155 мин, 15 сек 15814
Впрочем, он мог очень долго и бесконечно заговаривать этим двум соплякам зубы, но «свёрнутая в трубочку» (или вывернутая наизнанку) женщина-рыба прервала его рассказ.
— Ты говоришь, что ты видишь свою вторую жизнь? — перебила его эта женщина с насмешкой. — Как бы не так. Твоя вторая жизнь — это альтер-эго библиотекарши.
— Чего-чего? — отвёл Бондаренко свои глаза в сторону. Он думал, что это Света к нему повернулась и опять хочет что-то добавить к ранее сказанному. Но совершенно не ожидал увидеть ту, которую увидел.
— Я говорю, что у тебя раздвоение личности, — ответила та. — И этот аргумент отрицает наличие той «второй жизни», про которую ты врёшь детям.
— А какая разница? — пожал плечами милицейский. — Если я вампир и питаюсь кусочками детской памяти, то ни один ли хрен, какую мне жизнь необходимо перевспомнить?
— Кто ты, вампир? — напрягся Хрюша, хотевший повернуться в сторону незнакомого женского голоса, но передумавший.
— Нет, — хмыкнул Бондаренко. — Я не пью кровь, как ты наверное мог бы подумать. Я энергетический вампир и питаюсь только энергией.
Но Хрюша не про это подумал, а про пистолет, который держит в руках: «Может, тут осиновый кол нужен, а не эта пукалка?»
— Опять врёшь, — насмехалась эта женщина над головой, торчащей из проруби. — Не питаешься ты ничьей памятью. Дети тебе нужны совсем для другого!
— А вы кто, тётенька? — озирался Хрюша, то на неё, то на голову (чтобы та не успела спрятаться под лёд). — Вы библиотекарша? Я вас узнал — вы мне книжки выдавали, которые у меня свор…
— Хватит сопли пережёвывать, — взвизгнула эта дамочка. — Стреляй, а то он под лёд сейчас быстренько смоется! А не стой тут, уши развесив и слушая его враки-маляки.
— Да это ещё разобраться надо, кто тут врёт! — запричитал Бондаренко. — Сама же сказала, что библиотекарша — это я сам.
— Не сметь в него стрелять! — повернулась Света лицом к милицейскому. — Он мне очень сильно нужен.
— Ах вот, кто у нас лицо своё прячет? — чуть не потерял Бондаренко дар речи, увидев собственного сына. — Сынок, а чего же сразу не сметь? Ты же первый в меня шмалять начал! А, ой, извини, это оговорка по Фрейду. Или месть синдрому Ивана Грозного, который убивает родного сына.
— Ты будешь стрелять или не будешь! — прошипела на Хрюшу библиотекарша.
— Да там патронов нет! — хныкал Хрюша. — Вон, я щёлкаю им — как игрушечный пистолет без пистонов…
— Может, ты просто не снял его с предохранителя? — высказала Библиотекарша своё предположение. — Дай сюда этот долбанный пистолет!
— А как он оказался на предохранителе, — возмущался Хрюша, показывая на Свету, — если этот, его сынок, лопочет, что стрелял в его папашу?!
— Да врут они всё! Сынок вообще ничего не вякнул. Это папаша прогундел про то, что сынок в него шмалять начал…
Но саркастичной библиотекарше пришлось прикусить свой язвительный язычок. В висящем в воздухе, над полыньёй, дверном проёме появилось тело Светы Пархоменко. То есть, это был сын милицейского. И он постарался сделать так, чтобы Библиотекарша его не заметила и не устроила панику. Сын Лёлик старался красться незаметно, бесшумно спустившись в полынью и переправившись до ледяной корки, на которую можно заползти, как на плот… Жаль, что Лёлик не подозревал о том, что библиотекарша может увидеть его даже собственной спиной. Ибо для этого ей необязательно поворачиваться к Лёлику лицом и «палиться».
Когда он, по-прежнему крадучись, взобрался на ледяную корку, то теперь, как говорится, «вся семейка была в сборе». Мокрыми от воды были и Бондаренко, и его сын, и Хрюша (только Свете, странным образом, удалось перенестись через эту полынью, так, чтобы на неё не попало ни капли); конечно, кроме библиотекарши, поскольку та была вывернута наизнанку, когда погружалась в ледяную воду. Слава богу, что светило такое безумно яркое солнце, что промокшим до нитки людишкам, околеть и заледенеть не представлялось возможным. Кроме того, от «жарящего» солнца очень быстро таял ледяной наст, на котором все собрались, чтобы выяснять свои дурацкие отношения. Лучше бы о природе поговорили! Например, попытались выяснить, в каком конкретно континенте они находятся; чтобы разобраться в том, какая здесь погода. Ведь перед ними милицейский Бондаренко. Скорее всего, он является ответственным лицом за всё, что происходит в этом «загадочно странном континенте».
В руках у оболочки Светы Пархоменко был осиновый кол. Оболочка подкралась поближе к спине Библиотекарши, замахнулась… Но Библиотекарша, как бы это назвать, переменилась во внешности. Там, где была её спина, выросли груди (не голые, — как у Оболочки, когда та гналась за Коленкиным и Светой по лестницам, но побоялась пробежаться по улице со своим развевающимся халатиком, со стороны напоминающем крылышки за спиной — белые и пушистые, — а прикрытые её постоянным серым халатом, в котором она шастает между стеллажами и раздаёт книжки всем желающим детишкам), то есть, передняя часть туловища поменялась у Библиотекарши с задней.
— Ты говоришь, что ты видишь свою вторую жизнь? — перебила его эта женщина с насмешкой. — Как бы не так. Твоя вторая жизнь — это альтер-эго библиотекарши.
— Чего-чего? — отвёл Бондаренко свои глаза в сторону. Он думал, что это Света к нему повернулась и опять хочет что-то добавить к ранее сказанному. Но совершенно не ожидал увидеть ту, которую увидел.
— Я говорю, что у тебя раздвоение личности, — ответила та. — И этот аргумент отрицает наличие той «второй жизни», про которую ты врёшь детям.
— А какая разница? — пожал плечами милицейский. — Если я вампир и питаюсь кусочками детской памяти, то ни один ли хрен, какую мне жизнь необходимо перевспомнить?
— Кто ты, вампир? — напрягся Хрюша, хотевший повернуться в сторону незнакомого женского голоса, но передумавший.
— Нет, — хмыкнул Бондаренко. — Я не пью кровь, как ты наверное мог бы подумать. Я энергетический вампир и питаюсь только энергией.
Но Хрюша не про это подумал, а про пистолет, который держит в руках: «Может, тут осиновый кол нужен, а не эта пукалка?»
— Опять врёшь, — насмехалась эта женщина над головой, торчащей из проруби. — Не питаешься ты ничьей памятью. Дети тебе нужны совсем для другого!
— А вы кто, тётенька? — озирался Хрюша, то на неё, то на голову (чтобы та не успела спрятаться под лёд). — Вы библиотекарша? Я вас узнал — вы мне книжки выдавали, которые у меня свор…
— Хватит сопли пережёвывать, — взвизгнула эта дамочка. — Стреляй, а то он под лёд сейчас быстренько смоется! А не стой тут, уши развесив и слушая его враки-маляки.
— Да это ещё разобраться надо, кто тут врёт! — запричитал Бондаренко. — Сама же сказала, что библиотекарша — это я сам.
— Не сметь в него стрелять! — повернулась Света лицом к милицейскому. — Он мне очень сильно нужен.
— Ах вот, кто у нас лицо своё прячет? — чуть не потерял Бондаренко дар речи, увидев собственного сына. — Сынок, а чего же сразу не сметь? Ты же первый в меня шмалять начал! А, ой, извини, это оговорка по Фрейду. Или месть синдрому Ивана Грозного, который убивает родного сына.
— Ты будешь стрелять или не будешь! — прошипела на Хрюшу библиотекарша.
— Да там патронов нет! — хныкал Хрюша. — Вон, я щёлкаю им — как игрушечный пистолет без пистонов…
— Может, ты просто не снял его с предохранителя? — высказала Библиотекарша своё предположение. — Дай сюда этот долбанный пистолет!
— А как он оказался на предохранителе, — возмущался Хрюша, показывая на Свету, — если этот, его сынок, лопочет, что стрелял в его папашу?!
— Да врут они всё! Сынок вообще ничего не вякнул. Это папаша прогундел про то, что сынок в него шмалять начал…
Но саркастичной библиотекарше пришлось прикусить свой язвительный язычок. В висящем в воздухе, над полыньёй, дверном проёме появилось тело Светы Пархоменко. То есть, это был сын милицейского. И он постарался сделать так, чтобы Библиотекарша его не заметила и не устроила панику. Сын Лёлик старался красться незаметно, бесшумно спустившись в полынью и переправившись до ледяной корки, на которую можно заползти, как на плот… Жаль, что Лёлик не подозревал о том, что библиотекарша может увидеть его даже собственной спиной. Ибо для этого ей необязательно поворачиваться к Лёлику лицом и «палиться».
Когда он, по-прежнему крадучись, взобрался на ледяную корку, то теперь, как говорится, «вся семейка была в сборе». Мокрыми от воды были и Бондаренко, и его сын, и Хрюша (только Свете, странным образом, удалось перенестись через эту полынью, так, чтобы на неё не попало ни капли); конечно, кроме библиотекарши, поскольку та была вывернута наизнанку, когда погружалась в ледяную воду. Слава богу, что светило такое безумно яркое солнце, что промокшим до нитки людишкам, околеть и заледенеть не представлялось возможным. Кроме того, от «жарящего» солнца очень быстро таял ледяной наст, на котором все собрались, чтобы выяснять свои дурацкие отношения. Лучше бы о природе поговорили! Например, попытались выяснить, в каком конкретно континенте они находятся; чтобы разобраться в том, какая здесь погода. Ведь перед ними милицейский Бондаренко. Скорее всего, он является ответственным лицом за всё, что происходит в этом «загадочно странном континенте».
В руках у оболочки Светы Пархоменко был осиновый кол. Оболочка подкралась поближе к спине Библиотекарши, замахнулась… Но Библиотекарша, как бы это назвать, переменилась во внешности. Там, где была её спина, выросли груди (не голые, — как у Оболочки, когда та гналась за Коленкиным и Светой по лестницам, но побоялась пробежаться по улице со своим развевающимся халатиком, со стороны напоминающем крылышки за спиной — белые и пушистые, — а прикрытые её постоянным серым халатом, в котором она шастает между стеллажами и раздаёт книжки всем желающим детишкам), то есть, передняя часть туловища поменялась у Библиотекарши с задней.
Страница
38 из 44
38 из 44