Ветта

Дверь в подвал резко отворилась, лучи фонарей заплясали по стенам и склонённым фигурам.

«Всем оставаться на своих местах! Это полиция!»

Раду облегченно опустился на пол, закрыл лицо ладонью и провалился в обморок.

На этот раз, когда он очнулся в больничной палате, перед ним тут же возникло лицо Пшемека Сирумем:

— Господин Раду, как вы себя чувствуете?

— Где я?— с трудом поинтересовался Лебовски, пытаясь сесть.

У него пересохло в горле и губы опухли, словно он очень давно не пил воды.

— Вы в больнице!

— Воды, дайте.

Сирумем поднёс стакан, и Лебовски, наконец, удосужился пристальнее взглянуть на него.

— Где Геворг?

— Здесь же, в больнице. С ним всё в порядке, он поправляется; я больше беспокоился о вас — вы три дня не приходили в себя!

Понятно, откуда эти слабость и жажда… Но сейчас Раду больше беспокоило произошедшее в подвале секты, поэтому он тут же попытался резко встать с кровати:

— Мне нужна моя одежда, попросите, чтобы её принесли.

— Постойте! Вы же только очнулись!

— Я чувствую себя нормально, и мне нужно переговорить с капитаном полиции.

— Зачем? Что вы хотите узнать?

— Что произошло, чёрт побери!— не выдержал Раду. — Где сектанты, открыто ли дело, где Сарсвати Морана, и, в конце концов, будут ли заводить на меня дело!!!

— Не надо никуда идти, — раздался в дверях густой голос Мирослава Кладень, и его плотная фигура в тёмном полицейском камзоле тут же возникла в дверях. — Здравствуй, Раду. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — резко ответил Лебовски и сел на кровать. — Что, припугнул я вас своей записью, да? Трансляция прямо в интернет — такого вы не ожидали! Что будете делать? Варшава начнёт расследование, и уж тогда вам не отвертеться!

— Она уже начала, вместе с сотрудниками нашего отделения. Не беспокойся, Раду, их всех посадят, и очень надолго — помимо твоей записи, в стенах прихода обнаружили большой запас наркотиков! Мне очень жаль, что я тебя не послушал тогда, мы все были неправы, а твоё чутьё не подвело…

Лебовски хищно улыбнулся, отодвигаясь к стене.

— Значит, вот как? Решили сдать их, чтобы самому не всплыть кверху брюхом?! Думаете, я стану молчать? О том, как вы лгали мне, пытаясь привести их план в действие?! сводя меня с ума!!! Чёрт побери, вы крупно ошибаетесь на мой счёт!

Мирослав скорбно взглянул на Пшемека, как бы выражая всем своим взглядом горечь и недоумение, а потом бросил на прощание:

— Никто не станет заводить на тебя дело, Раду… На пленке хорошо видно, что ты защищался. Мне жаль, что тебе пришлось пережить такое… выздоравливай поскорее.

Как только он ушёл, Раду вскочил на кровать и навис над Пшемеком:

— Нет, вы видели?! Вы видели?! Как убедительно он врёт! Словно я действительно не помню, как он сам пытался вбить мне в голову, будто я помешался! Сукин сын! Ничего-о! Столичные детективы меня послушают! Надо только раздобыть одежду и поговорить с ними! Пшемек! Почему мне всё ещё не принесли одежду?!

— Но вам нужно отдыхать!— робко попытался протестовать старик.

— Живо принесите мои вещи!

Крик подействовал на Пшемека отрезвляюще, и тот выскочил в коридор как ужаленный; но он не пошёл за вещами. Вместо этого Пшемек подошёл к медсестре и шепнул ей, что господин Раду опять перенервничал, и ему не повредит немного успокоиться. Медсестра почтительно кивнула ему и вместе с двумя здоровыми медбратьями направилась в палату Лебовски, откуда почти сразу послышались возмущённые крики.

— Ничего, ничего, дружок. Быть может, когда-нибудь мы вытащим тебя отсюда и приведём поклониться Великому Мору… А пока не мешай мне, Р а д у Л е б о в с к и!

Он усмехнулся себе под нос и вызвал лифт, чтобы спуститься несколькими этажами ниже. Здесь было отделение реанимации, но Пшемека без вопросов пропустили к сыну, который два дня назад пришёл в себя, но был слишком слаб, чтобы покинуть отделение.

Он лежал на койке бледный, весь опутанный капельницами, с трубкой для дыхания в носу — но улыбнулся, как только увидел отца.