рану. Свернув ткань треугольником, он провел краем в глубине раны, вычищая из нее последние песчинки. От этой боли у Луитера кружилась голова и неимоверно хотелось просто заснуть или потерять сознание, но оно отказывалось покидать тело. Он больше не вскрикивал и не всхлипывал, переводя дыхание, а лишь крепко сжимал мокрую от слез и воды простынь.
— Расслабься… осталось потерпеть еще немного, — Эдвард притянул его ближе, стараясь заставить выпрямить и вторую ногу, но Луитер вяло, но все же сопротивлялся, и, когда Эдвард все-таки потянул сильнее, то невольно прикрылся руками, словно только сейчас вспомнив, что абсолютно обнажен. — Хм… не стоит меня стесняться, я же все-таки врач… своеобразный, конечно…
Как только Эдвард отпустил его, Луитер вновь поджал одну ногу, закрываясь, так как подобная раскрытость вызывала еще большую дрожь. Эдвард достал иглу, которую при разговоре перекатывал туда-сюда между губами. Удерживая за конец нити, он опустил ее в колбу.
Страница
20 из 49
20 из 49
