Счастье

В такие моменты Ханна давала себе и мастеру время, чтобы понять друг друга. Однако весьма опасно в такой ситуации, как сейчас, оставлять его наедине с этими мыслями, идеями и ощущениями. Ханна мягко сползла на колени к Эйдэну.

— Хэй, друг мой, знаешь, что тебя ждет ванна, а потом небольшой сюрприз от меня… — она улыбнулась совсем по-особому, точно зная, что эту улыбку Эйдэн поймет. — Синеглазый подарок за великолепные полотна.

Пчёлка знала, чем успокоить и взбодрить художника. Каждое её слово несло особый смысл. Даже не наполненностью смыслами, всего лишь интонациями. И она знала, что именно сейчас мэтр услышит её, успокоится, вдохнёт полной грудью — и, быть может, даже захочет взглянуть на свой подарок.

Милый, свернувшийся клубком на кровати в тайной комнате, синеглазый мальчик только и ждал, чтобы его разбудили. Чтобы его сонные глаза напоили снами и тихими фантазиями, которые разожгут страсть и желание жить в сердцах, столь далёких от умиротворения. Ханна постаралась скрыть дрожь. Хотя могла ли она после стольких лет рядом с Эйдэном хоть что-либо утаить?

Глава пятая

Обещание. Это то, что может заставить Эйдэна подняться с кресла и доползти до ванной, безжалостно давя в себе вопросы. Нет, он не хочет знать об этом синеглазом подарке ничего. Но ровно до того времени, пока лично не увидит. Ханна умела если не удивлять, то беспринципно интриговать, уж точно. И пользовалась этим преимуществом совершенно бессовестно. Вот и сейчас тащит в ванную, хотя художнику настолько лень передвигаться, что даже трутни в сравнении с ним — живчики и работяжки. Но… шаг, еще шаг, и еще несколько за ним. И прохладная поверхность соприкасается со спиной, тогда как теплая вода махрово обволакивает тело, принимая в нежнейшие объятья. Осторожно проникает во все складочки кожи, напитывает ароматом лаванды. Безусловно, Ханна знает предпочтения маэстро. Она обо всем позаботится. И о том, что руки Эйдэна в бинтах. Настойчивые мягкие ладони скользят по телу. Никаких губок и посторонних предметов. Лишь пена и вода. И руки. Заботливые, теплые, предупредительные. Словно он — тончайший фарфор эпохи Мин, драгоценный и хрупкий. Осторожные прикосновения, которые не столько омовение, сколько разглаживание усталости и пресыщения. Вода забирает все, чем смог испачкать, измарать Эйдэна верхний мир. Это ритуал. Торжественный и таинственный. И Ханна никому его не уступит. Она движение за движением, жест за жестом, возвращает художника в Париж, в умиротворительную откровенность его обнаженной честности и жестокости. Да, честность всегда жестока, особенно, когда не прячется за покровами ханжества и лицемерия, когда отрицает все ненастоящее. Миг за мигом, Ханна сдирала наросшую чешую поверхности с художника, обнажая его душу, возвращая к естеству.

Кресло. Приглушенный свет, скрывающий в своей тени силуэт Эйдэна. Он чист и невинен, и готов к преподнесению подарка. Новая кожа лоснится капельками воды, перламутром блестящими на груди в распахе шелкового халата.

Ханна умела двигаться бесшумно, мгновенно исчезать и мгновенно возвращаться, даже если после ее ухода проходил час, полтора, два. Так и сейчас, пока блаженно отдыхающий маэстро располагался в любом кресле, она вылетела из комнаты, приглушив лампы, налив драгоценного добытого недавно вина ему в бокал, раскидав поручения всем тем, кто попался ей навстречу и влетев в комнату.

— Эй, Поль, пора просыпаться, — Ханна склонилась над кроватью, где спал мальчик, — волшебник очень хочет тебя увидеть.

Поль открыл глаза, его фея звала его, будила, ее руки были такими теплыми, мягкими, ухоженными, даже руки матери не были такими… Поль замер на секунду, показалось, что от счастья вот-вот разорвется кожа. И с чего бы это? Зеленые глаза феи смотрели с такой нежностью… И он инстинктивно потянулся к ней, а она…

Ханна не могла сдержаться, никак не могла. Понимание того, что метр, дожидается её в соседней комнате, то, что он может слышать каждый её вдох и выдох, то, что этот мальчик так близко, и ресницы Поля трепещут в ожидании чуда…

Пчёлка коснулась детских губ своими. Быть может, спустя двадцать минут она пожалеет о том, что не позволила мэтру увидеть это, но не сейчас… Теплые, дрогнувшие на секунду, но такие влекущие детские губы прикоснулись к ней — и она перестала чувствовать биение своего сердца.

— Поль, — Ханна с трудом подавила в себе желание, приподнимаясь над постелью и глядя на мальчика, — волшебник ждет нас. Только пообещай мне…

— Что? — дыхание мальчика обжигало плечо Пчёлки, глаза его были наивно распахнуты и взирали на фею с таким обожанием, что впору бы небу разверзнуться, если бы оно могло читать мысли Ханны.

— Ты не будешь перечить, — Ханна погладила Поля по щеке, — не будешь сопротивляться фокусам, попробуешь просто поверить в то, что с тобой могут происходить такие чудеса… А еще, — Пчёлка помедлила, — ты должен верить мне.