Добавить в моё избранное
155 мин, 15 сек 15813
Он даже не подумал (ни он, ни Света), что милицейский может метнуться под прорубь, схватить его за ногу, пока он будет переплывать через «бассейн» и, даже, вырвать пистолет из его маленькой, детской (некрепкой) ручонки. Но, очевидно, об этом не подумал даже сам милицейский. У него была на то причина: Света прошептала Хрюше на ухо, так что он не мог ничего услышать. Потом: он увидел лицо Хрюшиного напарника и начал усиленно копаться в памяти, пытаясь вспомнить, кто это мог быть (особенно учитывая то, что этот сопляк так стеснительно прикрыл ручонками своё лицо; хочется ему сказать: «Гюльчатай, не прячь — покажи личико»). Но так всегда бывает: труднее всего найти предмет, лежащий на видном месте. То есть, узнать лицо собственного сына — верх невозможности. Поэтому Бондаренко на секунду отвлёкся от Хрюши и недоумённо пялился на Свету.
— Слушай, почему ты лицо закрыл ладошками? — не вытерпел Бондаренко и начал выступать (переходить со спокойного тона на дебоширский ор).
— А почему ты маленьких детей е… ёшь? — ответила Света ему вопросом на вопрос, специально исказив голос, чтобы Бондаренко её по голосу не узнал. — Но, если хочешь, то я могу убрать руки от лица. Собственно, мне не трудно.
И двойник его сына повернулся к Бондаренко спиной и потряс ладошками. Мол, смотри, они убраны — лицо свободно.
Хрюша в это время уже сжимал «ствол» в руках и молчаливо держал милицейского под прицелом. Его глаза, словно бы говорили: «Только попробуй дёрнуться — начать выскакивать или пытаться спрятаться под лёд — тебе по любому крышка».
— Нет, ну детишки, — проговорил Бондаренко театрально-неуверенно, — вы неправильно меня поняли. Я совсем не тем занимаюсь, в чём вы здесь, вот, меня обвиняете.
— Хорошо — не тем, — подал на этот раз голос Хрюша. — А чем? Если не тем, то чем!
— Вы знаете что-нибудь о детях-индиго? — сказал милицейский из библиотеки. — Я знаю, не знаете. Это дети, которые помнят свои прошлые жизни. Я тоже своего рода ребёнок-индиго, но совершенно необычный. Вернее, обычный, потому что таких, как я очень много, но, только, они все совершенно не помнят своего прошлого. Своих бывших жизней. Может быть, у них не было этих жизней и та, которую они в данный момент проживают, по счёту самая первая? Неважно. Главное из того, о чём я говорю — пытаться увидеть свою будущую жизнь. То есть, увидеть так же ясно, как «индиго» видят себя, скажем, в образе египетских царей, фараонов… Дак вот, мне совершенно точно удалось разглядеть свою будущую жизнь. Да, свои прошлые жизни я не помню, поскольку мне совершенно ясно, что я в них не жил… Ну, словом, я совершенно точно вижу, что жизнь, которую я проживаю, является моей первой жизнью. Но я вижу свою другую жизнь. Понимаете, о чём я говорю? Это единственная жизнь! И я точно знаю, что эта жизнь — через несколько тысяч лет. Я пришёл из очень далёкого будущего. Я видел тамошнюю Россию и знаю, что там одна сплошная полиция. Теперь будет только полиция — милиции больше никогда не будет. И вы знаете, какой чудовищный беспредел творится в будущем? Вы знаете, насколько ужасная там полиция? У нас в России всегда всё плохо оборачивалось: если милицию переименовали в полицию, то стало не лучше, а хуже. Поэтому моя жизненная позиция: готовить наших российских граждан к этому ужасному апокалипсису будущего буквально с пелёнок. Пусть они уже с самого детства будут подготовлены к этому полицейскому апокалипсису. Чем дальше, тем хуже. Понимаете, малыши?
Пока Бондаренко рассказывал о себе, а Света всё это время была повёрнута к нему спиной и смотрела на висящую в воздухе дверь, то случайно она заметила крупную змею, которая ползла по коридору, потом влезла в этот дверной проём и её тело, как оживший верёвочный канат (или шланг), начало плавно погружаться в воду. Она могла бы вообще не обратить внимание на данную «рептилию» (мало ли галлюцинаций или фантомов появляется в доме с привидениями), если бы та нырнула в этот «бассейн» просто так — чтобы уйти на дно (может быть, там, на дне, она соорудит себе какую-то нору). Но «рептилия» ни на какое дно не спешила. Вместо этого она выползла на лёд и, как Света поняла по её дальнейшему поведению, «рептилия» была не змеёй, а той самой, про которую Хрюша «болтал» Коленкину: женщиной, похожей на рыбу, но вывернутой наизнанку.
Если то, что увидел двойник бондаренкиного сына, можно сравнить с длинным и извивающимся рулоном линолеума (не того, который покрывает в коридоре пол, а просто линолеума), то рулон начал разворачиваться и одновременно скручиваться, принимая образ этой таинственной женщины. Бондаренко не смотрел на ту картину, которую увидела Света, поскольку внимание милицейского было полностью сосредоточенным на дуле его собственного пистолета, который держал Хрюша. Не хотелось ему, чтобы, пока он рассказывает, этот малец спустил курок, а потом глупо начал оправдываться, что палец сам его задел ненароком.
— Слушай, почему ты лицо закрыл ладошками? — не вытерпел Бондаренко и начал выступать (переходить со спокойного тона на дебоширский ор).
— А почему ты маленьких детей е… ёшь? — ответила Света ему вопросом на вопрос, специально исказив голос, чтобы Бондаренко её по голосу не узнал. — Но, если хочешь, то я могу убрать руки от лица. Собственно, мне не трудно.
И двойник его сына повернулся к Бондаренко спиной и потряс ладошками. Мол, смотри, они убраны — лицо свободно.
Хрюша в это время уже сжимал «ствол» в руках и молчаливо держал милицейского под прицелом. Его глаза, словно бы говорили: «Только попробуй дёрнуться — начать выскакивать или пытаться спрятаться под лёд — тебе по любому крышка».
— Нет, ну детишки, — проговорил Бондаренко театрально-неуверенно, — вы неправильно меня поняли. Я совсем не тем занимаюсь, в чём вы здесь, вот, меня обвиняете.
— Хорошо — не тем, — подал на этот раз голос Хрюша. — А чем? Если не тем, то чем!
— Вы знаете что-нибудь о детях-индиго? — сказал милицейский из библиотеки. — Я знаю, не знаете. Это дети, которые помнят свои прошлые жизни. Я тоже своего рода ребёнок-индиго, но совершенно необычный. Вернее, обычный, потому что таких, как я очень много, но, только, они все совершенно не помнят своего прошлого. Своих бывших жизней. Может быть, у них не было этих жизней и та, которую они в данный момент проживают, по счёту самая первая? Неважно. Главное из того, о чём я говорю — пытаться увидеть свою будущую жизнь. То есть, увидеть так же ясно, как «индиго» видят себя, скажем, в образе египетских царей, фараонов… Дак вот, мне совершенно точно удалось разглядеть свою будущую жизнь. Да, свои прошлые жизни я не помню, поскольку мне совершенно ясно, что я в них не жил… Ну, словом, я совершенно точно вижу, что жизнь, которую я проживаю, является моей первой жизнью. Но я вижу свою другую жизнь. Понимаете, о чём я говорю? Это единственная жизнь! И я точно знаю, что эта жизнь — через несколько тысяч лет. Я пришёл из очень далёкого будущего. Я видел тамошнюю Россию и знаю, что там одна сплошная полиция. Теперь будет только полиция — милиции больше никогда не будет. И вы знаете, какой чудовищный беспредел творится в будущем? Вы знаете, насколько ужасная там полиция? У нас в России всегда всё плохо оборачивалось: если милицию переименовали в полицию, то стало не лучше, а хуже. Поэтому моя жизненная позиция: готовить наших российских граждан к этому ужасному апокалипсису будущего буквально с пелёнок. Пусть они уже с самого детства будут подготовлены к этому полицейскому апокалипсису. Чем дальше, тем хуже. Понимаете, малыши?
Пока Бондаренко рассказывал о себе, а Света всё это время была повёрнута к нему спиной и смотрела на висящую в воздухе дверь, то случайно она заметила крупную змею, которая ползла по коридору, потом влезла в этот дверной проём и её тело, как оживший верёвочный канат (или шланг), начало плавно погружаться в воду. Она могла бы вообще не обратить внимание на данную «рептилию» (мало ли галлюцинаций или фантомов появляется в доме с привидениями), если бы та нырнула в этот «бассейн» просто так — чтобы уйти на дно (может быть, там, на дне, она соорудит себе какую-то нору). Но «рептилия» ни на какое дно не спешила. Вместо этого она выползла на лёд и, как Света поняла по её дальнейшему поведению, «рептилия» была не змеёй, а той самой, про которую Хрюша «болтал» Коленкину: женщиной, похожей на рыбу, но вывернутой наизнанку.
Если то, что увидел двойник бондаренкиного сына, можно сравнить с длинным и извивающимся рулоном линолеума (не того, который покрывает в коридоре пол, а просто линолеума), то рулон начал разворачиваться и одновременно скручиваться, принимая образ этой таинственной женщины. Бондаренко не смотрел на ту картину, которую увидела Света, поскольку внимание милицейского было полностью сосредоточенным на дуле его собственного пистолета, который держал Хрюша. Не хотелось ему, чтобы, пока он рассказывает, этот малец спустил курок, а потом глупо начал оправдываться, что палец сам его задел ненароком.
Страница
37 из 44
37 из 44
