Лес

— Как мне выйти из этого леса? — вдруг спросил его Алексей, неожиданно для себя самого.

Тот хитро улыбнулся, дуя на парящий в кружке чай.

— Молись! — наконец сказал Степан.

— Я не верю в Бога! — ответил Алексей.

Степан громко рассмеялся, глядя загадочным взглядом в тёмное содержимое своей кружки.

— Как мне выйти из этого леса? — громче повторил свой вопрос Алексей.

Голос его сорвался на крик, в интонации слышались требовательные нотки. Но тот не отвечал, лишь с хитрой улыбочкой поглядывая на танцующие языки пламени костра.

— Как мне выйти из этого леса? — во весь голос крикнул он.

И в этот момент он проснулся.

«Леса, леса, леса, леса»… — доносилось глухое эхо, отражённое от стен подземного склада.

Перед ним тлели угли потухшего костра, от которого ещё шло тепло. Алексей нащупал подготовленные, наломанные им ветки, и бросил охапку в угли. Сильно подув на угли, ветки вспыхнули, озарив пространство светом огня. Рядом с ним стоял котелок. Из котелка поднимался пар, и Алексей почувствовал аромат мяты и свежезаваренного чая. Он увидел две кружки, стоящие перед ним, из них тоже поднимался небольшой парок. Он поднял одну из них — чай в ней был горячим. Он с жадностью выпил его, почувствовав его приятное тепло и сладость. От удовольствия он закрыл глаза. Затем открыл их вновь:

— Я схожу с ума! — сказал он.

Но как этот котелок, который он безуспешно искал в разворочанном лагере, как эти кружки, попали сюда? Откуда появилась вода, да и сам чай, смятая банка из-под которого валялась на поле пустой? Откуда в нём появилась мята, которая была только у Степана? Как это вода вскипела, в конце концов? Он задавал себе эти вопросы, не в силах найти ответа на них. Допив чай, он слил содержимое второй кружки обратно, в котелок. Пройдя по коридору на ощупь, он увидел, что уже рассвело. Он вернулся, осторожно освещая себе путь настольным ночником, подобрался к месту, где сидел Степан. Тот оставался в том же положении, за исключением одного. На лице его была улыбка, и от этой улыбки Алексея прошиб холодный пот. Переборов слабость, он протянул руку, и прикоснулся к телу Степана. Оно было холодным. Он аккуратно прихватил его за плечи, приподнял его, но тот оказался слишком тяжелым. Промучившись около часа, Алексей решил тащить его волоком. Ноги его безвольно волочились по грязной жиже, издавая не приятные булькающие звуки. Малыша, потерявшего сознание, тащить было намного проще, вдвоём — ведь тогда рядом был Мороз. Да, Мороз… где теперь этот жизнерадостный, неунывающий парень? Алексей вспоминал, как они сидели под мостом, распивая пиво, затем текилу из маленькой бутылочки. Затем он вспомнил ночной город, такой безлюдный и тихий, но в тоже время сильный и живой. От горечи тоски зажгло где-то глубоко в груди. Ноги Степана скрежетали толстыми подошвами ботинок по шершавому бетону пола, измазанного глиной. Но вот, наконец, показался свет — это свет из их лаза. Часа два он поднимал тяжёлое тело на поверхность, и все-таки вытащив Степана на свет, он рухнул рядом, слегка позавидовав ему, мёртвому. В голову пришло слово, которое иногда употребляют, говоря об усопших: «отмучался». «Точно! — подумал он. — Лучше не скажешь! Но пускать себе пулю в лоб, как хотел поступить он сам — это не выход из ситуации! Как там говорил мороз — неприкаянные души немцев?»

— Не дождётесь! — сухо прошептал он. — Помучаюсь ещё, и вас, суки, помучаю!

Он тащил его волоком до самого их лагеря, и за это время он понял, что означает ещё одно выражение: «весь в мыле». Дрожащими от перенапряжения руками, он подхватил лопату, и принялся копать. На то, чтобы выкопать яму, у него ушёл почти весь день. Когда солнце садилось, оранжевый свет его освещал два холма на лесной поляне, и два берёзовых креста. Алексей довольный проделанной работой, без сил, спустился в свою нору. Он уже понял, что ночной лес таит в себе угрозу, непонятную и необъяснимую. Он поставил на огонь котелок, смастери из проволоки для него подвес: поставив поперёк прохода железный прут, концы которого положил на полки стеллажей, и привязав к его середине проволоку. Чай вскипел, он зачерпнул полную кружку, и долго пил из неё, стараясь не торопясь растянуть удовольствие. Хотелось есть. Еды не было, но ему нужно было чем-то питаться. Он съел несколько пачек прогорклых галет, неприятно рассыпающихся во рту. Открыв пачку немецких сигарет, он вытащил одну, бумага которой покрылась серовато-зелёной плесенью. Подсушив её на огне, он закурил, сильно закашлявшись от крепкого, слегка кисловатого дыма. Сигаретный дым слега ослабил тошнотворную горечь галет. Нужно было спать, но сон не шёл к нему. Он достал бутыль с коньяком, провозившись полчаса с пробкой, он нацедил напиток в закопченную кружку. Слегка приподняв её, он выпил её содержимое залпом. Опустошив бутыль, он словно бы провалился в забытье сна. Ему ничего не снилось, снова он парил в темноте, сгустившейся вокруг него.