146 мин, 59 сек 17796
»
«Си-ру-мем»— с нескрываемой досадой в голосе протянул второй посвящённый, — «Что ты здесь делаешь? Это запрещено, уходи!»
«Далила, там ведь мой сын! Мой Воржик!»
Пражек схватил старика за плечо и крепко встряхнул.
«Смирись, Пшемек! Мы всё понимаем. Но только представь, какая великая честь выпала на его долю! Если бы ты только видел её… Уже поздно идти на попятный, ещё восемь месяцев назад было поздно, понимаешь?!»
Пшемек замолчал, и у Раду перехватило дыхание от чувства подступающей катастрофы. Если отец сейчас отступит, у Геворга не останется шансов!
«Я понимаю. Я пришёл, чтобы благословить его в последний путь. Далила, впусти меня, я должен увидеть это! Я должен увидеть, как его душа станет началом новой жизни, что всё было не напрасно! Ты же сам отец, ты должен понять меня! Если бы твоя дочь… Разве ты не хотел бы оказаться рядом?»
Пражек вздохнул и оглянулся назад, на тёмные окна дома.
«Уходи Пшемек! Это моё последнее слово!»
Сирумем издал какой-то звук, больше похожий на всхлип, но тяжело отступил назад и побрёл по дороге.
«Вниз по улице и направо, там калитка. Она будет не заперта»…, — донеслось Пшемеку в спину, и у Раду сердце в груди подпрыгнуло от облегчения.
Первый шаг они сделали — дальше всё зависело от проворности Раду Лебовски и от счастливого случая. Впрочем, хотелось верить, что в большей степени от настырного детектива: своим упорством Раду, кажется, мог достать самого дьявола с того света и потребовать у него объяснений!
Пшемек спустился вниз по улице и повернул за угол тёмной ограды, ища глазами неприметную калитку. Наверное, он бы прошёл мимо, если бы зоркий Лебовски не приметил её через камеру, и не шепнул старику, что ему следует остановиться. Калитка, вопреки словам Пражека, была закрыта, но Лебовски предложил Пшемеку подождать, и точно: в кустах жасмина, высаженного вокруг забора, чтобы скрыть секту от любопытных глаз, вскоре послышался шум. Появилась чёрная тень, загремела ключами, и ржавый замок со скрипом поддался напору.
«Проходи скорее, нас не должны увидеть! Я дам тебе мантию новопосвящённых, в капюшоне тебя никто не узнает… Но помни, Пшемек, ты не должен выдать своего присутствия! Ни вздохом, ни словом — как бы ни было тяжело»…
Раду, тем временем, перебрался через ограду, и незримой тенью как можно тише двинулся за двумя мужчинами. Когда они вышли на открытую лужайку перед домом, Лебовски пришлось остановиться и переждать, пока тёмные фигуры исчезнут в небольшой двери, спрятанной в самом низу полуподвальной лестницы цокольного этажа. Далила и Пшемек больше не разговаривали, но Раду всё ещё видел изображение с камеры на груди старика — мантия была сделана с глубоким капюшоном, но достаточно низким вырезом, чтобы верхняя пуговица рубашки Пшемека выглядывала наружу. Старик всё понимал, и намеренно оправлял воротник, чтобы рубашка торчала как можно больше.
Лебовски пока не предпринимал никаких попыток проникнуть в здание, и просто запоминал дорогу, едва различимую в потёмках. После недолгих петляний, Пражек и Сирумем, наконец, начали спускаться по узкой каменной лестнице, упиравшейся в грубо сколоченную деревянную дверь. Из-за двери слышались глухие обрывки фраз на незнакомом языке, и негромкая музыка.
«Си-ру-мем»— с нескрываемой досадой в голосе протянул второй посвящённый, — «Что ты здесь делаешь? Это запрещено, уходи!»
«Далила, там ведь мой сын! Мой Воржик!»
Пражек схватил старика за плечо и крепко встряхнул.
«Смирись, Пшемек! Мы всё понимаем. Но только представь, какая великая честь выпала на его долю! Если бы ты только видел её… Уже поздно идти на попятный, ещё восемь месяцев назад было поздно, понимаешь?!»
Пшемек замолчал, и у Раду перехватило дыхание от чувства подступающей катастрофы. Если отец сейчас отступит, у Геворга не останется шансов!
«Я понимаю. Я пришёл, чтобы благословить его в последний путь. Далила, впусти меня, я должен увидеть это! Я должен увидеть, как его душа станет началом новой жизни, что всё было не напрасно! Ты же сам отец, ты должен понять меня! Если бы твоя дочь… Разве ты не хотел бы оказаться рядом?»
Пражек вздохнул и оглянулся назад, на тёмные окна дома.
«Уходи Пшемек! Это моё последнее слово!»
Сирумем издал какой-то звук, больше похожий на всхлип, но тяжело отступил назад и побрёл по дороге.
«Вниз по улице и направо, там калитка. Она будет не заперта»…, — донеслось Пшемеку в спину, и у Раду сердце в груди подпрыгнуло от облегчения.
Первый шаг они сделали — дальше всё зависело от проворности Раду Лебовски и от счастливого случая. Впрочем, хотелось верить, что в большей степени от настырного детектива: своим упорством Раду, кажется, мог достать самого дьявола с того света и потребовать у него объяснений!
Пшемек спустился вниз по улице и повернул за угол тёмной ограды, ища глазами неприметную калитку. Наверное, он бы прошёл мимо, если бы зоркий Лебовски не приметил её через камеру, и не шепнул старику, что ему следует остановиться. Калитка, вопреки словам Пражека, была закрыта, но Лебовски предложил Пшемеку подождать, и точно: в кустах жасмина, высаженного вокруг забора, чтобы скрыть секту от любопытных глаз, вскоре послышался шум. Появилась чёрная тень, загремела ключами, и ржавый замок со скрипом поддался напору.
«Проходи скорее, нас не должны увидеть! Я дам тебе мантию новопосвящённых, в капюшоне тебя никто не узнает… Но помни, Пшемек, ты не должен выдать своего присутствия! Ни вздохом, ни словом — как бы ни было тяжело»…
Раду, тем временем, перебрался через ограду, и незримой тенью как можно тише двинулся за двумя мужчинами. Когда они вышли на открытую лужайку перед домом, Лебовски пришлось остановиться и переждать, пока тёмные фигуры исчезнут в небольшой двери, спрятанной в самом низу полуподвальной лестницы цокольного этажа. Далила и Пшемек больше не разговаривали, но Раду всё ещё видел изображение с камеры на груди старика — мантия была сделана с глубоким капюшоном, но достаточно низким вырезом, чтобы верхняя пуговица рубашки Пшемека выглядывала наружу. Старик всё понимал, и намеренно оправлял воротник, чтобы рубашка торчала как можно больше.
Лебовски пока не предпринимал никаких попыток проникнуть в здание, и просто запоминал дорогу, едва различимую в потёмках. После недолгих петляний, Пражек и Сирумем, наконец, начали спускаться по узкой каменной лестнице, упиравшейся в грубо сколоченную деревянную дверь. Из-за двери слышались глухие обрывки фраз на незнакомом языке, и негромкая музыка.
Страница
38 из 42
38 из 42