Сын милицейского из библиотеки

Врубился теперь, ты, дебил?

— Ну, хорошо. А пацана зачем отпустили, которого поймал мой отец? Кто вам разрешал эту фигню делать?

— Ты чё, совсем отмороженный? — отвечала ему опять Света. — Твой отец насильник, педофил…

— Ну, сынки, это ещё доказать надо! Всем жертвам, которых он якобы «изнасиловал», отец повырывал странички. Вы хотите, чтобы он вырвал и этому… Как там его? «Спокойной ночи, малыши». Хотите, чтобы вырвал? Но он тогда совсем ничего не будет помнить, а не тот короткий отрезок, когда с ним сношается Анти-Дядя-Стёпа. Ну, дак что молчишь? Хочешь или не хочешь?

— Я не поняла, — ответила Света, — вернее запуталась… Какие странички?

— Из книги памяти, которая спрятана в папиной библиотеке.

Чтобы отвечать быстро, Света должна была соображать ещё быстрее. Но Коленкин её выручил. Он ответил за неё:

— Нет, не хотим…

— С тобой, грёбанный заложник, никто не разговаривает, — прорычал ему в ухо младший Бондаренко. — Или ты думаешь, я дебил? Так быстро купился на то, что вы вдвоём переоделись?

— Не трогай его! — приказывала Бондаренке Света. — Мы действительно переоделись…

— Да знаю, что вы переоделись! Но я не слышу от тебя ответа.

— Мой ответ — да.

— То есть, наплевать — пускай вырывает?! А ты знаешь, сучка, что его за это накажут?!

— Кто накажет?

— Библиотекарша. Он в неё превращается. Знаешь или не знаешь?! Он вообще не имеет право совать свой нос в библиотеку. Он должен только защищать книжки от захватчиков. От их грязных лап. Но он узнал, как можно мальчиков превращать в девочек, поэтому вынужден сам совать свои лапы в библиотеку, но не воровать книги памяти, а вырезать оттуда небольшие кусочки. То есть, чтобы изнасилованные мальчишки не помнили, что они в это время были девчонками. Но, если мой папа упустит свою жертву и ей удастся от него убежать, он должен будет лишить её памяти полностью. А вы представьте, сколько много страничек придётся для этого уничтожить внутри книги памяти! Ему придётся, либо сжечь всю книгу полностью, либо вырезать кратное количество страниц из других книг памяти… В общем, придётся повозиться. Но, пока он будет возиться с книгами, в любой момент его может застукать библиотекарша, и тогда всё, папу уволят из библиотеки, у него не будет работы, а у меня не будет моего колдовского тела. И всё из-за чего? Из-за какой-то дешёвой сучки, которая решила ему помешать и выпустила на улицу пойманного моим папой засранца?! Дак вот, я ещё раз спрашиваю: вы хотите или не хотите, чтобы он вырвал странички с памятью этому петушку на палочке, который убежал по вашей глупости?

Коленкин не в состоянии был выслушивать эту истерику до конца, но дал этой твари на болтовню время, а не начал использовать против неё приёмчики сразу, как его начало тошнить от её бредятины. Он схватил эту «взявшую его в заложники» истеричную девицу за запястье (за кулак с ножом) и побольнее укусил за руку. Поскольку державшая кухонный нож девица была в домашнем халатике, у которого рукава по локоть, то она взвизгнула от его укуса, как резанная, но локоть от его шеи не убрала, а лишь слегка ослабила хватку. Но Коленкину многого было не надо, чтобы вырвать свою голову из захвата.

— Заткни фонтан, чувиха, — объяснил ей развернувшийся Коленкин, когда врезал по титькам. — Истеричка недоделанная…

— Чё это за галимотья была, которую она молола? — спрашивал у Светы Коленкин, пока те спускались по лестнице к выходу из подъезда. — Это правда твоё тело? А то я так неосторожно ударил ему в грудь…

— Да не обращай внимание, — отвечал Коленкину носитель тела сына милицейского из библиотеки. — Это не моё тело, это какой-то призрак. Что-то похожее на него я видел, когда в первый раз столкнулся с его папашей. Только этот пацан-призрак выглядел, как двойник моего теперешнего тела. Понял? А меня реально поменяли телами.

— Да в том-то и дело, что не понял.

— Я тоже не всё понимаю. Например, мне кажется, что меня не меняли телами, а я на самом деле сын этого ублюдка из библиотеки.

В это время ребята выходили из подъезда. «Света» выходила первой, а Коленкин за «ней». Света обошла тот огромный снежный сугроб, который намело ветром внутри не имеющей входной двери подъездной будочки. Наверное, она опасалась, чтобы не наступить на какие-то испражнения на дне сугроба, обычно наложенные в подобного рода безобразных подъездах. Но Коленкин пошёл через этот сугроб по прямой, но, сам не заметил, как под ногами что-то хрустнуло и он провалился, прямо с головой, под снег. Как подумалось бы Свете, окажись она на месте Коленкина, «провалился в сортире и нырнул с головой в выгребную яму». Потому что подъезд казался Свете до такой степени мерзким и неприятным, что ни с чем, кроме сортира, ни в какое сравнение не шёл.

— Там чё, досчатый пол? — недоумевала Света, помогая Коленкину выбираться из «ямы», в которую он провалился.