Сын милицейского из библиотеки

Коленкин отшвырнул от Светы этого хлюпика и остальную часть ругательств Бондаренкин допискивал, уже лёжа на спине, в лужице, оставшейся от головы своего папаши.

— Ты! — вопила Света на Коленкина. — Ты во всём виноват!

— Чего?! Да в чём же это я виноват?

— Ты должен был предупредить меня заранее! До того, как моего отца убило. А ты молча — по-тихому переоделся в эту стерву-Библиотекаршу и ни шиша мне об этом не… Даже глазком не подмигнул!

— Да с чего же ты взяла, что он твой отец?! — не мог Коленкин удержаться от смеху.

— Потому, что я почувствовала власть! Это было моё настоящее тело! В нём была какая-то… какая-то несметная космическая сила. Я её уже почувствовала… я уже к ней прикоснулась, но тут пришёл какой-то недоумок и всё испортил…

— Будьте вы прокляты, дряни, — распалялся тем временем беспомощный Бондаренкин. — Вы им помешали протянуть шланг подо льдом! Чтоб вы провалились под этот лёд и сдохли! … Да провалитесь же! Да проваливайтесь! Я приказываю! … Ах говно — ничего не получается… На какой фиг вы убили моего отца?! Без него я, как без рук… Как же я вас козлов дико ненавижу…

— Да ладно… — усмехался Коленкин, пытаясь приобнять эту рассерженную Свету (он знал, что такие вспыльчивые, как она, быстро отходчивы). — Ну чего ты? Зато тебе теперь есть, за кого выйти замуж…

— Дак вот оно, в чём дело? — истерично рассмеялась Света (она перешла на смех так неожиданно, что Коленкин наивно подстроился и радостно засмеялся с ней в голос). — Тебе потрахаться не с кем?! А давай прямо сейчас и здесь этим займёмся! — В отличие от Коленкина, она смеялась издевательским смехом. — Ты издеваешься, да? Давай, расстёгивай свою ширинку!

Она задрала юбку (ту самую, в которой сюда припёрся Бондаренкин), нервозно стягивала с себя трусики, но… Её остановило лицо Хрюши, глаза которого чуть не полезли на лоб от всего того, что он неожиданно понял, увидев, что находится у этой девушки под её нижним бельём.

Света натянула их обратно, оправила юбку…

Если бы Света была дурой, то попросила бы Бондаренкина потрогать себя (то есть, его, а не себя) между ног и помочь ей убедиться, что они не доменялись до конца — половыми принадлежностями. Но она увидела, что между ног у неё «принадлежность» не маленького мальчика, каким был Бондаренкин, а взрослого мужика.



Эпилог.



— Почему ты, поганец эдакий, не сказал, что ты хочешь его убить? — недоумевала Света. Недоумевала через несколько месяцев, когда второй раз столкнулась с Коленкиным. Она уже успела смириться с тем, что второго такого же милицейского-библиотека из неё не вырастет; с тем, что от почившего Бондаренко ей осталось только лишь одно его сознание… Вернее говоря, его память или его эго, которое полностью было сконцентрировано в области его милицейского паха. То есть, её примитивно изуродовали и она не вырастет до двухметрового роста, не превратится в двойника и не отыщет ту рыбу-тварь, которая вовремя от неё «смылась» и не дала добить себя окончательно; она не позовёт эту тварь, как бывало звал Бондаренко, и не перельёт в неё свою белую жидкость, которую Бондаренко вытягивал из детей и переваривал в своём мозге, доводя «варево» до необходимой готовности (именно той готовности, которую эта дьявольская рыба требовала от своего верного-преданного раба-Бондаренки). То есть, эта рыбо-тварь теперь не будет принимать от Светы человеческие жертвы в обмен на исполнение любых заветных желаний. Например, у Бондаренко желания были убогими и примитивными, как у любого слабоумного, не умеющего читать: пусть рыбо-тварь сделается невидимой и подержит за щиколотки пойманную им жертву; чтобы пойманная девица не испугалась её вида, не обкакалась, и, чтобы милицейский смог совершить с ней свой анальный половой акт, наверное, думая, что рыба его желание исполнила грамотно и девица, которую он поймал, превратилась в парня. — Я ведь думала, что ты МНЕ помочь хочешь, а не себе-любимому!

— Я тебя не понял, — отвечал Коленкин, — ты хочешь вменить мне в вину то, что я его убил? То есть, подтасовать факты и выставить обвиняемого из меня, а не из себя?!

— Если бы мне хотелось тебя в чём-то обвинить, то я тебя бы так долго не отыскивала.

Коленкину тут же пришли на ум слова Милицейского, которые надолго отложились в его памяти: «Ты всю жизнь была озабочена тем, чтобы меня достать и кастрировать. Вот, ты меня поймала, но посмотрим, удастся или не удастся тебе после этого отрезать моё мужское достоинство?» Но Коленкин не торопился с выводами, а решил спросить Свету напрямую, чего она от него хочет, если она действительно долго не могла его (Коленкина) отыскать.

— И чего же тебе хотелось на самом деле?

— Совсем не того, о чём ты сейчас подумал.

— Послушай, Света, зачем весь этот спектакль?